стями»410.
Постепенно правительственные войска стали теснить мятежников. Об этом Ганнинг сообщал 11 февраля 1774 г.: «В нескольких стычках, происходивших между авангардом армии генерала Бибикова и мятежниками, последние до сих пор были постоянно разбиваемы. Войска, как кажется, до того восстановлены против них, что несмотря на самое положительное приказание щадить жизнь тех, кто сдается, невозможно принудить к этому солдат»411. Наконец, в военных действиях наступил перелом. 25 марта Ганнинг информировал Лондон о том, что двор получил «приятное известие»: войско под начальством генерала Бибикова напало в 150 верстах от Оренбурга в Сорочинске на главный корпус мятежников под начальством самого Пугачева и «совершенно разбило их». 17 апреля от генерала Бибикова прибыл курьер и привез «весьма приятное известие, вследствие совершенной победы, рассеявшей все мятежное войско … 25 марта с.г. в селе Татищеве в 36 верстах от Оренбурга». Ганнинг называл потери, которые понесли обе стороны: убито 2 тыс. мятежников, взято в плен 3 тыс. чел. Со стороны войска потери составили: убитыми 4 офицера и 200 солдат, ранеными 12 офицеров и 500 или 600 солдат412. Предводителю восставших Пугачеву удалось бежать.
Успехи в продвижении правительственных войск на время замедлились из-за внезапной кончины генерала Бибикова. Ганнинг высоко отозвался о честности, искреннем патриотизме, обширных военных познаниях офицера, что принесло ему «заслуженное право на доверие его государыни». Посол высказывал предположение, что смерть Бибикова не только «возбудит дух инсургентов», но что еще хуже, «повлечет за собой измену в рядах русских войск». «Положительно известно, – сообщал Ганнинг своему министру 26 апреля 1774 г., – что полк, состоящий под начальством молодого князя Долгорукого, был удержан от дезертирства единственно с помощью его щедрости; и в настоящую минуту сильно распространяется слух … будто бы Пугачев до сих пор имеет под начальством до 8 тыс. человек и направляется к Оренбургу»413. 16 мая в очередном послании Ганнинг докладывал в Лондон, что, судя по дошедшим до него слухам о ходе событий в Оренбургской губернии, он убежден, что «положение этого дела далеко не так благоприятно, как доказывают и распространяют русские министры». Пугачев еще не сложил оружия и не исключено, что это продлится долго. «Потеря генерала Бибикова положительно незаменима», заключал дипломат.
Столкновения правительственных войск с мятежниками продолжались и в последующие месяцы. 17 июня 1774 г. двор объявил, как сообщал Ганнинг, что мятежники, состоящие под началом Пугачева, разбиты, у них отнято несколько пушек, но сам он и на этот раз сумел спастись бегством вместе с небольшим числом своих приверженцев. «Мне передавали, – продолжал посол, – что из бумаг генерала Бибикова оказывается, что, по его мнению, невозможно подавить этот мятеж одной только силой оружия, но что необходимо отыскать какое-либо средство удовлетворить народ, имеющий справедливые основания к жалобам»414.
Примечательно, что, освещая ход событий восстания Пугачева, посол впервые затронул вопрос о его участниках (народ) и причинах (жалобы), которые, на его взгляд, были справедливы. Для выяснения причин недовольства князь Потемкин был отправлен в Оренбургскую губернию. И даже сама императрица, сообщал дипломат, «намеревается объехать ту часть своих владений, где в настоящую минуту происходят беспорядки».
Спустя месяц, Ганнинг приходил к заключению: «Пугачев не только не усмирен, но сильнее чем когда-либо; … правительство … не в силах защитить даже свои собственные рудники, не только рудники частных лиц. Мятежник этот повсюду, где появляется, распространяет ужас и опустошение и … кажется, намеревается исправить свою первоначальную ошибку и подвигается на Казань и на Москву, т.е. к самому сердцу империи, где, как можно опасаться, он найдет много недовольных»415.
Настроение в российском обществе, в основном среди высших его слоев, оставалось тревожным. По признанию Ганнинга, повсюду царило «общее уныние». И лишь известие о завершении войны с Портой на время успокоило подданных императрицы. Однако это продолжалось недолго. Уже 24 июля 1774 г. Ганнинг свидетельствовал: «… неудовольствие повсеместно и ежедневно усиливается до такой устрашительной степени, что опасения многих должностных лиц … побудили их обнаружить перед императрицей действительное положение дел, объявив при этом, что они не силах далее управлять государством иначе, как если будут приняты какие-либо необычайные меры». Получив известие о том, что Казань сожжена Пугачевым, императрица решила отправиться в Москву.
Между тем, правительственные войска начали более активно теснить мятежников. «Московские тюрьмы положительно переполнены огромным количеством бунтовщиков, арестованных в последнее время, – докладывал Ганнинг в Лондон 12 августа 1774 г., – и я опасаюсь, что потребуются иные средства для успокоения существующих там крамол и неудовольствий». Посол сомневался в том, чтобы «любимец» (князь Потемкин – Т.Л.) был в состоянии указать на лучшие средства для достижения этой цели. «Мне кажется, – писал Ганнинг, – что он не обладает теми качествами и способностями, которые обыкновенно приписывались ему, но напротив того заявляет большое легкомыслие и пристрастие к самым пустым развлечениям»416.
