льзя сказать, чтобы императрица имела личное уважение к ней; но она сильно ее опасается и чрезвычайно вежлива к ней. Я уже испытал благие последствия ее покровительства; и при дворе, подобном здешнему, дружба министра составляет единственную желательную цель»1012. Ширли упомянул о Дашковой также в связи со своими рассуждениями о предполагаемом или замышляемом дворцовом перевороте, когда великому князю исполнится 16 лет, и встанет вопрос о его притязаниях на трон.
В своей корреспонденции дипломаты давали характеристики не только приближенным и министрам Екатерины II, но также двора в целом. Оценки Джеймса Гарриса императорского двора были негативными. Двор представляет «зрелище интриг, происков, разврата и испорченности» – сообщал посол в Лондон в мае 1778 г.1013 Через полгода его мнение об императорском дворе еще более ухудшилось. Полагая, что приближенные Екатерины II оказывают на нее дурное влияние, дипломат констатировал: «последние остатки приличия и этикета … исчезнут окончательно и с ними вместе погибнет и всякая надежда на перемену в нравах императрицы»1014. Нам представляется, что на характеристики Гарриса двора не в последнюю очередь повлияли неудачи в переговорах с императрицей. «Нам нечего больше ожидать от этого двора при обыкновенном ходе переговоров, – сообщал он в депеше в Лондон 24 мая 1779 г. – Руководящие личности слишком богаты, чтобы согласиться на подкуп, слишком упрямы для убеждения и слишком необразованны, чтобы выслушать прямое слово правды»1015.
Гаррис обращал внимание на приверженность представителей двора к французской моде. «Здесь все подражают французам в одежде, нравах и манерах, – сообщал он своему другу в Берлин, – исключение остается только за самой императрицей, да еще за графом Паниным»1016. В одном из писем посол детально описал те изменения в нарядах российской знати, которые произошли под влиянием французской моды. «Дамские наряды в последнее время подверглись сильной перемене, – свидетельствовал Гаррис. – Все украшения, воланы и блонды должны быть отложены. Волосы не должны подниматься выше двух с половиной дюймов, и вся сущность этих правил … клонится к тому, чтобы украшения дамского наряда привести в естественный и приличный вид»1017.
Посол немного коснулся также развлечений, принятых при императорском дворе. Так, он упомянул о театральном представлении в Эрмитаже, куда были приглашены иностранные министры. «После французского спектакля, мастерски исполненного некоторыми молодыми людьми из здешнего дворянства, – повествовал Гаррис, – были бал и ужин»1018.
Балы, ужины, различные увеселительные мероприятия при дворе, естественно, стоили недешево для государственной казны, и Гаррис обратил на это внимание. В депеше герцогу Саффолку от 18 марта 1778 г. он подробно описал празднование масленицы, перечисляя те затраты, которые были при этом на них истрачены. Сразу же после «великолепных празднеств» по случаю рождения внука императрицы Александра Павловича, на которое, как полагал посол, князь Потемкин потратил 50 тыс. руб., императрица устроила праздник, который «великолепием и изяществом превзошел все, что можно придумать в этом роде». За ужином десерт подавался на «драгоценных блюдах, сверкавших каменьями, на сумму до двух млн фунтов стерлингов». А во время игры в макао («игра очень распространенная здесь в эту минуту»), кроме денежного выигрыша, победителям Ее Императорское Величество выдавала бриллиант ценою в 50 руб. Таким образом, подсчитал посол, было роздано 150 бриллиантов1019.
Вращаясь при дворе, послы принимали активное участие во всех развлекательных мероприятиях, устраиваемых Екатериной II. Поэтому неудивительно, что в своих депешах и мемуарах они описывали балы, ужины, театральные представления, которые посещали. Обо всем увиденном они также подробно информировал свое руководство. Так, Бэкингэмшир довольно подробно описал празднованье масленичной недели в Москве в феврале 1763 г., на котором ему довелось присутствовать. «В одной из великолепнейших залов дворца императрицы была устроена сцена со всеми необходимыми декорациями и на ней была представлена одна из русских трагедий, – повествовал посол. – Сюжет взят из русской повести и, насколько можно судить по безграмотному французскому переводу, чувства и речи, составляющие пьесу, принесли бы честь ее автору в любой стране. Графиня Брюс выполнила главную роль с таким умом, легкостью и свободой, которые не всегда встречаются между людьми, готовившимися для сцены»1020.
