344.
По-видимому, обеспокоенность англичан по поводу недовольства в российском обществе не была беспочвенной, если Ганнинг уже в первых своих донесениях в Лондон сообщал о нескольких заговорах, один из которых пытались, хотя и безуспешно, привести в исполнение незадолго до его приезда в страну. Между тем были приняты все меры предосторожности для ограждения императрицы «на случай внезапного покушения», и во время ее пребывания в Петергофе (место, где она всего более доступна опасности) «в садах и во всех окрестностях нет ни одного уголка, где бы ни стоял караул».
Ганнинг попытался выяснить причины недовольства императрицей, как при дворе, так и в обществе в целом. Он полагал, что среди приближенных Екатерины были лица, заинтересованные в том, чтобы трон занял ее сын, великий князь. Посол отмечал, что Павел Петрович «с ранних лет возбуждал ее зависть», и только поручив его воспитание графу Н.И. Панину, императрица успокоилась. Между тем, доверие Екатерины к своему министру происходило отнюдь не от особого уважения или привязанности к нему. Ганнинг напоминал, что именно Панин выступил против ее брака с графом Григорием Орловым в 1763 г. Министр заявил, что если императрица не откажется от своего намерения, он возведет на престол ее сына, а это было весьма чувствительным как для нее самой, так и для семейства Орловых345. Однако Екатерина не сомневалась, что у Панина «не достанет способности, решительности и деятельности для того, чтобы попытаться возложить … корону на голову молодого принца, если бы даже последний осмелился ее надеть», а потому она доверяла ему воспитание великого князя. Между тем, посол полагал, что может случиться так, что «другие, более решительные и предприимчивые охотно возьмутся за дело, которое … не представляет особых трудностей». Ганнинг считал, что переворот в России (или, как он утверждал, новая «революция») в пользу великого князя будет невыгоден для Британии, поскольку Павел Петрович более расположен к Франции, нравы и обычаи которой «ему особенно нравятся» 346. Да, и Франция употребит все средства, чтобы склонить его на свою сторону, и не исключено, что ее усилия увенчаются успехом.
Что же касается существующего недовольства императрицей в обществе, то посол объяснял его тем, что Екатерина «нисколько не любит своего народа и не приобрела его любви». Более всего она озабочена достижением безграничной славы, которую ставит «гораздо выше истинного блага страны, ею управляемой»347.
Как видно, посол прибыл в Россию не в самое лучшее время. Впрочем, это никак не отразилось на том приеме, который он встретил у императрицы и ее ближайшего окружения. Ганнинг отмечал, что Екатерина приняла его «с большим отличием» и обращалась за обедом «почти исключительно» к нему. Поначалу посол полагал, что императрица «так милостива ко всем», но позднее убедился, что она отличала его «особым вниманием» всякий раз, как он являлся ко двору. Ганнинг отметил, что на одном из обедов, куда были приглашены все иностранные министры, честь находиться за столом императорского величества была оказана именно ему348.
Иным оказался прием посла у Н.И. Панина. «Свидание мое с графом Паниным состоялось в прошлый четверг, – извещал Ганнинг Саффолка 19 июня 1772 г. – Хотя я был приготовлен к сдержанности и холодности этого министра, однако сознаюсь, что меня удивило, до какой степени сдержанно и холодно он выслушал порученное мне сообщение». Правда, спустя неделю настроение первого министра изменилось, и он пригласил посла «отобедать с ним в кругу его семейства». В этот раз Ганнинг нашел Панина «гораздо дружественнее», чем при первой встрече349.
Продолжение переговоров об оборонительном союзе
Расценив расположение к себе со стороны императрицы как хороший знак для начала переговоров, Ганнинг приступил к выполнению порученного королем главного задания – заключению союзного оборонительного договора. Посол полагал, что влияние короля Пруссии на Екатерину еще ощутимо, а это значительно затрудняет дело, но все поправимо, и помехи могут быть устранены, тем более, если учесть, что граф Григорий Орлов «сердечно расположен к этому союзу» и искренне желает помочь его выполнению350. Обнадежило посла и заявление Панина о том, что он готов в самое ближайшее время заняться составлением такого проекта союза, который «соединял бы в себе все действительные взаимные интересы обоих дворов». Панин обещал: в начале зимы он «окончательно обработает этот проект», условия которого можно будет совместно обсудить 351.
