-- Брилліанты здѣсь -- въ замкѣ, въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ сэр-Флоріанъ держалъ ихъ, когда подарилъ мнѣ. Гдѣ же могутъ быть мои вещи, какъ не въ моемъ собственномъ домѣ? А что сказалъ мистеръ Довъ, котораго хотѣли спросить объ этомъ? Конечно, они имѣютъ возможность подкупить адвоката, который скажетъ все, что они хотятъ.
-- Лиззи, вы слишкомъ жестоко думаете о людяхъ.
-- А развѣ люди не слишкомъ жестоко думаютъ обо мнѣ? Развѣ все это не равняется обвиненію меня въ воровствѣ? Развѣ они не преслѣдуютъ меня? Развѣ этотъ дерзкій адвокатъ не остановилъ меня на улицѣ и не обвинилъ въ воровствѣ при моихъ собственныхъ слугахъ? Развѣ имъ не удалось до такой степени перетолковать мои поступки, что даже мой женихъ измѣняетъ мнѣ? А теперь вы идете противъ меня? Можете ли вы удивляться, что я жестока?
-- Я не иду противъ васъ.
-- Да, идете. Вы берете во всемъ ихъ сторону, а не мою. Скажу вамъ вотъ что, Фрэнкъ -- поѣхала бы я вонъ въ той лодкѣ, которая тамъ стоитъ, и бросила бы ожерелье въ море, еслибъ не знала, что они ухитрятся вытащить его. Еслибъ брилліанты могли горѣть, я сожгла бы ихъ. Но хуже всего то, что вы становитесь моимъ врагомъ!
Тутъ она залилась горячими и почти истерическими слезами.
-- Лучше бы вамъ отдать ихъ на храненіе такому человѣку, которому довѣряете вы оба, пока законъ рѣшитъ, кому они принадлежатъ.
-- Я никому ихъ не отдамъ. Что говоритъ мистеръ Довъ?
-- Я еще не видалъ того, что написалъ мистеръ Довъ. Ясно, что ожерелье не наслѣдственная вещь.
-- Такъ почему же мистеръ Кэмпердаунъ смѣетъ такъ часто говорить, что эта вещь наслѣдственная?
-- Онъ говоритъ, что думаетъ, извинялъ его Фрэнкъ.
-- А онъ еще юристъ!
-- Я тоже юристъ и не знаю, что считается или не считается наслѣдственной вещью. Но мистеръ Довъ думаетъ, что такую собственность нельзя было подарить просто на словахъ.
Джонъ Юстэсъ въ своемъ письмѣ не дѣлалъ намека на запутанный вопросъ о вдовьей части.
-- Однако, она была подарена такимъ образомъ, сказала Лиззи.-- Кто можетъ это знать, кромѣ меня, когда никого другого при этомъ не было?
-- Брилліанты теперь здѣсь?
-- Ихъ нѣтъ у меня въ карманѣ. Я не таскаю ихъ съ собою. Они въ замкѣ.
-- И вы возьмете ихъ съ собой въ Лондонъ?
-- Что это за допросъ? Я еще не знаю, вернусь ли въ Лондонъ. Для чего мнѣ дѣлаютъ такіе вопросы? Вамъ, Фрэнкъ, я скажу все -- я открою вамъ все свое сердце, если только вы захотите узнать его. Но зачѣмъ Джонъ Юстэсъ разузнаетъ о тѣхъ уборахъ, которые составляютъ мою собственность? Если поѣду въ Лондонъ, я возьму ихъ съ собой и буду надѣвать, куда бы ни поѣхала. Я это сдѣлаю на зло мистеру Кэмпердауну и лорду Фону. Мнѣ кажется, Фрэнкъ, что ни съ одной женщиной никогда не обращались такъ дурно, какъ со мною.
Фрэнкъ самъ думалъ, что съ ней обращаются дурно. Она такъ заступалась за себя и казалась такъ мила въ слезахъ и въ негодованіи, что онъ началъ чувствовать нѣчто похожее на искреннее сочувствіе къ ея дѣлу. Какое право имѣлъ онъ или Кэмпердаунъ, или кто бы то ни былъ, говорить, что эти брилліанты ей не принадлежатъ? И если ея право на нихъ справедливо, зачѣмъ ее уговаривать отказаться отъ нихъ? Онъ зналъ хорошо, что если она отдастъ ихъ съ той мыслью, что они должны быть ей возвращены, если ея права на нихъ будутъ найдены справедливыми, то во всякомъ случаѣ она получитъ ихъ не очень скоро. Когда брилліанты будутъ бережно сохраняться въ несгораемомъ сундукѣ Гарнета, Кэмпердауну все равно, когда присяжные или судьи рѣшатъ это дѣла. Тогда вся тяжесть доказательствъ будетъ сброшена на лэди Юстэсъ. Для того, чтобъ возвратить свою собственность, она должна будетъ явиться передъ свѣтомъ истцомъ, алчнымъ до богатыхъ уборовъ. Для чего ему совѣтовать ей отдать ихъ?
