ественно, воспротивится633.
Описывая значительные события, происходившие за время пребывания в России, Кэткарт больше всего внимания, естественно, уделял Екатерине II и придворной жизни. Так, в одном из первых своих донесений в Лондон от 29 августа 1768 г. он сообщал о приезде в Петербург английского медика Томаса Димсдейла для оспопрививания императрицы, великого князя и лиц, приближенных к ним634. В депеше от 29 августа 1768 г. Кэткарт сообщал, как Димсдейл был принят при дворе. Для него приготовили комнаты во дворце и экипаж. Медик виделся с императрицей «частным образом» и был приглашен обедать и ужинать с великим князем, когда ему будет угодно, и вообще «бывать у него» как можно часто. Он пребывал во дворце в таком «свободном и нестесненном положении, каким только мог бы пользоваться в доме любого английского дворянина», свидетельствовал Кэткарт. Посол характеризовал Димсдейла как весьма достойного и почтенного человека. Он обращал внимание на то, что врач почти не говорит по-французски, хотя и понимает этот язык, а это мешает ему общаться наедине с императрицей. «Я слышал, – писал дипломат, – что императрица понимает немножко по-английски и не хочет иметь переводчика». Не подлежит сомнению, что императрице, а затем и великому князю будет привита оспа, писал Кэткарт, но это должно оставаться тайной. Впрочем, на его взгляд, эта тайна известна всем. В разговоре с послом, Димсдейл уверял, что состояние здоровья императрицы вполне «благоприятно», и что он «очарован ее милостивым и любезным обращением»635.
Глава внешнеполитического ведомства Англии требовал от посла «следить с особым вниманием за ходом болезни, по совершении операции», поскольку этим интересовался сам король. «Мне поручено, – писал он Кэткарту, – предписать Вашему превосходительству, высылать мне по этому предмету подробные отчеты, для сообщения их Его Величеству»636. И посол неукоснительно выполнял данное поручение.
17 и 19 октября 1768 г.он извещал о благополучной прививке оспы императрице, подвергшейся всего лишь «легкому нездоровью, в течение которого даже не была принуждена оставаться в своих комнатах». Затем настала очередь прививки приближенным императрицы. Одним из первых прививку сделал Панин. «В старину русские питали сильное отвращение к прививанию оспы, – докладывал посол в Лондон, – когда Панин предпринял это дело, вопрос мог принять серьезный оборот, в случае если бы твердость и ловкость императрицы и ее министра не сумели одержать верх над оппозицией». Наконец, стали прививать придворных. «Трудно определить число лиц, ежедневно прививающих себе оспу, – отмечал Кэткарт в депеше, – частью из подражания поданному всем высокому примеру, частью из опасения заразиться, причем благоприятное окончание болезни ободряет остальных»637.
По завершении придворным прививки императрица по-царски отблагодарила Димсдейла. «После обедни, в день праздника св. Екатерины, – сообщал посол в Лондон, – императрица принимала поздравления от Сената и представителей других учреждений, после чего ей угодно было пожаловать доктору Димсдейлу титул русского барона, имеющий перейти к наследникам его мужского пола». Кроме того, Ее Величество «оценила достоинства этого джентльмена и услугу, оказанную им ее особе, семейству и империи». Были выплачены 2 тыс. фунтов на дорожные расходы. Подарено 10 тыс. фунтов, а также назначена выплата в 500 фунтов «ежегодной и пожизненной пенсии, вместе с титулом лейб-медика и званием статского советника, равного с чином генерал-майора»638.
Заметим, что назначенную пенсию британский медик получал нерегулярно, с большими задержками. Об этом упоминал С.М. Соловьев. Димсдейл однажды пожаловался императрице на то, что назначенная ему пенсия «доставляется очень беспорядочно, деньги, ему присланные, русское посольство в Лондоне издерживает на свои нужды, священник посольства, отец Самборский, занял у него же, Димсдейла, 250 фунтов для русских студентов в Англии, терпящих крайнюю нужду. Вследствие этого письма граф Мусин-Пушкин (посол в Англии – Т.Л.) получил рескрипт из Петербурга: “С крайним неудовольствием известились мы от нашего лейб-медика барона Димсдейла, что он за два года не получал определенной ему от нас пенсии, хотя она к вам за все минувшие годы давно уже с излишеством доставлена была. Таковое удержание или обращение в собственную пользу денег, имеющих свое особливое и точное назначение, возбуждает в нас справедливое удивление”»639. Следствием «удивления» императрицы стало перемещение Мусина-Пушкина из Лондона в Стокгольм.
Обратимся теперь к вопросу, какие сведения интересовали дипломатов? Прежде всего, это информация о расстановке сил при дворе. Послы наблюдали за тем, кто из придворных пользуется особым расположением императрицы, чтобы по возможности привлечь их на свою сторону в качестве информаторов. Послов интересовала также любая информация, связанная с Екатериной II. К примеру, Кэткарт, который по поручению короля на протяжении нескольких недель внимательно следил за тем, как идет подготовка к прививке оспы императрице, отмечал, что доктор Димсдейл имеет близкий доступ к Екатерине, великому князю и Панину, а потому этим непременно следует воспользоваться. Посол сообщал госсекретарю в Лондон: «Редко случается кому-либо доставать такое удовольствие и самому остаться так довольным, как доволен в настоящую минуту доктор Димсдейл сношениями своими с императрицей, великим князем и Паниным, и так как он видится с ними весьма часто, то по возвращении его, вам, милорд, будет небесполезно поговорить с ним»640.