Однако Ганнинг рано радовался. Буквально на другой день после встречи с Паниным он направил «весьма секретное и конфиденциальное» послание графу Саффолку, в котором сетовал на то, что, судя по разговорам с российским министром, тот «не питает и никогда не питал к Англии той дружбы, о которой нам передавали». В то же время посол был убежден: нерасположение Панина к союзу происходило не от желания союза с Францией, поскольку его политические пристрастия и личные чувства восстанавливают его против этого двора. Сложности проистекали от другой страны – Пруссии, препятствовавшей союзу России с Англией. Поскольку Панин, по мнению посла, отличался «сильнейшим тщеславием, требующим постоянной пищи», то прусский король, подметив этот недостаток, «старался льстить ему таким хитрым и приятным образом» и склонил его на свою сторону.
В чем же заключалась тактика Фридриха II? «Подарки, хотя и незначительной ценности, но частые и всегда сопровождаемые собственноручными письмами, наполненными самыми лестными выражениями, достигли действия, на которое рассчитывало лицо, дарившее и заставили его смотреть на все лишь в том свете, в каком того желает его прусское величество», – констатировал Ганнинг. До тех пор, пока граф Панин полагает, что английский двор недружелюбен к прусскому монарху, «которого он чуть не обожает», он будет неохотно относиться к теснейшему союзу с Великобританией, «хотя бы и находил такой союз соответствующим началам здравой политики». Посол обращал внимание на то, что прусский король «те же самые хитрости» употребил для приобретения благорасположения императрицы. И хотя нет сомнений в том, что Екатерина «намеревается и даже усиленно желает заключить союз с нами, – продолжал Ганнинг, – до тех пор, пока его прусское величество противится связи между нами, он всегда найдет средство помешать его заключению»352.
Судя по всему, переговоры о союзном договоре в очередной раз зашли в тупик. Спустя полгода, в мае 1773 г. граф Саффолк был вынужден констатировать: «… обстоятельства еще не созрели для союза». И далее он инструктировал посла: «Вы хорошо сделаете, избегая толков и разговоров по этому предмету; хотя, когда вопрос этот будет поднят лицами авторитетными, вы будете постоянно выражать благорасположение вашего двора; если же вам будут высказаны предложения, стоящие быть переданными, вы примете их и сообщите … мне»353.
Аналогичного мнения о невозможности заключении союза придерживалась и императрица. В записи одной из бесед с ней Ганнинг отметил: хотя Екатерина II «предана нам сердцем и душой», «союз наш, по-видимому, еще весьма далек».354
Что же послужило препятствием для заключения оборонительного союза двух государств на этот раз? Выяснилось, что главной помехой стал вопрос о выделении субсидии Великобританией Дании, с целью оградить ее от нападения со стороны Франции. Это предложение Панин внес на рассмотрение в марте 1773 г. Однако Ганнинг его категорически отверг, заявив, что не может донести своему двору о нем, ибо английское правительство «объявило раз и навсегда, что никакому государству платить субсидий не будет». Тем не менее, исключительно «из уважения к Панину» посол согласился передать его слова своему министру. Ответ из Лондона пришел в самой резкой форме: предложение России противоречит английскому плану, и потому не может быть принято. «Принять его – это значило бы уступить главную роль тем, которые при заключении союза между Россией и Англией должны были бы по необходимости за ними последовать»355.
Отказ англичан заключить субсидиарный договор с Данией задел Екатерину. Она высказала пожелание переговорить по этому поводу с британским послом. Разговор между ними в деталях воспроизвел историк С.М. Соловьев. «Посмотрим, нельзя ли нам окончить наши скучные переговоры о союзе», – сказала императрица Ганнингу. Тот ответил, что дело трудное. «Как же сделать? – продолжала Екатерина. – Дания нуждается в помощи, ваш интерес не менее моего требует оказать ей эту помощь: никакая система для Севера не может быть составлена без нее, она представляет нам случай оказать наш союз». Ганнинг отвечал, что английское министерство непреклонно в своем решении не допускать никакого обязательства в пользу Дании как условия союза с Россией, и что этот союз рассматривается как основание великой системы и надобно прежде всего положить это основание, а потом уже возводить на нем дальнейшие постройки. «Не вижу, – возразила Екатерина, – почему мы не можем сделать этих двух дел вместе или посредством секретной и отдельной статьи, или в двух разных договорах». Посланник отвечал, что прежде что-то подобное предлагалось относительно шведской субсидии и было отвергнуто в Англии. «В таком случае, зачем же договор? – сказала Екатерина. – Вы вследствие сложности своих интересов, торговых и политических, бесконечно более меня подвержены спорам и разрывам с разными де