503.
Однако Гаррис не терял надежды на благополучный исход своего поручения, полагаясь на поддержку князя Потемкина. Но вскоре его мнение о фаворите Екатерины изменилось. Посол стал подозревать князя в том, что тот ведет с ним двойную игру, и что он подкуплен противниками Англии, прежде всего Пруссией. Гаррис решил использовать аналогичное средство и просил лорда Стормонта дать разрешение на подкуп Потемкина. «Потрудитесь при этом помнить, – писал Гаррис в депеше министру, – что мы имеем дело с лицом, обладающим огромными богатствами и знающим цену того, о чем идет речь, так что нам приходится удовлетворить не его нужду, а его личность». Посол не исключал, что князь может запросить столько, сколько министр Людовика XIV Де Торси в 1709 г. предлагал герцогу Мальборо с целью привлечь того на сторону Франции. Речь шла о сумме в 2 млн франков504.
Между тем от западных держав стали приходить отклики на Декларацию о вооруженном нейтралитете. 17 апреля 1780 г. Гаррис сообщал лорду Стормонту о том, что из Мадрида получен ответ на жалобы, высказанные российским правительством по поводу захвата судов. «Вслед за сильными выражениями уважения к императрице обещаются, что русские корабли будут починены, и на счет нейтральных судов будут сделаны новые распоряжения». Спустя две недели Гаррис докладывал в Лондон о послании от короля Швеции с просьбой разъяснить отдельные положения Декларации. Граф Панин охотно это сделал. Он напомнил, что нейтральные державы будут защищать торговлю всех остальных государств при условии, чтобы корабль, требующий покровительства, имел документы, а нападение на него являлось актом агрессии. Если же одна из нейтральных держав начнет враждебные действия, то она исключается из союза. В случае же, если одна из воюющих держав обратится к неприятельским действиям, то будут приняты меры для того, чтобы заставить ее других «уважать». Высказанный ответ Панина устно, был вскоре в письменно виде представлен шведскому послу. Документ завершался, как отмечал Гаррис, «многословными похвалами справедливости и беспристрастию намерений императрицы, а также говорит о великих последствиях, которые эта мера … повлечет за собой, и о восхищении, уже возбужденном ею в Европе»505.
Вскоре Гаррис получил от Стормонта депешу, в которой министр уверял: Декларация о вооруженном нейтралитете заключает в себе «ложное истолкование международного закона». Он доказывал, что имущество врага, хотя и найденное на нейтральном корабле, составляет законную добычу, что подтверждают многие авторитеты. Захватив с собой депешу Стормонта, Гаррис направился на прием к графу Панину. Посол просил министра передать документ императрице и убедить ее в ложности слухов, которые распространялись недоброжелателями Англии, будто бы британцы «сильнейшим образом» отвергали Декларацию и объявили, что никогда не примут ни одну из ее статей. Панин подтвердил, что инициатива написания Декларации целиком принадлежит императрице, а сам он только выполняет ее указания, и что этот документ никак не вредит интересам Британии.
В мае 1780 г. Панин сообщил послу о мерах, предпринятых императрицей по созданию Лиги нейтральных держав, усилия которой будут направлены на охрану их судов, а в случае, если торговля одной из них подвергается «стеснению», все державы будут должны «немедленно соединиться, чтобы отомстить за оскорбление, нанесенное их флагу, и поддержать права их притесненных подданных»506.
В июне 1780 г. российское правительство направило рескрипт Симолину, в котором извещало: для того, чтобы «довести до конца и узаконить навсегда к общей народной пользе» новую систему морского нейтралитета «по первоначальным естественным правам», снаряжено и вооружено при Кронштадте три эскадры. Первая из них должна идти в Средиземное море, вторая направлялась к Лиссабону, а третья – «за Зунд в Северное море». Главная цель эскадр заключалась в том, чтобы российский флаг «везде надлежащим образом уважаем был», и чтобы плавание российских торговых судов «не было подвержено от воюющих … держав»507.
Особое недовольство англичане высказывали против вступления в Лигу нейтральных держав своего конкурента на море – Голландии. Об этом Гаррис неоднократно говорил в беседах с Паниным, Потемкиным и императрицей. Однако его возражения не были услышаны. В свою очередь российская сторона упрекала англичан за их противоправные действия в отношении своих судов. Во время беседы с Паниным 23 октября 1780 г. Гаррис услышал немало упреков по поводу захваченных английскими крейсерами российских кораблей. Посол счел заявления министра вымыслом508. Однако письмо Симолина к графу Панину от 10 ноября 1780 г. убеждает в обратном. В своей депеше российский посол извещал о беседе с лордом Стормонтом, во время которой указывал на продолжающиеся захваты «английскими арматорами» принадлежащих российским подданным судов, хотя их обязывали «иметь в почтении российский флаг и не наносить никакого препятствия торговле подданным Ее Величества»509.
