. Аддисон полагал, что «неумеренное партийное рвение и фанатизм…приводят к бедствиям народа и преступны по своей сути». Просветитель признавал, что «никогда не знал такой справедливой партии, за которой любой человек мог последовать со всей своей страстью, оставаясь в то же время совершенно незапятнанным»303.
Что приводило англичан в ряды той или другой партии? Размышляя над данным вопросом, Аддисон утверждал: большинство его сограждан руководствовались полученным образованием, личной выгодой, а также «равнодушием к мнению тех, кто не одобряет их собственных взглядов». Просветитель подчеркивал, что спор между партиями лишен какой – либо принципиальности и ведется по преимуществу из – за высших должностей в государственном аппарате304. Он также верно подметил, что в основе партийного деления лежат «земельные» и «денежные» интересы. В то же время журналист пытался доказать собственную внепартийность, утверждая, что «не желает увеличивать численность ни партии вигов, ни партии тори, но только мудрых и добрых людей»305. Но так ли это было в действительности? Конечно же, нет. Как и все виги, Аддисон защищал «денежные» интересы, и подтверждением тому могут служить его рассуждения о купечестве, торговле Англии, бирже и других подобных материях, связанных с интересами буржуазии. В одном из номеров «Спектейтора» Аддисон с восторгом описывал посещение «самого приятного места в городе» – королевской биржи, доставившего ему «тайное удовольствие и удовлетворившего его тщеславие». Биржа напоминала своего рода большой совет, в котором все ведущие нации имели свои представителей. «Комиссионеры в торговом зале имели то же значение, что и послы в политическом мире, – подчеркивал Аддисон. – Они вели переговоры, заключали сделки, поддерживали добрые отношения между теми богатыми сообществами людей, которых разделяют моря и океаны, или протяженные размеры суши». Кого здесь только не встретишь: купцы из Японии, подданные Великого Могола и царя Московии, армяне и голландцы, датчане и шведы, французы и многие другие представители различных наций и народов.
Аддисон подчеркивал ту важную роль, которую играла в экономике страны ее торговля, в особенности заморская. «Если мы посмотрим на нашу страну в ее натуральном виде, без тех выгод и преимуществ, которые приносит коммерция, какой убогой и неуютной частью земли покажется она нам, – утверждал просветитель. – Вот, почему нет в обществе более полезных членов, чем купцы. Они объединяют человечество, распределяют дары природы, обеспечивают работой бедных, обогащают богатых, добавляя величия знатным. Наш купец способен обратить медь своей страны в золото и обменять шерсть на рубины». Восхваляя роль коммерсантов в экономике страны, Аддисон заключал: «Торговля, не расширяя территориальных границ Британии, увеличивает ее достояние. Она приумножает число богатых, делает земельные владения более ценными, и дополняет к ним владение другими богатствами, не менее значимыми, чем земля»306. Заметим, что столь хвалебной оценки, какой Аддисон наградил купечество, не удостоился никакой другой социальный слой английского общества.
Как мы могли убедиться, Аддисон защищал интересы «денежных людей». Хотя он неоднократно говорил о тех опасностях, которыми чревато деление нации на партии, в то же время с осуждением отзывался о нейтралитете тех, кто предпочитал не участвовать в партийной борьбы. Просветитель считал, что никто не может остаться в стороне, когда обществу угрожает опасность. Он ссылался на законодательство древних Афин, предусматривавшее наказание лиц, остававшихся «безразличными наблюдателями». Их лишали собственности и изгоняли из республики. Подобный закон обязывал каждого гражданина «занять свое место на стороне одной из партий». Аддисон также требовал от соотечественников «не смотреть на борьбу с безразличием», но принять в ней активное участие. Совершенно очевидно, что, делая подобные заявления, журналист стремился укрепить ряды партии вигов в тот момент, когда ее позиции были наиболее шаткими. Он осуждал также непостоянство по отношению к своей партии. Будучи преданным делу вигов, оставаясь на протяжении всей своей жизни их стойким сторонником, Аддисон не простил Свифту его перехода в ряды тори. В одном из номеров «Спектейтора» он со всей категоричностью заявлял: «Ничто так не компрометирует человека и не умаляет его в глазах всего мира, как непостоянство, в особенности если оно касается религии или партии. В обоих случаях, если даже человек исполняет свой долг, переходя на другую сторону, он становится ненавистным не только для тех, кого покинул, но редко встречает искреннее уважение со стороны тех, к кому примкнул»307.
В произведениях Аддисона можно встретить характеристики обеих партий. Под вигами он понимал тех, кто являлся «друзьями конституции как в церкви, так и в государстве». На взгляд журналиста, виги всегда придерживались теории подчинения конституции, на которую дали согласие, отстаивали протестантское престолонаследие и дело монарха. Аддисон заверял, что никогда не слышал, чтобы вигов обвиняли или подозревали в действиях, направленных на свержение существующего строя или подрыв его основ. Подобным аргументом он пытался отвести обвинения противников вигов в том, что они будто бы стремились к установлению республики. Он также заявлял, что только виги выражают интересы народа: «Каждый гражданин должен помнить, что все законы, которые были направлены на облегчение положения и счастье народа, были приняты парламентами, называвшимися «вигскими» и во время правления вигских министерств»308.
