758 .
Правление Петра I знаменовало собой, по признанию Макартни, «великую эру реформ, которые были скорее обширными, чем продолжительными, предполагающими кардинально изменить и цивилизовать всю русскую нацию». Петр, хотя и отличался «необыкновенным умом и замечательными дарованиями», но был совершенно лишен «критической способности и той прозорливости», которые были необходимы. Этому обстоятельству, полагал англичанин, следует приписать неудачу многих планов царя. Удивительно слышать из уст англичанина критические высказывания в адрес Петра I по поводу того, что тот стремился «бездумно перенять тысячу иностранных обычаев и учреждений, не сообразуясь со временем, местом или обстоятельствами». Вместо того, чтобы образовывать свой народ «в началах национальности, царь приучил русских к слепому подражанию и неразумно лишил их прежней самостоятельности, не уверившись в возможности дать им взамен этого нечто лучшее». И, тем не менее, Макартн не сомневается в том, что Петр I «был очень великим человеком». Россия обязана ему приобретением Ингрии, Ливонии, Эстонии и Финляндии; созданием флота и, наконец, той военной силы и политического влияния, которые в ту пору господствовали на Севере. «Все это способствовало укреплению авторитета России среди соседей, вызывало уважение к стране других государств», – заключал автор759.
Не менее хвалебную оценку дал Макартни императрице Анне Иоанновне. Он считал ее «великой государыней», которая, вступив на престол, застала свою империю «в полном расстройстве, казну пустой, могущество России подорванным; даже ее собственные прерогативы были унижены и подлежали ограничению». Однако императрица быстро взяла власть в свои руки, назначила на высшие государственные должности талантливых людей, а во главе армии поставила опытных генералов. Эти сановники и генералы были по-преимуществу иностранцами (Бирон, Остерман, Миних, Кейт, Лэси), но под непосредственным управлением императрицы они, по мнению автора, служили России «с привязанностью собственных ее подданных, с неподкупной преданностью и полнейшим успехом». Внешняя политика императрицы, которая считалась арбитром на Севере и своими победами на Юге «пошатнула основы Оттоманской империи», также импонировала Макартни. Столь восторженный тон по адресу императрицы Анны Иоанновны объяснялся, на наш взгляд, тем, что именно при ней англичане добились в 1734 г. заключения «разумного торгового договора» с большими преимуществами для себя. Поэтому автора не смущали даже те «строгость и жестокость», в которых упрекали императрицу, изображая ее «суровой и кровожадной», по мнению Макартни «без оснований». Он полагал, что принятые этой государыней меры были вызваны «необходимостью и правосудием»760.
Совершенно иную характеристику Макартни дал императрице Елизавете Петровне, которая, на его взгляд, «вряд ли заслужила ту славу, которой пользовалась». Автор полагал, что она была капризна и несправедлива, упразднила смертную казнь, но сохранила пытки: «ее милосердие было жестоким». Хотя императрица хотела прослыть гуманной и милосердной, продолжал Макартни, но при ней и по ее приказу происходили «варварские и жестокие сцены, которых не знали анналы цивилизованных народов». Каких только нелицеприятных обвинений в адрес Елизаветы не выдвигал Макартни! Эта правительница, писал он, совмещала в себе «крайности женского тщеславия и слабости», безмерно гордилась своей красотой и одновременно завидовала красоте других женщин: «быть красивой при ее дворе означало непростительное преступление». В качестве примера автор приводил случай с двумя дамами «высшего ранга» в Петербурге в 1743 г. Они были известны своей необычайной красотой, за что и пострадали. Хотя дамы не совершили никакого преступления, но были отправлены на эшафот полураздетыми, избиты кнутом, а затем им вырвали языки с необычайной жестокостью.
Макартни упрекал Елизавету Петровну в том, что она отличалась расточительностью, малодушием, была злопамятна и непостоянна, и, «позволяя себе всевозможные излишества, с неумолимой строгостью относилась к тем, кто вздумал подражать ей в распущенности». Англичанин полагал, что характер Елизаветы, о котором у многих составилось превратное представление, таким был в действительности761.
Тем не менее Макартни все же вынужден был признать, что Россия при Елизавете Петровне не только сохранила, но значительно увеличила свое могущество и величие. При этом он высказывал удивление, что ей удалось все это сделать без помощи «талантливых и способных людей», которых даже в самый славный период ее правления не нашлось ни в одной сфере деятельности: «союзы заключались без министров, а победы одерживались без генералов». «Те, кому довелось видеть канцлера Воронцова, маршалов Бутурлина и Салтыкова, должны признать, что в моих словах нет ни малейшего преувеличения», заключал Макартни762.