В своих мемуарах посол описал эту статс-даму. Прасковья Александровна Брюс, урожденная графиня Румянцева, «хотя ей уже за тридцать, сияет красотой в петербургских кругах, – писал дипломат. – Она хорошо одевается, сносно танцует, изящно говорит по-французски, прочитала дюжину пьес и столько же брошюр, и, естественно, имеет склонность поддерживать интересы той нации, которой она обязана за весь свой лоск». Бэкингэмшир обратил внимание на то, что свои увлечения графиня всегда подчиняет рассудку, она старательно наблюдает за привязанностями своей госпожи и «выбирает тот объект, который связан с фаворитом на час, и это неизбежно ведет к тому, что ей доверяются секреты»1021. Судя по метким заключениям Бэкингэмшира, он неспроста наблюдал за поведением статс-дамы. Вполне вероятно, что он мог интересоваться ее «секретами».
Продолжая описание театрального представления, дипломат упомянул двух персонажей, роли которых «были прекрасно изображены» графом Орловым и сыном фельдмаршала графа Шувалова. «Наружность графа Орлова чрезвычайно замечательна», – подметил посол. После представления перешли к танцам, исполненным фрейлинами и другими лицами «высшей аристократии». Оркестр состоял из любителей. Дипломат обратил внимание на то, что среди присутствовавших находилось «так много красивых женщин, … что не во всякой стране можно бы отыскать их». Учитывая, что изящные искусства лишь недавно стали входить в употребление в России, подобного рода представление, задуманное несколько недель тому назад, было выполнено в таком совершенстве, удивлялся Бэкингэмшир. За два дня до этого в том же театре была исполнена трагедия Вольтера «Заира», все актеры, свидетельствовал посол, заслужили «рукоплескания»1022 .
Насколько искренним был Бэкингэмшир, с восхищением описывая театральное представление, можно узнать из его донесения госсекретарю. Поскольку послу стало «достоверно» известно, что его письма вскрываются, это побудило его написать подробный отчет о трагедии, сыгранной при дворе («хотя театральное представление действительно заслуживало похвалы»), так как он знал, «что императрица желала, чтобы на этот вечер было обращено внимание и рассчитывала на то». Надо заметить, что подобная практика вскрытия почты иностранных дипломатов, действительно, имела место, и об этом посла предупреждал не кто иной, как граф Бестужев. Так, канцлер советовал Бэкингэмширу «быть осмотрительным» во всем, что он посылает по почте1023. Сам же посол связывал подобные действия российских властей с присущей всем русским людям подозрительностью. «Непросвещенные нации, также как необразованные люди, всегда подозрительны, – высказывал посол свои соображения госсекретарю Галифаксу. – Русские воображают, что все иностранцы, особенно англичане, преследуют какие-либо тайные цели при всяком своем предложении». Именно этим обстоятельством посол объяснял и свою неудачу с возобновлением торгового договора, поскольку данный документ будто бы внушал российской стороне необходимость соблюдения «крайней осторожности в этом деле»1024.
О посещении Екатериной II театрального представления поведал Кэткарт. Небольшая труппа английских актеров устроила в частном доме представление, которое очень понравилось зрителям. Кэткарт отмечал, что русские «аккуратно посещают представления, аплодируют им и, по-видимому, это доставляет им большое развлечение несмотря на то, что они не понимают языка». Для Ее Императорского Величества в театре была приготовлена ложа, всегда готовая к ее посещению. В одну из суббот Екатерина приехала неожиданно, без предупреждения. Она «казалось весьма довольной», пригласила к себе в ложу директора труппы господина Фаукенера, которого хорошо знала. Она поведала ему, что когда находится с англичанами, то чувствует себя «совершенно дома». На следующее утро директор театра получил через секретаря императрицы тысячу рублей «от имени одной дамы, благодарной ему за то, что накануне вечером ее вместе с ее обществом впустили в театр без билетов»1025.
Кэткарт повествовал также о том, как при дворе в присутствии императрицы разыгрывались французские пьесы. Он обращал внимание на то, что все актеры, певцы и музыканты были «самые знатные лица, исполнявшие роли свои так хорошо, как будто бы имели постоянную привычку к сцене».
В донесениях Кэткарта встречались описания не только увеселительных мероприятий. К примеру, он сообщал в Лондон о церемонии, сопровождавшей отъезд императрицы и великого князя в Царское Село 28 октября 1770 г. «При их отъезде был сожжен великолепный фейерверк, который когда-либо случалось мне видеть, – сообщал посол графу Рошфору, – дорога отсюда была украшена на разных станциях. На освещение … как я слышал, потребовалось до 40 тыс. ламп»1026