Остановился Макартни и на описании Академии наук, основанной Петром I. Образованные члены этого сообщества, писал он, опубликовали 20 или 30 фолиантов о своей научной деятельности. Среди членов Академии есть образованные немецкие профессора, но есть и такие, которые издают «тома всякой всячины, написанные напыщенно и бездарно, хотя и прекрасной латынью». Макартни упоминал, что на протяжении 20 лет Академию возглавлял «знаменитый Эйлер», которого отправила в отставку императрица Елизавета Петровна, назначив президентом академии графа Р. (К. Разумовского), «едва умевшего читать и писать». Нынешняя императрица из уважение к заслугам Эйлера, а также «желая возместить понесенные им оскорбления», предложила ему вернуться в Россию и вновь занять кафедру, но поскольку он стар и почти ослеп, то, на взгляд автора, «нельзя ожидать большой пользы от его знаний и деятельности»785. Макартни посетил также музей при Академии наук (Кунсткамеру), в котором содержалось «немало ценных вещиц». Среди них – барабан сибирского колдуна, несколько китайских игрушек, скелет знаменитой лошади Петра I и два слоновьих бивня.
К достижениям русской литературы Макартни отнес поэзию. Русский язык, на его взгляд, кажется «наиболее подходящим для этого: он краткий, волнующий, музыкальный и льющийся». В течение многих лет у русских не существовало поэзии, за исключением простонародного творчества. Первый поэт, о котором узнали, был сын молдавского правителя князь Кантемир. Затем появились два замечательных гения: Ломоносов и Сумароков. Они превратили русскую поэзию в искусство. Первый написал оду, в которой «много величественных страниц», последний заслужил славу драматурга. «Я с большим удовольствием смотрел пьесы Гамлета и Меропа, – делился своими впечатлениями Макартни, – хотя это не более, чем подражание оригиналу, но они прекрасно приспособлены к русскому театру». Сумароков написал также две трагедии, основанные на событиях из русской истории, которыми многие восхищаются. Помимо прочего он реформировал русский театр, который теперь «не уступает по своим порядкам и богатству обстановки другим европейским театрам». Кроме русских пьес, в Петербурге ставятся французские и немецкие комедии, а также итальянская опера. Расходы на театральные представления оплачивает сама императрица786.
Не обошел своим вниманием Макартни также состояние книгопечатания в стране. Он отметил, что в России существовало три типографии: две – в Петербурге и одна – в Москве. Количество оригинальных книг на русском языке чрезвычайно мало, и они не отличаются ценностью, что, на его взгляд, неудивительно, поскольку печать находится «под цензурой императрицы». Древние книги издаются по-преимуществу богословского содержания: комментарии греческих отцов церкви, легенды о святых и наставления по церковному церемониалу. Современные же издания являются переводами с английского, французского и немецкого языков, и представляют собой «плохое заимствование или дурной перевод»787.
Итак, подведем итоги. Знакомство с книгой Макартни показало, что она по праву может считаться своеобразной энциклопедией жизни российского общества в правление Екатерины II. Пожалуй, со времени царствования Ивана Грозного, о котором детально поведал английский посол Дж. Флетчер788, ни один из британских дипломатов не подошел столь внимательно и скрупулезно к описанию истории, жизни, порядков и обычаев народов России, как Макартни. В этой связи его труд приобрел неоценимое значение для современных исследователей истории Российской империи XVIII века. Вместе с тем нельзя не отметить, что книга Макартни содержала немало этнических стереотипов. Его утверждения о русском народе как о «варварском» и «нецивилизованном», деспотическом правлении в Российской империи, осуждение и резкая критика православного духовенства – все это не раз тиражировалось на страницах произведений английских дипломатов Дж Горсея, Дж. Флетчера, Ч. Уитворта и ряда других789. Справедливости ради заметим, что подобные стереотипы, свойственные не только британцам, но и другим европейцам, оказались весьма живучими, что свидетельствовало скорее об идеологической подоплеке изображения русского народа как варварского, а его правителей как деспотов, нежели об объективном восприятии иноземцев и их обычаях. Британцам, активно занимавшимся на протяжении столетий колониальными завоеваниями, было выгодно представить народ России «варварами», а ее правителей «азиатскими деспотами» для того, чтобы противопоставить их «цивилизованным» европейцам. Богатая природными ресурсами Россия с «варварским народом» вполне подходила на роль нуждающейся в руководстве и опеке со стороны «цивилизаторов». Об этом совершенно откровенно высказался в свое время Флетчер: «Безнадежное состояние вещей внутри государства (России – Т.Л.) заставляет народ … желать вторжения какой-нибудь внешней державы, которое (по мнению его) одно только может его избавить от тяжкого ига такого тиранского правления»790. И хотя в XVIII веке Россия заметно трансформировалась, сделалась империей, завоевала ведущие позиции в Европе, прежний стереотип о «варварском» характере русского народа продолжал сохраняться в общественном мнении Великобритании. И труд о России Макартни во многом тому способствовал.
