846.
Помимо информации, касающейся дипломатической миссии Гарриса, в его переписке и дневниках сохранился богатый материал о России в последней трети XVIII столетия. В центре его внимания внутренняя и внешняя политика Екатерины II, характеристики императрицы и ее сподвижников, сведения о финансах и законодательстве империи и многое другое. В переписке с главой внешнеполитического ведомства Гаррис делился своими впечатлениями о том, как ему работалось в России, с кем довелось встречаться, беседах с императрицей и ее министрами. Первая исследовательница корреспонденции посла Д. Атлас отмечала: «Тонкий и развитой ум, замечательная наблюдательность, близкое знакомство с придворной жизнью и интригами выработали в английском посланнике редкую осмотрительность и осторожность». Она признавала «правдивость» сообщений Гарриса, поскольку его информация не предназначались для широкой публики. Дипломат старался дать точное и правдивое описание фактов, посвящая свое правительство во все детали русской дипломатии, настойчиво преследуя интересы Англии. Недостатки свидетельств Гарриса автор усматривала в отсутствии знакомства с историей России, что порой отражалось в его «слишком поспешных и неосновательных» выводах847.
Спустя полгода после прибытия в Россию, Гаррис уже составил представление о России, о чем известил герцога Саффолка. Прежде всего он касался «величия и средств» империи, а также системы ее управления. «Мой долг, – писал дипломат, – передавать предметы в том виде, в каком они мне представляются», хотя такое описание и может показаться «неправдоподобным», как явно противоречащее «рассказам других лиц». «Огромное пространство Русской империи и безопасность ее границ, … делают ее завидной союзницей, между тем, как нападение на нее почти невозможно, – продолжал посол. – Разнообразные предметы торговли, которые Европа необходимо должна получать отсюда, наряду с небольшим количеством товаров, потребным для внешнего ввоза упрочивают независимость и благосостояние страны. Поэтому Россия занимает неоспоримо высокое место между европейскими державами». Признавая выгодное местоположение империи и важность ее природных ресурсов, посол отмечал, что все это только «следствие особенного положения». «Они существовали еще до цивилизации этого народа, – подчеркивал Гаррис, – и сохранят всю свою силу даже в случае, если бы Россия возвратилась к тому варварскому состоянию, из которого она так недавно вышла»848.
Гаррис подметил отсутствие строгой системы административного управления, а также недостатки в исполнении законов. «При самодержавном образе правления все зависит от личного характера государя», подчеркивал дипломат, и потому он задался целью изучить характер императрицы. По его мнению, Екатерина II обладает «редким умом, упорством в однажды задуманном плане и твердостью в его исполнении». Вместе с тем, ей недостает качеств, более свойственных мужчинам, таких как хладнокровное обсуждение и спокойное самообладание при решении сложных вопросов. В то же время императрице, как представительнице женского пола, присущи определенные слабости: лесть, тщеславие, «невнимание к полезным, но неприятным советам и то расположение к чувственным удовольствиям, которое доводит ее до крайностей, унизительных для женщины, в какой бы сфере она ни находилась»849.
Анализируя внешнюю политику Екатерины II, Гаррис весьма критически высказался о ее действиях в Польше. Императрица, писал он, дала этой стране короля «без всяких на то оснований», которого то поддерживала, то оставляла без внимания, в результате чего довела республику до «состояния отчаяния и анархии». Подготовка к войне с Турцией, которая неизвестно, к каким бедствиям приведет; необдуманные действия в Швеции, уничтожившие влияние России в Стокгольме – все это, считал Гаррис, результаты непродуманной политики императрицы.
Дипломат убедился в том, что императрица самостоятельно руководит внешней политикой России. «Она не позволяет министрам управлять собой», писал Гаррис в депеше 1 мая 1778 г. Еще раньше он отмечал, что кроме Екатерины II и графа Панина, никто не вмешивается в иностранные дела. Да, и сам граф в беседе с послом подтвердил «независимость Ее Императорского Величества» и заявил, что ей «не нужны ничьи советы или позволения, чтобы вступить в отношения, какие ей заблагорассудится»850.