Впрочем, и сам посол пытался использовать врача в качестве своего информатора. Так, 25 ноября 1768 г. он писал госсекретарю: Димсдейл никогда не забывал, что «имеет честь быть подданным короля и постоянно сносился со мной по всем вопросам, которых мог касаться, не уклоняясь от обязанностей, возложенных на него его положением»641.
Больше всего дипломатов, естественно, интересовало состояние армии и флота Российской империи. Так, Бэкингэмшир 18 июня 1764 г. направил в Лондон подробный отчет, в котором сообщал: «Что касается до русской армии, считаю лишним объяснять, что кроме мародерства и опустошения неприятельской страны иррегулярные войска приносят вообще мало пользы». Хотя посол признавал отдельные успехи в российской армии («артиллерия – лучшее войско когда-либо виденное мною. Полевые пехотные полки хороши и в полном составе»), тем не менее в целом считал ее слабой. «Гвардия вследствие разных причин, не оправдывает назначения. Кавалерия в самом дурном состоянии. Их конная гвардия гораздо ниже последнего полка Его Величества … Гвардейская артиллерия и полевые полки составляют действительную силу империи. Вследствие климата и положения … страны, а также … характера ее обитателей, флот ее никогда не достигнет значительных размеров … В настоящую минуту приготовляются к плаванию один корабль и фрегат, на которые им удалось набрать экипаж, так как в подобном случае здесь всякий идет за матроса»642.
Заметим, что о бедственном положении российского флота в первые годы правления Екатерины писал в свое время В.О. Ключевский. Когда в 1765 году императрица произвела смотр Балтийского флота, то «любимое детище Петра Великого предстало перед ней жалким сиротой: корабли наезжали друг на друга, ломали снасти, линейные никак не могли выстроиться в линию, при стрельбе не попадали в цель. Екатерина писала, что это суда для ловли сельдей, а не военный флот, и признала, что у нас без меры много кораблей и на них людей, но нет ни флота, ни моряков»643. Как видно, свидетельства посла о российском флоте во многом совпадали с выводами известного русского ученого XIX века.
Большое внимание анализу состава армии и флота уделил Джон Макартни в своей книге о России. Он подчеркивал, что пополнение армии и флота происходит исключительно за счет коренных русских, которые, на его взгляд, при хорошей дисциплине становятся «несравненными солдатами и матросами». По своим способностям к подчинению русским нет равных в мире, однако в целом, признавал Макартни, большинство их не принадлежит к военной касте. Напротив, «они испытывают сильнейшее отвращение к военной службе, особенно морской, и волонтеры среди них редкое чудо». Российские дворяне, которые служат в армии или на флоте, редко добиваются больших успехов в своей профессии, поскольку лишены амбиций. Офицеры менее искусны, чем иностранные военные; и если порой им доведется исполнять обязанности солдата, то они «скорее действуют под угрозой наказания и необходимости подчинения, нежели воодушевленные национальным духом»644.
Макартни обращал внимание на то, что в отличие от большинства других наций, которые берегут своих подданных и стараются навербовать в свою армию как можно больше иностранцев, «русские никогда не допускают иностранцев в свои регулярные войска»: даже Ливония и Эстония не поставляют ни одного рекрута на службу. В то же время, продолжал дипломат, большинство способных офицеров на службе – иностранцы; нередко умелых генералов поставляют также завоеванные территории. Во флоте служат несколько английских офицеров, которые, подчеркивал Макартни, «понимают свое дело и видели настоящую морскую службу»645.
Согласно данным Макартни, численность российской армии в 1767 г. составляла 387 054 человека, из которых 54 796 не входили в число регулярных войск, но во время войны несли службу. Гвардия, подчинявшаяся исключительно императрице, насчитывала 11тыс. Артиллерия располагалась в различных местах, но треть орудий сосредоточена вблизи столицы. Число артиллеристов составляло 25 тыс. Существовали еще несколько полков: 6 полков кирасиров, 20 полков карабинеров, 19 полков драгунов, 8 полков гусар и 63 полка пехоты, в том числе 4 полка гренадеров. В целом их численность достигала 180 тыс. человек. В состав нерегулярных войск входили казаки, татары, калмыки, которые могли выставить 300 тыс. всадников. Регулярные же войска полностью состояли из русских (за исключением офицеров) и представляли значительную силу империи, а при необходимости их численность могла быть значительно увеличена. Впрочем, как полагал дипломат, такой необходимости не было, «поскольку вряд ли потребуется от России выставить более 180 тыс. человек в войнах с северными державами». Что же касается ее четырех соседей, таких как турки, татары, персы или китайцы, то их количество всегда будет превышать российское войско