733.
Макартни обращался к характеристике дворянства, «получившего свои права по рождению или приобретенные за заслуги». Он обратил внимание на то, что Петр I, «следуя влиянию иностранных обычаев», ввел новые титулы «граф» и «барон», хотя и не наградил их носителей особыми привилегиями. Макартни сумел подметить новые привилегии дворян, полученные ими в постпетровскую эпоху. Теперь дворяне освобождаются от уплаты налогов, обладают правом приобретения земель и крепостных крестьян. Дворяне и их дети более не связаны указом Петра о необходимости нести военную службу и вольны поступать на нее или отказываться, выбирая иной путь. «Они теперь свободны путешествовать в зарубежные страны, имея обычный паспорт». Макартни добавлял, что право выезжать за границу по указу Петра III от 1762 г. получили также купцы и горожане, которые теперь могут отправлять своих детей на обучение в зарубежные страны. В то же время дипломат подчеркивал, что без разрешения властей никто не может покинуть империю734, хотя бывают и исключения. Так, монарх может отказать в таком разрешении, но для этого отказа должны быть веские причины. Макартни добавлял, что за время его пребывания в России подобный случай произошел с княгиней Дашковой в марте 1765 г.
В одной из глав Макартни подробно характеризовал русское дворянство. Он полагал, что русские дворяне, хотя и сознают превосходство цивилизации чужих наций и завидуют им, но «не стремятся к усовершенствованию и скрывают свои слабые стороны под видом пренебрежения к иностранцам». Британец обращал внимание на то, что те иностранцы, «которые из податливости и низкопоклонства выносят чванство русских дворян, льстят их тщеславию или доставляют им удовольствие», могут рассчитывать на милость высокопоставленных особ. И это хорошо видно на многочисленных примерах, когда «толпы французских авантюристов, которые обосновались в России, проникали в русские семейства в качестве секретарей, чтецов, учителей и паразитов, хотя большинство этих господ безграмотны, являются беглыми преступниками и бродягами».
По мнению Макартни, русские дворяне менее образованы в сравнении с дворянством европейских стран; главным для них является знание современных языков, особенно французского и немецкого; «на обоих они говорят свободно, хотя неспособны писать правильно ни на одном из них». Наиболее состоятельные завершают свое образование посредствам тура во Францию, где обращают внимание только на то, что действует на их воображение и «воспламеняет их страсти». Здесь они находят благодатную почву и для того, и для другого; они « превозносят все, что видят, без разбора и теряют чувство меры. В результате для французов они становятся презираемыми русскими, для русских презираемыми французами, для других «объектом жалости и презрения». Таким образом, заключал автор, редко кто из молодых дворян получает преимущества от обстоятельств, при которых формируется джентльмен в других странах. В результате вместо улучшения своего нрава после путешествия они возвращаются домой с меньшим моральным багажом по сравнению с теми, кто вовсе никогда не путешествовал.
Макартни сумел верно подметить еще одну характерную черту, присущую русскому дворянству: подражание чужой жизни и нравам при игнорировании своего национального, когда вопреки здравому смыслу перенимается несоответствующие местному климату мода и чужие обычаи. В подтверждение своих слов автор приводил ряд примеров. На севере дворяне строят подобие воздушных итальянских замков, как во Флоренции и Сиене. Русские дамы, подражая француженкам, на Пасху надевают весенние наряды, хотя на дворе в эту пору в России снег и холод. В Петербурге дворяне завели французскую моду держать швейцара или «какого-нибудь мужчину высокого роста (в костюме) со шнуровкой, лишь отдаленно напоминающего собой парижского лакея». «Можно было бы бесконечно приводить примеры подобных абсурдностей, с которыми приходится сталкиваться каждый день, – признавал автор»735.
Макартни справедливо заключал, что подобное «смехотворное подражание» иностранной моде приводит к серьезным последствиям, и «не только лишает их всего национального, но и нравственных национальных качеств, что вредит русскому характеру». Автор соглашался с высказыванием Руссо, порицавшим реформы Петра I, который вместо того, чтобы улучшать своих подданных как русских, пытался обратить их в немцев и французов; однако эти попытки оказались безуспешными. Петр «обрек их на эксперимент и приобрел их в еще худшем виде, чем они были прежде. Его последователи продолжили тот же процесс, но их проекты оказались неэффективными не только для народа, но непригодными для государства»736. Русские дворяне, продолжал свою мысль Макартни, в силу заблуждений последних правителей убедилось в том, что все несчастья, с которыми они сталкиваются, происходят из-за их национального характера. «Бездумно подражая чужой моде, они часто становятся хвастливыми, раздражительными, легкомысленными, непоследовательными, нескромными, завистливыми и подозрительными … неспособными на настоящую дружбу и безразличными ко всем движениям души: роскошь и изнеженность, вялость и нездоровье приобретаются ими»737.