«Неутешительной» представилась Гаррису внутренняя политики Екатерины II. Все «великие понятия о законе и справедливости» в России искажены: «высшие притесняют низших без всякой нужды, а низшие воруют и грабят без всяких опасений». Вследствие осознания безнаказанности и жестокости господ в самом центре империи вспыхнуло восстание под предводительством Пугачева. Для его подавления наготове не нашлось необходимого войска, и «панический страх охватил половину страны». Пугачев находился уже в нескольких днях пути от Москвы, и двор собирался удалиться в Ригу, когда «по недостатку твердой решимости» предводителя его войско было разбито. И спокойствие в империи восстановилось. «Однако искры недовольства не погасли до сих пор, – констатировал Гаррис, – и можно опасаться, что в случае какого-либо общественного бедствия, оно снова вспыхнет»851.
Справедливости ради заметим, что Гаррис обратил внимание не только на недостатки проводимой Екатериной II политики. Он отметил также положительные стороны ее деятельности: основание колоний для переселенцев из Германии, открытие многих «полезных воспитательных заведений» для молодых людей обоих полов, проявленная императрицей «величайшая щедрость». Упомянул дипломат и о Своде законов, «мастерски начертанном самой императрицей», который еще не рассмотрен, хотя, по мнению Гарриса, «приведение его в действие невозможно».
В одном из писем Гаррис поведал о приключении, которое с ним произошло, когда он проезжал по улицам Петербурга. Экипажем управлял испанский посол, который наехал на дышло проезжающей кареты с такой силой, что Гаррис получил большие царапины на шее и губе. На следующий день императрица прислала к послу начальника полиции, чтобы Гаррис помог ему отыскать кучера, замешанного в инциденте с тем, чтобы его наказать. Данное происшествие, как отметил посол, послужило основанием для издания указа императрицы о запрете быстрой езды по улицам852. Судя по высказываниям дипломата, подобные действия императрицы были им одобрены.
Подводя итоги освещения «истинного» положения Российской империи, британский посол констатировал: «Цветущая торговля и увеличивающиеся доходы, следствия неисчерпаемых богатств страны и усиления цивилизации, даже в самых отдаленных частях империи – все это вместе с мудрым управлением скоро бы возвратило стране ее силу и могущество». Однако тщеславие императрицы «воздвигает препятствия на пути к этим улучшениям». «Уверенная льстецами, что Россия величайшая империя в свете и утвердившись в этой мысли … она никак не может увидеть состояние своей страны в истинном свете»853. На взгляд Гарриса, исправить положение помогли бы друзья, с которыми следовало обращаться «внимательнее». Здесь посол явно недвусмысленно намекал на нежелание императрицы заключить оборонительный союз с Англией.
В какой мере остались прежними или претерпели изменения первые впечатления посла о Екатерине II и проводимой ею внутренней и внешней политике за время пребывания Гарриса в России?
Наблюдая за поведением императрицы во время своих визитов ко двору, Гаррис приходил к заключению, что Екатерина II «далеко превосходит умом всех своих министров», но ее здоровье страдает от ее образа жизни, что не может не сказаться на поступках. Посол имел ввиду частную жизнь Екатерины, с «распущенностью», исходящей от общества, «самого низкого слоя ее придворных».
В депеше в Лондон в мае 1779 г. Гаррис упоминал о том, что Екатерина II до того, как статья императрицей, «употребляла все свободные часы … на собирание тех материалов, которые сделали первые семь или восемь лет ее царствования одним из блестящих периодов русской истории». Тогда императрица управляла «систематично, последовательно и с достоинством». Перемены в ее деятельности произошли, на его взгляд, после того, как императрица попала под влияние короля Пруссии Фридриха II. Вслед за этим последовало «несчастное разделение Польши» и шведская революция. Негативное влияние на характер императрицы оказало, по мнению посла, также лишение «своих милостей» защитника английских интересов князя Григория Орлова, которому прежде удавалось сдерживать ее «непозволительные чувства». К тому же, двор императрицы, управляющийся сначала «с величайшим достоинством и с полным соблюдением этикета, мало-помалу сделался зрелищем распущенности нравов, которая усилилась так быстро, что в непродолжительное время … нравы и привычки совершенно изменились. На возвращение к лучшему нет более надежды»854.
Гаррис отмечал «высокие и блестящие качества» Екатерины, ее образованность, «блестящие способности», «возвышенный ум», «редкую сметливость»855. Его поразило знакомство императрицы с культурой Греции («Недавно императрица долго рассуждала со мной о древних греках, об их искусстве и превосходстве их способностей»), а также с законодательством Англии («императрица постоянно обращается к Блекстону»)856.
Во время бесед с дипломатом Екатерина затрагивала не только темы, связанные с взаимоотношениями Англии и России. Порой она касалась совершенно иных, не касавшихся политики тем. Однажды Екатерина пригласила