-- Я только думаю о томъ, сказалъ онъ:-- что можетъ быть лучше для вашего собственнаго спокойствія.
-- Спокойствія! воскликнула она: -- какъ я могу быть спокойна? Вспомните, въ какомъ положеніи я нахожусь! Вспомните, какъ обращается со мной этотъ человѣкъ, когда всѣ на свѣтѣ знаютъ о моей помолвкѣ съ нимъ! Когда я подумаю объ этомъ, мое сердце наполняется такою горечью, что я готова бросить со скалы не только брилліанты, но и самое себя. Мнѣ остается только одно -- восторжествовать надъ моими врагами. Мистеръ Кэмпердаунъ никогда не получитъ брилліантовъ. Еслибъ даже они могли доказать, что брилліанты не принадлежатъ мнѣ, они ихъ не найдутъ.
-- Я не думаю, чтобъ они могли это доказать.
-- Я буду щеголять въ нихъ при всѣхъ, пока этого доказательства не будетъ, а потомъ -- они исчезнутъ. А лорду Фону я такъ отмщу, что онъ узнаетъ, что съ женщиной бороться хуже чѣмъ съ мужчиной. О, Фрэнкъ! не думаю, чтобъ я была жестока по природѣ, но эти вещи дѣлаютъ женщину жестокою.
Говоря это, она взяла Фрэнка за руку и поглядѣла ему въ глаза сквозь слезы.
-- Я знаю, что вы не любите меня, а вы знаете, какъ я васъ люблю.
-- Не люблю васъ, Лиззи?
-- Нѣтъ;-- эта дѣвочка въ Ричмондѣ составляетъ для васъ все. Она ручна и смирна -- кошечка, которая будетъ спать на коврѣ предъ каминомъ, а вы думаете, что она никогда не будетъ царапаться. Не предполагайте, чтобы я хотѣла бранить ее. Она была моимъ дорогимъ другомъ, прежде чѣмъ вы увидѣли ее. А у мужчинъ, я знаю, такіе вкусы, какихъ мы женщины не понимаемъ. Вамъ нуженъ, какъ вы выражаетесь -- отдыхъ.
-- Мы сами не знаемъ, что намъ нужно. Мы беремъ то, что судьба посылаетъ намъ.
Слова Фрэнка были, можетъ быть, болѣе справедливы чѣмъ благоразумны. Въ настоящую минуту судьба явно посылала ему Лиззи Юстэсъ, и если онъ не призоветъ къ себѣ на помощь твердость, совершенно независимую отъ судьбы -- или отъ того, что мы можемъ назвать случайностью -- онъ долженъ будетъ довольствоваться посланнымъ подаркомъ.
Лиззи объявила, что она щипцами не дотронется до лорда Фона, и говоря такимъ образомъ рѣшила, что не можетъ и не хочетъ выйти за его сіятельство, даже если его сіятельство очутится у нея въ рукахъ. Это она рѣшила съ быстротою мысли, но рѣшила. Она будетъ мучить несчастнаго лорда, но не сдѣлается его женою.
А рѣшивъ это, не можетъ ли она еще и теперь убѣдить кузена, чтобъ онъ занялъ мѣсто, назначенное лорду Фону? Послѣ всего, что произошло между ними, для чего ей колебаться сказать о своей любви? Съ той же быстротою мысли объявила она себѣ, что любитъ Фрэнка и что, слѣдовательно, это замужство будетъ для нея гораздо лучше, чѣмъ то, которое она устроила себѣ.