Анализируя ход событий, посол приходил к заключению о том, что мятеж, приписываемый до сих пор Пугачеву и нескольким его последователям, в сущности, «обнаруживает обширное восстание самого тревожного характера». 29 августа он доносил Саффолку: «Здесь всячески стараются заглушить слухи о том, что происходит … но это невозможно; по-прежнему преобладает всеобщее неудовольствие; дней 10 тому назад московский губернатор был поставлен в необходимость стрелять по простому народу, собравшемуся шумной толпой и не сдававшемуся ни на какие убеждения разойтись». Пугачев, куда бы он ни направлялся, постоянно встречает единомышленников; и потому, несмотря на то, что «шайки его разбиваются при каждой встрече с войсками, он без всякого труда набирает новые и столь же многочисленные толпы»417.
Тем временем в Москву продолжали доставлять арестованных мятежников. Ганнинг сообщал, что из их числа было повешено 18 человек, «что составляет первый пример подобного рода казни в продолжение этого царствования». Он отмечал, что многие были захвачены по причине того, что «пили за здоровье Пугачева». Недавно сам главный «бунтовщик» побывал в Саратове и «совершенно уничтожил эту колонию (заселенную немцами – Т.Л), единственную процветавшую из всех основанных в этой стране».
Надо отметить, что сообщение Ганнинга от 12 сентября 1774 г. отличалось аналитическим характером. Посол информировал Саффолка о том, что полковник Михельсон встретил Пугачева между Царицыным и Астраханью и, сразившись с ним, «разбил его на голову» и отнял у него все снаряды, орудия и запасы, но что сам Пугачев по обыкновению сумел спастись. Описывая императрице положение дел в тех губерниях, откуда курьер полковника прибыл, он сообщил ей «с откровенностью», что «недовольство народа почти повсеместно … низшие классы, начиная от стен самой столицы, называют Пугачева не иначе как Петром Третьим … дворянство и духовенство начинают жаловаться, что они равно страдают от императорских войск и от войск Пугачева, и что следует употребить все средства для успокоения ныне возбужденных неудовольствий». Желательно, продолжал курьер, чтобы это удалось исполнить в продолжение приближающейся зимы; «ибо, если, как опасаются многие, окажется недостаток в зерновом хлебе, трудно определить до каких крайностей может быть доведен народ»418.
Наконец, восстание под предводительством Пугачева было подавлено, о чем 26 сентября 1774 г. посол уведомил свое начальство. «… Мятеж прекращен, и спокойствие империи восстановлено арестом мятежника Пугачева, столь долго нарушавшего это спокойствие, – сообщал Ганнинг. – Вышеупомянутый изменник был связан по рукам и по ногам несколькими яицкими казаками, бывшими его соучастниками, которые уведомили генерала Панина о том, что он находится в их руках и о своей готовности покориться». В настоящее время генерал находится в Пензе, городе который «более всех прочих участвовал в восстании и первый объявил себя на стороне бунтовщика. Жители просили о помиловании и получили его, за исключением 15 наиболее виновных, которые повешены»419.
Вскоре Ганнингу удалось повидаться с императрицей, из разговора с которой он узнал, что подавление восстания оказалось не таким быстрым делом, как того ожидали, поскольку в нем оказалось замешано множество лиц, а это «чрезвычайно усложняет следствие». Из другого источника посол узнал, что императрица уполномочила членов Сената решить судьбу Пугачева, «как они признают нужным». Тем самым исчезала всякая надежда на милосердие, которое, как заявила императрица в разговоре с послом, «в настоящую минуту было бы неуместно»420.
12 января 1775 г. Ганнинг извещал графа Саффолка о казни Пугачева. «Она была совершена в самой многолюдной части города и со всевозможной торжественностью, – сообщал дипломат. – Когда он взошел на эшафот, приготовленный для этого случая, подробности его преступлений и приговора были дважды громко прочитаны. После того он в короткой речи сказал народу, что он не то лицо, за которого выдавал себя, но донской казак по имени Пугачев. Казалось, что он сознавал свою вину и справедливость приговора, состоящего в том, чтобы отрубить ему сначала руки и ноги, а потом голову; он перенес первую часть казни с большой твердостью». Помимо Пугачева, той же участи подвергся один из главных его соучастников – Перфильев, «с той разницей, что ему отрубили голову прежде членов». Еще три мятежника были повешены, 18 человек наказаны кнутом, после чего им вырвали ноздри и сослали в Сибирь. В завершение казни голова Пугачева была выставлена на пике над телегой, а его члены – в четырех кварталах города. Затем останки мятежника должны были сжечь вместе с эшафотом. «Во все время продолжения казни не произошло ни малейшего шума, и, по-видимому, спокойствие совершенно восстановлено, – заключал свое повествование Ганнинг. – Я слышал, что по всем губерниям, где происходило последнее возмущение, обнародовано всеобщее прощение»