В то же время, хотя в книге Макартни содержалось немало нелицеприятных замечаний в адрес русского народа и его правителей, дипломат пришел к объективному выводу, заключив: «Ни одна нация не пользуется в полной мере такими природными преимуществами и рабочими ресурсами, как Россия … Россия является богатейшей страной и при уважении к ней соседних государств становится мощной державой в мире»791. И как показало будущее, признания британского дипломата оказались пророческими: Россия по праву заняла одно из ведущих мест среди мировых держав.
Глава двенадцатаяЕкатерина II и ее окружение в восприятии послов
Наверное, дипломатическая переписка британских послов не была бы столь интересной для современного читателя, если бы не одно обстоятельство. Практически все дипломаты в своих донесениях сообщали в Лондон об увиденном в России. Впечатления о Екатерине II, ее внутренней и внешней политике, министрах и придворных, обычаях и нравах русских людей, а также неординарных событиях в жизни страны – все это нашло отражение в их депешах, отправляемых на родину.
На что больше всего послы обращали внимание и насколько объективными были их оценки увиденного?
Императрица Екатерина II и великий князь Павел Петрович
Утверждая, что российские министры не способны «управлять делами обширного государства», граф Бэкингэмшир останавливался на характеристике наиболее видных из них. Прежде всего он обратил внимание на саму императрицу. На его взгляд, Екатерина II «по способностям, познаниям и деятельности стоит неизмеримо выше всех ее окружающих». Первые наблюдения посла убедили его в том, что императрица еще не решается действовать самостоятельно и не пытается освободиться от влияния некоторых приближенных к ней лиц, «несмотря на то, что их характеры и наклонности должны внушать ей презрение». Особым влиянием на императрицу, полагал Бэкингэмшир, пользуется К.Г. Разумовский792. Следует отметить, что характеристики Екатерины и ее приближенных Бэкингэмшир представил не только в своей дипломатической корреспонденции, но также в документе под названием «Секретные мемуары, относящиеся к кабинету в Санкт-Петербурге». Этот документ, выявленный современным историком А.Б. Соколовым, хранится в Королевском архиве Виндзорского замка. Его публикация во многом расширяет и дополняет информацию посла об императрице, ее министрах и придворных793.
В своих мемуарах Бэкингэмшир признавался, что поначалу не представлял, как непросто будет описать характер и поведение Екатерины II, и лишь только получив возможность «часто видеть ее в часы досуга, когда покров сдержанности и церемонности был отброшен», он решился это сделать. Внешность императрицы разочаровала посла. «Ее лицо и фигура явно изменились к худшему со времени ее восшествия на престол, – замечал он, – легко обнаружить следы того, что когда-то она была в высшей степени привлекательной особой, но теперь она – уже не предмет для обожания»794.
Дипломат обратил внимание на «маленькие слабости» и непоследовательность в действиях императрицы, которые, на его взгляд, «почти стирают и затемняют некоторые великие качества, которые украшают ее». Бэкингэмшир с одобрением отзывался о политике Екатерины после того, как она «посадила себя на трон». Ее деятельность была направлена на то, чтобы «сделать своих подданных счастливыми дома и уважаемыми за границей». Для этой цели императрица решила поощрять искусства, науки, торговлю; создать «либеральную систему образования» для молодых дворян обоих полов; расширить преимущества для людей низших слоев; увеличить государственный доход; контролировать «тиранические действия духовенства»; добиться спокойствия в обществе, а также уважения и добропорядочности, «которые преобладают в других европейских народах»795.
Внешняя политика Екатерины II также заслужила одобрение посла. В течение последних лет императрица, свидетельствовал дипломат, направила свои усилия «для общего умиротворения Европы», дала Польше короля, «установила правителя для Курляндии» и приняла участие в ниспровержении «французской системы, которая так долго преобладала в Швеции». Однако «столь светлую картину», на взгляд Бэкингэмшира, «затемняют» тщеславие, самомнение, жадность и «вкус к мелочным удовольствиям», присущие императрице. Посол полагал, что Екатерина II совершает две серьезные и непростительные ошибки: «низость», с которой принимает «грубое невнимание Орловых», и недостаточную привязанность к великому князю