-- Я старуха и ничего не знаю. Милая моя, я нисколько не удивляюсь, что ты лишилась брилліантовъ. Жаль только, что они не твои.
-- Они мои.
-- Потеря падетъ на тебя, потому что Юстэсы навѣрно заставятъ тебя заплатить. Тебѣ придется разстаться съ половиною твоего дохода. Вотъ до чего ты дойдешь. Можно ли возить съ собою такія вещи!
-- Онѣ мои, и я имѣла право дѣлать съ ними что хотѣла. Никто не обвиняетъ васъ въ томъ, что вы украли ихъ.
-- Это совершенно справедливо. Меня никто не обвинитъ. Я полагаю, лордъ Джорджъ уѣхалъ изъ Англіи для поправленія своего здоровья. Меня вовсе не удивитъ, если я услышу, что мистрисъ Карбункль поѣхала за нимъ -- нисколько.
-- Вы все такая же, тетушка Сюзанна, сказала Лиззи, вставая и прощаясь.-- Прощайте, Люси;-- надѣюсь, что вы здѣсь счастливы и довольны. Видите вы нашего пріятеля?
-- Если вы говорите о мистерѣ Грейстокѣ, то его я не видала послѣ отъѣзда изъ замка Фонъ, сказала Люси съ достоинствомъ.
Когда Лиззи уѣхала, лэди Линлитго свободно высказала свои мысли о племянницѣ.
-- Лиззи Юстэсъ придется плохо. Когда я услыхала, что она помолвлена за чопорнаго лорда Фона, я надѣялась, что она спасется отъ бѣдъ. Разумѣется, теперь этой свадьбѣ не бывать. Когда онъ услыхалъ объ ожерельѣ, то не захотѣлъ совать голову въ петлю. Теперь она попала въ такой кружокъ, что ничто не можетъ спасти ее. Она ударилась въ охоту и рыскаетъ какъ сумасшедшая.
-- Многія дамы охотятся, сказала Люси.
-- Подцѣпила этого лорда Джорджа и эту противную американку, о которой никто не знаетъ ничего. Я не сомнѣваюсь, что они раздѣлили брилліанты между собой. Я побьюсъ съ вами о шести пенсахъ, что полиція все разузнаетъ и что выйдетъ какой-нибудь ужасный скандалъ. Эти брилліанты столько же принадлежатъ ей, сколько и мнѣ, и ее заставятъ заплатить за нихъ.
Ожерелье между тѣмъ было заперто въ шкатулкѣ Лиззи -- подъ патентованнымъ ключомъ -- въ домѣ мистрисъ Карбункль и очень смущало нашу несчастную пріятельницу.
Глава XLVII.МАЧИНГСКІЙ ПРІОРАТЪ.
Январь еще не прошелъ, а въ Лондонѣ всѣ уже знали о громадномъ воровствѣ въ Карлейлѣ -- и многіе слышали также, что случилось что-то особенное -- что-то поважнѣе воровства. Много ходило разныхъ слуховъ. Повсюду было извѣстно, что за эти брилліанты тягалась молодая вдова съ опекунами юстэсовскаго имѣнія. Составились сильныя партіи -- которыхъ мы можемъ назвать лиззистами и противолиззистами. Лиззисты находили, что съ бѣдной Лиззи Юстэсъ обращаются очень дурно; -- что брилліанты вѣроятно принадлежатъ ей и что по-крайней-мѣрѣ лордъ Фонъ явно долженъ былъ принадлежать ей. Достойно замѣчанія, что всѣ лиззисты были консерваторы. Вѣроятно, Фрэнкъ Грейстокъ поднялъ эту партію, и натурально, что политическіе опоненты думали, что благородный молодой товарищъ министра либеральной стороны, лордъ Фонъ, поступилъ нехорошо.
Когда дѣло это приняло наконецъ важность, требовавшую передовыхъ статей въ газетахъ, тѣ газеты, которыя поддерживали консерваторовъ, очень напали на лорда Фона. Всѣ силы правительства однако состояли изъ противолиззистовъ, и по мѣрѣ того, какъ споръ усиливался, каждому хорошему либералу сдѣлалась извѣстно, что лэди Юстэсъ была способна сдѣлать или заставить сдѣлать всякую гадость, жадность, смѣлость, хитрость безъ отлагательства, безъ затрудненія, безъ малѣйшей совѣстливости.