Англичанин обратил внимание на то, что русские дворяне, хотя и проживают в северном климате, но имеют «азиатское отвращение ко всякой общественной деятельности и мужественным поступкам», а также не способны сформулировать какую-либо идею. Они не интересуются спортом; охота, стрельба и рыбная ловля, которые популярны в Англии, как правило, им неизвестны. Они предпочитают игру в шахматы, карты или бильярд: «во всем этом они чрезвычайные умельцы». «Многие из них используют свой досуг в оттачивании своего ума, – продолжал Макартни, – неподражаемый шарм изысканной беседы и чтение утонченной литературы позволяет им уйти от действительности и вернуться только к призывам чувственности и удовольствий».
Автор отмечал, что дворяне, как и «нижестоящие классы», отличаются «особой набожностью», но это скорее напоминает родительский долг, исходящий из зависимости и рабства, чем из глубокой благодарности, поскольку каждый отец в своей маленькой семье является таким же деспотом. Тем не менее, «эта добродетель, реальная или надуманная, является главной их ценностью». Они не умеют и не считают нужным выказывать того отвращения к пороку, какое существует в других нациях, и в результате многие лица, «опозорившие себя явным мошенничеством и взятками», продолжают занимать различные должности, в том числе судейские.
Макартни подчеркивал, что низкая лесть и ухаживание за министрами, любимцами двора и вообще лицами, облеченными властью, невыносимы для человека свободного и сознающего собственное достоинство: для англичанина они практически ненавистны. Главное внимание русского дворянина уделяется увеличению собственного материального благополучия и непосредственного удовлетворения тщеславия; русскому дворянину нет дела до гражданских добродетелей и суда потомков. Пристрастие его к внешним отличиям доходит до такой степени, что ради титула или ордена он готов пожертвовать более существенными преимуществами, которые иностранец, даже при больших заслугах, мало почитает. Поэтому, делал обобщение Макартни, строгий наблюдатель мог бы назвать русских «нацией, исполненной всяких противоречий, несообразностей и парадоксов». «Они соединяют в себе самые несовместимые крайности: ненависть к иностранцам и копирование их, претензию на оригинальность и рабское подражание другим, любовь к пышности и неопрятность, атеизм и суеверие, гордость и низкопоклонство, алчность и расточительность, которые невозможно реформировать терпимостью или исправить наказаниями»738.
Давая столь нелицеприятные, но справедливые оценки представителям русского дворянства, Макартни высказывал предположение, что правительству России «будет труднее цивилизовать дворян, нежели крестьян», потому что «при том состоянии, в каком они находятся, упрямство и скрытность, эти неизбежные спутники полуцивилизации, могут помешать их дальнейшему развитию». «Когда мы рассуждаем о варварстве нашей собственной и других стран несколько столетий тому назад, – продолжал автор, – мы можем говорить о более благоприятных условиях, в которых происходило формирование нации. Послушное и гуманное крестьянство, которое я описал выше, при лучших законах может быть обращено в лучший народ. Что касается дворянства, то оно должно избавиться от своих заблуждений и дурного поведения и приобрести тот здравый смысл, который послужит средством для улучшения». Макартни высказывал любопытное предположение: русские со временем, возможно, «станут такими же, как мы сейчас», а англичане несмотря на то, что располагаются на «высшей ступени», могут «скатиться к тому варварству, из которого русские пытаются выбраться»739.
Описывая духовенство, Макартни утверждал, что оно не столь многочисленно, как можно было бы ожидать от «невежества и чрезмерной набожности этой страны». На взгляд автора, низшее духовенство плохо образовано, лишь монахи и высшее духовенство знакомы с теологической литературой, но это, как правило, книги по истории церкви, событиях древности и о жизни и трудах отцов греческой церкви. Хотя нередко можно наблюдать, как лица высшего сословия, даже женщины целуют руку священника, это, по мнению автора, объясняется скорее обычаем, нежели действительным почтением, поскольку по сравнению с положением духовенства в других странах, «русское духовенство всего менее внушает к себе страх и пользуется наименьшим уважением или любовью»740.
Макартни обращал внимание на то, что русские «очень суеверны», что в большей степени объясняется их невежеством. Они очень мало информированы о принципах своей религии, немногие из них едва способны повторить учение своей веры. Обычно русские люди ограничиваются возгласом «Господи, помилуй меня!», осеняя себя при этом крестным знаменем. «Они не приступят к утренней и вечерней трапезе без этого, или когда начинают какую-то работу. Редко, когда курьер или почтальон примется за работу, не перекрестившись перед дорогой». Автор заключал, что ни один народ в мире не высказывает такого почтения к священной клятве, как русские. Он описывал убранство храмов, подчеркивая, что иконы размещаются не только в церквах, но в каждом публичном заведении в углу помещений, как в домах частных лиц, так и в лавках. Каждый входящий в дом непременно крестится на них. По мнению автора, иконы, на которые молятся русские, отличаются от тех, что написаны великими мастерами в Италии. «В России нет ни одного хорошего художника, – полагал Макартни, – тем не менее их мазню приравнивают к произведениям ангелов»