572.
Гаррис обратил внимание князя Потемкина на приближение к императрице французского и прусского послов. Но тот его заверил, что они не преследовали какой-либо серьезной цели, а касались частных дел своих соотечественников. Француз просил за осужденного к смертной казни соотечественника, а также хлопотал за некоего Антуана, желавшего открыть торговый дом в Херсоне. Посол Пруссии рассуждал о покупке лошадей для кавалерии в Малороссии. Однако слова Потемкина не убедили Гарриса. Посол считал, что князь действовал «весьма хитро». Ухаживая за министрами, стараясь поддерживать с ними отношения, он руководствовался «тайным соглашением» с графом Паниным. Гаррис уже не доверял князю, но тем не менее делал вид, что поддался его обману.
Наступивший 1782 год принес послу не только прежние хлопоты, связанные с переговорами о мире с Голландией. Правительство Великобритании после смены кабинета министров поставило перед ним новые задачи. Кабинет министров вигов, который возглавил Чарльз Джеймс Фокс, относился к России с большей симпатией, чем прежний. Как подчеркивал британский историк М.С. Андерсон, Фокс во время своего краткого (1782– 1783 гг.) пребывания у власти придерживался убеждения в том, что Россия является естественным союзником Британии в противоположность династии Бурбонов573. И потому от Гарриса потребовали убедить российскую императрицу в доброжелательности намерений британского правительства, хотя при этом подразумевалось, что прежде всего следовало принимать во внимание интересы и выгоды Англии.
В январе 1782 г. на переговоры о мире в Гаагу выехал российский представитель Марков. Примечательно, что Гаррис применил «все свои усилия», чтобы дать ему «правильное понятие» о сущности проблемы взаимоотношений двух государств. Британский посол предупреждал Маркова о том, чтобы никакие изменения в предварительно достигнутые договоренности не вносились. Особенно Гаррис настаивал, чтобы при обсуждении условий мирного договора ни под каким видом не допускалось применение принципа вооруженного нейтралитета, ибо в противном случае возникнет «вооруженное посредничество». В завершение посол выразил надежду на то, что о прекращении военных действий не будет и речи до тех пор, пока не будут достигнуты предварительные договоренности с Голландией.
Вскоре Гаррис получил сообщение от лорда Стормонта, который извещал о тайном союзе австрийского и российского императорских дворов, направленном на расчленение Оттоманской империи. Французское правительство, желая воспрепятствовать подобным замыслам, оказало Константинополю финансовую поддержку в 500 тыс. франков. Стормонт предлагал послу передать данную информацию императрице. Однако это было для Гарриса непростым делом, поскольку в это время он оказался в изоляции. «У меня нет решительно никого, на кого бы я мог положиться, – извещал посол Стормонта, – и с тех пор, как перемена чувств моего друга (князя Потемкина – Т.Л.) сделалась очевидной, я покинут всеми лицами, ему подчиненными и от него зависящими, которые, служа мне, думали, что служат ему. Все они … передались противоположной стороне»574. К тому же, сетовал Гаррис, императрица также лишила его «своих прежних милостей», поскольку те лица, которые прежде отзывались о нем с похвалой, теперь в надежде угодить ей, его осуждают. «Поэтому я не только нахожусь в полном одиночестве, но … и совершенно беззащитен против козней», заключал посол. Враждебное расположение двора императрицы, интриги опытных и могущественных недоброжелателей по отношению к дипломату заставляли его прийти к неутешительному выводу: «Я чувствую, что становлюсь со всяким днем менее и менее способным оставаться при этом дворе»575. Однако правительство Великобритании оставило пожелание посла без ответа. Гаррис должен был продолжить свою дипломатическую миссию.
В феврале 1782 г. послу вновь пришлось столкнуться с так ненавистным ему и его шефу вооруженным нейтралитетом. Беседуя с Гаррисом, вице-канцлер заявил, что англичанам стоило только принять правила вооруженного нейтралитета, чтобы немедленно получить мир с Голландией на собственных условиях. Согласившись с этим предложением, продолжал вице-канцлер, англичане добьются ослабления влияния французской партии в Голландии, а также приобретут дружбу императрицы. Однако Гаррис со всей категоричностью отверг подобное предложение. Он заявил, что вооруженный нейтралитет представлял собой вопрос, совершенно отдельный от конфликта с Голландией; что признание или непризнание его правил не может ни задержать, ни ускорить мира между государствами; что, наконец, враги и недоброжелатели англичан, «хорошо зная пристрастие Ее Императорского Величества к этой лиге», с самого начала старались связать ее с конфликтом двух государств и «смешать столкновение по этим вопросам» с переговорами о мире576. Гаррис твердо настаивал на заключении мира с Голландией «на подходящих и справедливых условиях», и ни о чем другом не желал слышать. В то же время он хорошо понимал, что императрица постарается предоставить Генеральным штатам необходимые привилегии, основанные на вооруженном нейтралитете.