Лэди Гленкора Пализеръ одно время старалась защищать Лиззи въ либеральныхъ кружкахъ -- изъ великодушія скорѣе, чѣмъ отъ вѣры въ нее, а можетъ быть побуждаемая чувствомъ, что въ обществѣ слѣдуетъ защищать всякую женщину, способную сдѣлать необыкновенный поступокъ; но даже лэди Гленкора должна была отказаться отъ своего великодушія и признаться, что Лиззи Юстэсъ была дѣйствительно очень дурная женщина. Все это, безъ сомнѣнія, произошло отъ исторіи съ брилліантами, а главное отъ воровства; но Лиззи пользовалась достаточной извѣстностью до дѣла въ Карлейлѣ, чтобы заставить всѣхъ думать, что ея характеръ былъ понятъ давно.
Общество, составившееся въ Мачингскомъ пріоратѣ, деревенскомъ домѣ, который принадлежалъ Пализеру и который лэди Гленкора очень любила, было не велико, потому что дядя Пализера, герцогъ Омніумъ, гостившій у нихъ, былъ уже очень старъ и не любилъ большихъ собраній.
Тамъ были лордъ и лэди Чильтернъ -- тотъ лордъ Чильтернъ, который такъ долго и такъ хорошо былъ извѣстенъ въ охотничьихъ графствахъ Англіи, и та лэди Чильтернъ, которая была популярна въ Лондонѣ какъ красавица Вайолетъ Эфингамъ; были тамъ мистеръ и мистрисъ Грей, короткіе друзья Пализеровъ. Грей теперь былъ депутатомъ отъ Сильвербриджа, гдѣ вліяніе герцога Омніума предполагалось еще велико, несмотря на всѣ били о реформахъ, а мистрисъ Грей была дальняя родственница лэди Гленкоры.
Была тамъ и мадамъ Максъ Гёслеръ -- общество которой еще очень любилъ старый герцогъ -- и мистеръ и мистрисъ Болтинъ, которыхъ пригласили не потому, чтобы ихъ очень любили, но для того, что услуги этого господина оказывались необходимы Пализеру для какой-то великой реформы въ монетной системѣ.
Пализеръ, бывшій теперь канцлеромъ казначейства, намѣревался измѣнить цѣнность пенни. Если трудъ этотъ окажется не свыше его силъ и онъ не умретъ прежде чѣмъ исполнитъ возложенную на него обязанность, будущій пенни долженъ будетъ содержать въ себѣ пять фартинговъ, а шилингъ десять пенсовъ. Думали, что если этого можно будетъ достигнуть, ариѳметика цѣлаго міра до того упростится, что имя Пализера будетъ благословляться всѣми школьниками, клэрками, лавочниками и капиталистами. Но затрудненія были такъ велики, что волосы Пализера уже начинали сѣдѣть отъ трудовъ, а плечи горбились отъ тяжести, наложенной на нихъ.
Бонтинъ съ двумя секретарями казначейства пріѣхалъ въ Мачингъ помогать Пализеру и думали, что мистеръ и мистрисъ Бонтинъ чуть не сходили съ ума отъ тяжести пенни въ пять фартинговъ. Бонтинъ замѣчалъ многимъ изъ своихъ политическихъ друзей, что два лишнихъ фартинга, которыхъ никакъ нельзя втиснуть въ шилингъ, положатъ его въ холодную могилу прежде чѣмъ свѣтъ узнаетъ, что онъ сдѣлалъ -- и вознаградитъ за это частичкой, прибавленной къ его имени, и пенсіономъ.
Лордъ Фонъ также былъ въ Мачингѣ -- лэди Гленкорѣ нѣкоторые передовые либералы предложили поддержать лорда Фона ея гостепріимствомъ въ его затруднительныхъ обстоятельствахъ.
Мысли Пализера были слишкомъ заняты, такъ что онъ не могъ интересоваться дѣломъ объ ожерельѣ, но во всемъ остальномъ обществѣ не было ни одного человѣка, который не прислушивался бы съ любопытствомъ къ извѣстіямъ объ этомъ дѣлѣ. Относительно же стараго герцога это оказалось рѣшительно находкой; каждую почту, по мѣрѣ того какъ извѣстія доходили до Мачинга, они сообщались ему. Были такіе люди, которые не хотѣли даже ждать почты, а получали извѣстія о брилліантахъ бѣдной Лиззи по телеграфу.