Нелицеприятной оценки англичанина заслужил также император Петр III. На его взгляд, он был «постыдно плохо образован» в юности, никто не заботился о его обучении или воспитании; у него в друзьях оказались льстецы и шуты; в детстве с ним обращались, как со взрослым, в зрелом возрасте воспринимали его как ребенка. Хотя по рождению он был предназначен для правителя империи, но никогда не готовился к этой роли, а его «природные недостатки не были исправлены наставлениями или образованием».
О царствующей императрице Екатерине II автор отзывается с восторгом, хотя и сообщал о ней немного, возможно, как предполагала Н.А. Белозерская, «из боязни слишком поспешных и ошибочных выводов»763. «По своей гениальности, образованности и стараниям она (Екатерина II – Т.Л.) была великой для всех своих подданных, – писал Макартни. – Благодаря своей мудрости и мужеству, она смогла поднять Россию до высшей ступени славы и могущества. Она назначила Бирона герцогом Курляндским и дала короля Польше; она упразднила могущество Франции при дворах Копенгагена и Стокгольма и теперь сама руководит политической деятельностью». Императрица, хотя и распространяла свое влияние на зарубежные страны, не забывает обращать внимание на внутреннюю политику. Подобно Петру Великому, она «сокрушалась по поводу варварства своих подданных и желала преобразовать их; но ее планы, пригодные для этой цели, вряд ли будут иметь успех». Макартни сомневался в том, что желания императрицы будут исполнены, а ее проекты осуществлены, поскольку они «непрактичны, либо несвоевременны»764.
Завершая обзор истории «великой империи», Макартни приходил к выводу о том, что со времен Ивана Грозного в России наблюдались «определенные подвижки», особенно в правление Алексея Михайловича и Петра I. При них были основаны мануфактуры и создано регулярное войско. Однако, на взгляд автора, даже в этих сферах прогресс был достигнут благодаря завоеваниям, а не гению и способностям народа. Все это подтверждает, что «деспотизм правительства был и остается главным препятствием» в развитии народа.
Макартни особо выделял заслуги иностранцев в управлении Россией, отмечая, что в большинстве своем они были «видными людьми». Между тем, продолжал он, таковыми могли быть сами русские, способные внести большой вклад на благо родины и проявить свои таланты и способности, если бы в государстве существовало правление ограниченной, а не абсолютной монархии765.
В пятой главе автор рассуждал о правомерности использования титула «имперский» п отношению к суверену. Данный титул часто применяется в России, причем, по мнению Макартни, во многих случаях к тому, что совершенно не соответствует этому иностранному понятию, в особенности при дворе: «императорский дворец», «императорское министерство», «императорские лакеи», «императорские сады», «императорские кареты», «императорские лошади» и т.д. Одним словом, продолжает автор, двор России настолько неразборчиво применяет этот термин, что его употребление по назначению уменьшает его значение. Однако все это не препятствует большинству держав Европы считать правомерным применение данного термина к России, поскольку страна «сделалась столь значительной». Да, и Екатерина II, чтобы избежать «каких-либо толков, сделала его постоянным и ввела в церемониал»766.
Большое внимание в своем труде Макартни уделил рассмотрению государственного устройства Российской империи. «Управление полностью деспотичное, – утверждал он, – чтобы не говорили политики, которые представляют, что устройство Сената, коллегий и судов, в подражание иностранным методам, меняет дело по существу, однако они заблуждаются». Администрация императрицы «крайне слаба и мягкотела», особенно для «грубой природы ее подданных», еще не готовых для восприятия намеченных реформ. Макартни подчеркивал, что в прошлые времена предпринималось немало попыток, направленных на ограничение власти суверена, но они завершались неудачно. Даже императрица Анна Иоанновна, занявшая трон при таких ограничениях, которые вообще ставили под угрозу ее власть, очень быстро все вернула «на прежние основы» и жестоко обошлась с авторами нововведений.
Макартни подчеркивал: суверену принадлежит законодательная и исполнительная власть, поэтому царствующая императрица может без всякого судебного процесса лишить жизни, свободы или имущества любого подданного; она может присвоить общественную казну; увеличивать или снижать стоимость монеты; объявлять мир или войну; увеличивать или сокращать свои войска; предлагать новые законы или отменять прежние; наконец, назначать своего преемника на трон, невзирая на обстоятельства, которые могут вызвать право наследования в других королевствах. Все это бесспорные и не подлежащие обсуждению прерогативы короны