Любопытна реакция британского парламента на Декларацию о вооруженном нейтралитете, о которой упоминал российский исследователь Н.А. Нотович. Он подчеркивал, что все ораторы в обеих палатах парламента были склонны признать декларацию «наиболее враждебным актом» России против Англии. Большинство депутатов палаты общин считали неизбежным разрыв отношений с Россией. Известный юрист лорд Кэмбден в своей пространной речи пытался доказать, что русская императрица стремится «диктовать собственные законы всем морским державам и подорвать главные основы международного права, которое никогда не предписывало щадить неприятельские суда, плавающие под чужим флагом». Лорд Кэмбден расценил Декларацию как «опасный и произвольный акт», а потому Англия должна или объявить войну России и ее союзникам, или предоставить этим державам свободу помогать всем врагам Великобритании510.
Тем временем российские дипломаты продолжали активную деятельность по привлечению новых государств в Лигу нейтральных держав. В одном из донесений в Лондон Гаррис с нескрываемой радостью признавал, что Панин предпринимает большие усилия для вовлечения в Лигу Нидерландские республики и с трудом скрывает от императрицы, что не все они дали на то свое согласие. Гаррис не мог удержаться от того, чтобы не упрекнуть голландцев за их желание вступить в Лигу. «Мы, вероятно, нанесем этой конвенции удар под самый корень, отняв у голландцев их название нейтрального народа, – писал он Роберту Кейту в Вену 29 ноября 1780 г. – Они неблагодарные, низкие и бесчувственные невежи: и если их ожидает погибель, они ее вполне заслужили»511.
Однако попытки англичан помешать Нидерландам присоединиться к Лиге не увенчались успехом. В декабре 1780 г. курьер доставил в Петербург документ о согласии Голландии вступить в Лигу, хотя его одобрили не все провинции. Главное, что подпись под документом поставил сам штатгальтер республики. Гаррису стало также известно, что голландцы предложили российской стороне заключить с ними торговый договор на условиях, «крайне выгодных для России»512.
Между тем британский посол не оставлял надежды на то, чтобы расстроить создаваемую Екатериной II Лигу нейтральных государств. Он просил Потемкина устроить ему встречу с императрицей. Князь, как извещал Гаррис лорда Стормонта, «употребил все усилия», чтобы уговорить государыню принять посла «частным образом», и был удивлен ее отказом. Подобное поведение императрицы Потемкин объяснял происками своих врагов, которые распространяли слухи о его стремлении к неограниченной власти, что не могло не задеть Екатерину II. К тому же, пояснял князь, императрица за два последних года «чрезвычайно опустилась, умственные ее способности ослабели, а страсти усилились». И когда он заводит с ней речь об иностранных делах, Екатерина не отвечала ему ничего, либо отвечала «горячо и с неудовольствием»513.
Наконец, 7 декабря 1780 г. Екатерина дала свое согласие принять британского посла. Примечательно, что перед этой аудиенцией князь Потемкин подробно проинструктировал Гарриса, что и как следует говорить императрице. «Он советовал мне нисколько не стесняться, а говорить прямо и откровенно, потому что она (императрица. – Т. Л.) обладает редкой проницательностью», – повествовал Гаррис. – “Льстите, как можно больше, и не бойтесь в этом пересолить … Не ожидайте, чтобы вам удалось прервать Голландскую негоциацию, или чтобы … отговорить ее от исполнения ее любимого плана вооруженного нейтралитета. Довольствуйтесь уничтожением его последствий; само же намерение непоколебимо”». Потемкин полагал, что данный проект был составлен «по ошибке» и «обработан тщеславием», а поддерживается исключительно «гордостью и упрямством» императрицы514. Довольно странно было слышать подобную характеристику вооруженного нейтралитета от первого лица при дворе Екатерины, каким являлся Потемкин!
Выслушав наставления князя, Гаррис отправился на аудиенцию к императрице. Свой разговор с ней он подробно изложил в депеше к лорду Стормонту 13 декабря 1780 г.515 Гаррис начал беседу с упреков по поводу неблагополучного состояния дел между Англией и Россией. На это Екатерина, заверив посла в искренности и неизменности своих чувств к английскому народу, заявила, что в ответ не встретила достаточно взаимности, чтобы считать британцев далее своими друзьями. Гаррис попытался возразить и предложил обратиться к возобновлению условий Парижского мира 1762 г. вместо принятой Декларации о вооруженном нейтралитете. Однако императрица была непреклонна. «Я буду поддерживать свое намерение: я считаю его полезным», заявила она. А далее поинтересовалась у посла, какое зло может принести англичанам вооруженный нейтралитет, или вернее «это вооруженное ничтожество»? «Возможное зло, – отвечал Гаррис. – Он предписывает новые законы, которые, защищая торговлю наших врагов, оставляют нас беззащитными; сох