Нельзя сказать, чтобы к своим политическим противникам Аддисон относился с особой враждебностью, характерной для многих вигов. Отмечая, что обе партии добиваются в своей борьбе одной и той же цели, но различными средствами, он стремился подчеркнуть, что тори и виги принципиально мало чем отличаются друг от друга. Конечно же, тори нетерпимо относились к вероотступникам от государственной церкви, считали непротивление долгом каждого христианина и призывали придерживаться доктрины пассивного повиновения до тех пор, пока не возникнет необходимость выступить против правителя. Они полагали, что законодательная власть, когда ее представляют по большей части виги, не имеет права издавать законы, и являлись приверженцами католического короля Якова II и его сына – Якова III (Претендента). И тем не менее, справедливо заключал Аддисон, тори в большинстве своем не являлись врагами существующего государственного устройства и потому к ним следовало относиться терпимо. В высказываниях журналиста не встречается той резкой критики, которой подвергал своих политических противников, к примеру Д. Дефо. И уж тем более, он не вступал в открытый бой с тори, как это делал его друг Ричард Стиль. В отношениях с политическими противниками Аддисон предпочитал занимать умеренную позицию.
Бесспорный интерес в рассуждениях Аддисона представляют его высказывания о гражданских свободах. Просветитель воспевал свободу в своей трагедии «Катон». Его персонажи с пафосом восклицали: «Один день, один час свободы стоят много дороже целой вечности, проведенной в рабстве»; «Когда потеряна свобода, жизнь теряет смысл, становится скучной и несносной». Аддисон был уверен, что свобода должна распространяться на каждого гражданина, и что естественными плодами свободы являются богатство и изобилие. Только в тех государствах, где процветает свобода, в полной мере развиваются науки, искусства, знания309.
Как относился Аддисон к свободе совести? Являясь сторонником государственной церкви, просветитель в то же время защищал право людей свободно выбирать любую религию. Он осуждал тех, кто в пылу религиозного рвения относится нетерпимо к людям иной конфессии. Очень часто под видом религиозного фанатизма, отмечал журналист, скрываются обыкновенные «гордыня, расчет или злонравие». «Мы видим, – писал он в "Спектейторе", что никто не печется так об установлении истинного богопочитания огнем и мечом, кроме тех, кто получает выгоду от этого». Религиозный энтузиазм нередко становился удобным предлогом для «злонравных людей», которые под видом служения Богу «следовали влечениям своего испорченного и мстительного характера».
Аддисон осуждал тех, кто преследовал людей за их религиозные убеждения: «Мне нравится человек, который ревностно старается поднять нравственность, сделать счастливыми людей, но если я вижу, что он делает это с помощью пыток, виселиц, галер, темниц, если он лишает людей свободы, конфискует их имущество, разоряет семьи, сжигает тело, чтобы спасти душу, я не могу не сказать о таком человеке (что бы он не думал о собственной вере и религии), его вера суетна, а религия бесплодна»310. Но кому конкретно были адресованы подобные обвинения Аддисона? Быть может, англиканской церкви и ее священнослужителям, преследовавших инакомыслящих? Или правительству, парламенту, утверждавших законы, направленные на подавление вероотступников от англиканской церкви? Увы, ответа на подобные вопросы мы в высказываниях просветителя не найдем. Его обвинения в отсутствии терпимости к людям другой конфессии были направлены не в адрес конкретных учреждений, обществ, а каким – то абстрактным «злонамеренным людям». По – видимому, в своих религиозных убеждениях Аддисон предпочитал занимать также умеренную позицию, избегая критических замечаний и осуждения религиозной политики правительства.
Несомненный интерес представляют рассуждения Аддисона о соотношении религии и морали верующих людей, подтверждавшие, что он стоял на позициях просветителя. В одном из номеров «Спектейтора» Аддисон подчеркивал, что многие из тех, кто является глубоко верующим, пренебрегают моралью, в то же время существует немало людей, опирающихся на мораль, но без должного внимания относящихся к вере. По мнению просветителя, нравственность или мораль имеет перед верой целый ряд преимуществ. Большую пользу, на его взгляд, принесет для общества человек нравственный, хотя и неверующий, нежели верующий, но безнравственный. Аддисон подчеркивал, что мораль является категорией «незыблемой, вечной, способной совершенствовать природу человека, умиротворяя его страсти, успокаивая душу, принося счастье каждому». Напротив, вера способна изменяться, ее устои столь же изменчивы, сколь и неопределенны и потому все цивилизованные народы мира настолько едины в основных положениях морали, насколько расходятся в вере. Отдавая предпочтение морали перед верой, Аддисон в то же время признавал их взаимное влияние друг на друга. «Вера становится значительнее от того, какое влияние она оказывает на мораль, – подчеркивал он. – Ни одно из положений веры не может быть истинным и достоверным, если оно подрывает нравственность»