Дѣло это было чрезвычайно важно для лорда Фона и лэди Гленкору, можетъ быть, слѣдуетъ оправдать въ томъ, что она потребовала предпочтенія къ своимъ дѣламъ предъ телеграмами, постоянно пересылавшимися между Мачингомъ и казначействомъ объ этихъ двухъ несчастныхъ фартингахъ.
-- Герцогъ, сказала она, входя довольно быстро въ маленькую, теплую, роскошную комнатку, въ которой дядя ея мужа проводилъ утро: -- герцогъ, говорятъ, что брилліантовъ-то не было въ сундучкѣ, когда его вынесли изъ комнаты въ Карлейлѣ.
Герцогъ лежалъ въ спокойномъ креслѣ, склонивъ голову на грудь, а мадамъ Гёслеръ читала ему. Было три часа и старика снесли въ эту комнату послѣ завтрака. Мадамъ Гёслеръ читала послѣдній знаменитый новый романъ, а герцогъ дремалъ. Въ этомъ, вѣроятно, не были виноваты ни чтица, ни романистъ: герцогъ привыкъ дремать въ эти дни. Но извѣстія лэди Гленкоры совершенно его разбудили. Она держала телеграму въ рукѣ, такъ что герцогъ могъ видѣть, что ему принесены самыя послѣднія извѣстія.
-- Брилліантовъ не было въ сундучкѣ, сказалъ онъ, подаваясь головою впередъ и сидя съ распростертыми пальцами обѣихъ сложенныхъ рукъ.
-- Барингтонъ Ирль говоритъ, что майоръ Макинтошъ почти увѣренъ, что брилліантовъ тамъ не было.
Майоръ Макинтошъ былъ одинъ изъ высшихъ чиновниковъ полиціи, на котораго всѣ полагались безусловно и всѣ вѣрили, что онъ можетъ найти виновниковъ всякаго злодѣянія, если только потрудится. Его обязанности были такъ затруднительны, что онъ былъ принужденъ посвящать имъ шестнадцать часовъ въ день; -- а свѣтъ обвинялъ его въ лѣности. Онъ все могъ разузнать, только не давалъ себѣ труда разузнавать все случавшееся. Двѣ-три газеты ужъ очень на него напали за юстэсовскіе брилліанты. Говорили, что такую тайну онъ долженъ былъ давнымъ-давно раскрыть. Что онъ еще не разузналъ, это было совершенно вѣрно.
-- Брилліантовъ не было въ сундучкѣ? сказалъ герцогъ.
-- Она должна была это знать, сказала мадамъ Гёслеръ.
-- Одно не слѣдуетъ изъ другого, мадамъ Максъ, сказала лэди Гленкора.
-- Но почему брилліанты не находились въ сундучкѣ? спросилъ герцогъ.
Такъ какъ лэди Гленкора въ первый разъ выразила подозрѣніе, что брилліанты не были украдены вмѣстѣ съ сундучкомъ, а такъ-какъ это извѣстіе было получено по телеграфу, то она не могла дать яснаго объясненія на вопросъ герцога. Она подняла кверху руки и покачала головой.
-- Что объ этомъ думаетъ Плантаджепетъ? спросилъ герцогъ.
Племянника и наслѣдника герцога звали Плантадженетъ Пализеръ. Очевидно, мысли герцога были очень разстроены.
-- Онъ думаетъ, что и сундучокъ, и брилліанты не стоили и пяти фартинговъ, сказала лэди Гленкора.
-- Брилліантовъ не было въ сундучкѣ! повторилъ герцогъ.-- Мадамъ Максъ, вы вѣрите, что брилліантовъ въ сундучкѣ не было?
Мадамъ Гёслеръ пожала плечами иничего не отвѣчала; но пожатія ея плечъ было совершенно достаточно для герцога, который всегда думалъ, что мадамъ Гёслеръ все дѣлаетъ лучше всѣхъ.
Лэди Гленкора осталась у дяди почти часъ и говорила только о Лиззи и ея ожерельѣ; но такъ-какъ была подана новая идея, а свѣдѣній никакихъ не имѣлось, кромѣ тѣхъ, которыя сообщили въ телеграмѣ, то никакого разъясненія быть не могло.