В апреле 1782 г. из Лондона поступила депеша от нового министра иностранных дел мистера Фокса, сменившего на этом посту лорда Стормонта, в которой Гаррису настойчиво советовали «расположить» императрицу к более энергичному посредничеству между Великобританией и Голландией. В то же время британцы стремились представить свое желание заключить мир как «уступку» короля «чувствам и мнениям Ее Императорского Величества». Фокс торопил посла, требуя от него подсказать те средства, которые помогут достичь желанной цели. «Есть ли еще малейшая надежда на вашего друга, или никакой? Представляются ли какие-нибудь посторонние источники, к которым бы было можно обратиться? … Возможно ли обращение к личным интересам, и обещает ли оно оказаться действительным?»577. Ответы на эти вопросы представлялись британскому министру чрезвычайно важными.
Получив инструкции, Гаррис немедленно приступил к действиям. Он повидался с Безбородко, использовал также «некоторые другие, еще более частные пути», чтобы донести до императрицы информацию об опасном усилении французской партии в Голландии, а также об «уступке» Георга III согласиться на предложение Генеральных штатов принять трактат 1674 г. за основание для переговоров. Затем Гаррис отправил курьера к Голицыну и Маркову, настаивая на том, чтобы они говорили с голландцами «твердо и решительно», убеждая их почувствовать, что нельзя шутить с государыней, которая «при такой силе и могуществе, лишь в видах человеколюбия и для их выгод, вступилась в их дела с нами»578.
Надо отметить, что Екатерина II заботилась не только о заключении мира между Великобританией и Голландией, но и о достижении мира во всей Европе, о чем Гаррис сообщал в своей депеше в Лондон 19 апреля 1782 г. Заметим, что стремление Петербурга в последней трети XVIII века играть роль «организатора коллективных акций и арбитра в европейских делах» современные историки считают «важным новым моментом» во внешней политике России579.
Посол полагал, что в случае, если бы оба императорских двора (Австрии и России) обратились к Франции и Испании с тем же предложением посредничества, как они это сделали в отношении Голландии, то это предоставило бы англичанам их «дружеское расположение», одновременно уничтожив столь распространенные на континенте представления о британской «неподатливости и гордости».
В той же депеше Гаррис обратил внимание министра Фокса на расположение и «величайшее доверие» российской императрицы к новому кабинету министров Великобритании, от которого она ожидает принятия ранее предлагаемых мер. Прежде всего речь шла о вооруженном нейтралитете. Императрица стремилась «обратить» правила вооруженного нейтралитета во всеобщие законы, однако, на взгляд посла, она ошиблась при составлении данного проекта. «Гордость помешала ей тотчас же от него отказаться, – утверждал Гаррис, – а с тех пор тщеславие и непомерная лесть укоренили его в ее уме»580.
Отвечая на вопрос министра, кто из ближайшего окружения императрицы может быть полезен англичанам, Гаррис упомянул графа А.А. Безбородко. «Он единственный человек, – утверждал посол, – на кого я могу положиться и от которого могу получить существенную помощь». Что касается князя Потемкина, продолжал дипломат, то он «нам более не друг, и был ли он искренно таким, или нет, этого я не берусь решить»581. Гаррис полагал, что обращение к «частным интересам личностей», как советовал ему мистер Фокс, это «бесполезная растрата общественных денег», поскольку, как правило, мало кто из них обладает стоящей информацией. «Ни один человек, за исключением только моего друга (князя Потемкина – Т.Л.) не имеет достаточно влияния, чтобы подействовать на мнения императрицы или направить ее действия; а он так непомерно богат, что предположить его даже корыстолюбивым, нельзя надеяться подкупить его мнение как ценою субсидий»582. Как видно, посол не сомневался в неподкупности «своего друга» Потемкина, хотя его мнение об искренности и преданности князя интересам Великобритании изменилось.
В конце мая 1782 г. Гаррис извещал Фокса о предложении прусского министра Герца возобновить союз с лондонским двором, а также заключить тройственный союз между Великобританией, Пруссией и Россией, чтобы совместными усилиями противостоять усилению Франции. Гаррис отвечал, что не сомневается в успехе подобного предприяти