Можетъ быть, читатель не имѣетъ высокаго мнѣнія о лэди Юстэсъ и думаетъ, что между другими недостатками ея характера она особенно отличается безсердечіемъ. Но она этого о себѣ не думала. Она готова была увѣрять -- и увѣряла бы искренно -- что у нея самое горячее сердце. Она вѣроятно думала, что страдаетъ отъ избытка сердца. Ея сердце было теперь переполнено человѣкомъ, который сидѣлъ возлѣ нея. Потомъ такъ было пріятно наказать дѣвочку, которая пренебрегала ея подаркомъ и осмѣлилась назвать ее низкой женщиной; къ тому же этотъ человѣкъ былъ бѣденъ, а она богата. Навѣрно, если она сдѣлаетъ ему предложеніе, то этотъ великодушный поступокъ покажется благороднымъ. Она все еще заливалась слезами и все рыдала истерически.
-- О, Фрэнкъ! сказала она, и бросилась къ нему на грудь.
Фрэнкъ Грейстокъ чувствовалъ, что положеніе его крайне затруднительно; но увеличилось или уменьшилось это затрудненіе появленіемъ головы Анди Гаурана надъ скалою, при входѣ въ маленькую рытвину, въ которой они сидѣли, трудно было рѣшить. Но голова явилась. И голова эта не выглянула, а потомъ спряталась, какъ это сдѣлала бы голова сдѣлавшая то, чего ей слѣдовало стыдиться. Голова съ вытаращеными глазами осталась на своемъ мѣстѣ и какъ-будто говорила: "Да;-- я поймалъ васъ -- вѣдь поймалъ?"
Голова дѣйствительно заговорила, хотя не этими словами.
-- Кузены! произнесла голова и закивала.
Между тѣмъ Лиззи Юстэсъ, которая сидѣла спиною къ головѣ, приподняла свою голову и заглянула въ глаза Грейстока, отыскивая въ нихъ любовь. Она тотчасъ догадалась, что случилось нѣчто непріятное, и вскочивъ на ноги, быстро обернулась -- Какъ вы смѣете безъ спроса являться сюда? сказала она головѣ.
-- Кузены! возразила голова и закивала.
Конечно, Грейстоку было необходимо сдѣлать что-нибудь, хотя бы только для того, чтобы доказать дерзкому управителю, что онъ не растерялся отъ неловкости своего положенія. Надо признаться, что Фрэнкъ былъ очень раздраженъ и совершенно растерялся.
-- Что нужно этому человѣку? сказалъ онъ, сверкнувъ глазами на голову.
-- Кузены! сказала голова и опять закивала.
-- Если вы не уйдете, я васъ отколочу, сказалъ Фрэнкъ.
-- Кузены! повторилъ Анди Гауранъ, выходя изъ-за скалы и показываясь во весь ростъ.
Анди было за пятьдесятъ и, слѣдовательно, его колотить было непригодно. Притомъ онъ былъ плотенъ, низокъ, широкоплечъ и жостокъ какъ кремень -- человѣкъ непригодный для битья, съ какой стороны ни взглянуть на это.
-- Кузены! сказалъ онъ опять.-- Я полагаю, что вы понѣжнѣе кузеновъ.
-- Анди Гауранъ, я отказываю вамъ отъ мѣста за вашу дерзость, сказала лэди Юстэсъ.
-- Это все-равно для Анди Гаурана, милэди! За лѣсомъ и всѣмъ надо смотрѣть для наслѣдника. Если вашему сіятельству не угодны мои услуги, хозяиномъ моимъ будетъ мистеръ Кэмпердаунъ; онъ не позволитъ лишить меня мѣста. Кузены!
-- Прочь отсюда! сказалъ Фрэнкъ Грейстокъ, подходя и кладя руку на грудь управителя.
Гауранъ опять повторилъ укоризненное слово, а потомъ ушелъ.
Фрэнкъ тотчасъ почувствовалъ, какъ скверно его положеніе. А для лэди Юстэсъ эта непріятность не значила ничего, еслибъ только она могла достигнуть своей цѣли. Когда она сдѣлается женою Фрэнка Грейстока, то ничего не будетъ предосудительнаго въ томъ обстоятельствѣ, что ее застали сидящею съ нимъ въ рытвинѣ на морскомъ берегу. Но для Фрэнка затрудненіе выпутаться изъ безвыходнаго положенія было очень велико, не относительно Гаурана, а кузины Лиззи. Конечно, онъ могъ сказать ей, что помолвленъ съ Люси Морисъ;-- но почему же онъ не сказалъ ей этого прежде? Онъ не сказалъ ей этого и теперь. Когда онъ уговаривалъ ее уйти съ утеса, она непремѣнно хотѣла остаться.