М.К.] к неповиновению, оскорблял его жену, наконец, ниспроверг его любимого министра…»572. В результате Честерфилд был направлен послом в Голландию, где хорошо себя зарекомендовал. А вскоре ему предложили пост лорд –лейтенанта Ирландии. Он прибыл в Дублин 31 августа 1745 г.
Ирландия XVIII века представляла собой мрачную картину бесправной и угнетённой английской провинции. После завоевания её О. Кромвелем в предшествующем столетии местная знать была полностью отстранена от управления страной, а земельная собственность перешла в руки английских лордов, выкачивавших из Ирландии средства, но тратившие их в Лондоне (т.н. лорды – абсентисты). Значительную роль в укреплении английского господства играли репрессивные законы в отношении приверженцев католицизма – религии большинства ирландского народа. К 1732 г. относится зарисовка проживавшего в Дублине Дж. Свифта: «…Всё голо и безотрадно, ни домов, ни насаждений, грязные лачуги, жалкие, оборванные, умирающие с голоду существа, лишь отдалённо напоминающие людей … любой человек, мужчина или женщина, фермер или батрак, – непременно вор и, следовательно, нищий…»573.
Даже состоявшая из англичан палата лордов дублинского парламента с 1719 г. была лишена судебной власти, поэтому пост лорд –лейтенанта на момент занятия его Честерфилдом давно превратился в синекуру. Тем не менее, он стремился сделать всё от него зависящее для развития страны. Будучи в религиозном отношении вольнодумцем, он стремился встать над религиозными распрями католиков и протестантов. Лорд –лейтенант придерживался того принципа, что королевские законы в любом случае должны исполняться. Однажды Честерфилду сообщили, что некий джентльмен, католик, проживавший неподалёку от Дублина, является якобитским агентом. Наместник вызвал его к себе и сказал: «Сэр, я не стану допытываться, есть ли у Вас какая – то миссия в этом королевстве, но я знаю, какое влияние Вы имеете на своих единомышленников. Я послал за Вами, чтобы призвать их к миру и порядку. Если они будут вести себя как верноподданные, то заслужат соответствующее обращение, в противном случае я поступлю с ними хуже, чем Кромвель»574.
Заметим, что граф старался по мере сил отстаивать интересы Ирландии. И когда для «умиротворения» Шотландии после якобитского восстания правительство запросило у него войска для поддержки армии герцога Камберленда, Честерфилд в ответ потребовал 600 тыс. ф. ст. для обеспеченная этой операции и усиления обороноспособности самой Ирландии. Часть средств из означенной суммы ему удалось всё – таки получить. Деньги были использованы по назначению.
Примечательно, что Честерфилд, находясь на своём посту, активно боролся с взяточничеством. В Дублинском замке он запретил распитие спиртных напитков и азартные игры. С 9 утра до 3 часов пополудни он усердно занимался государственными делами. В работе старался не допускать волокиты и формализма. Не давал пустых обещаний и не оставлял без внимания просьбы. Всякий, добивавшийся аудиенции, получал её. Но графа удручало отсутствие сколько – нибудь прочной социальной опоры для своих начинаний. В Ирландии царили откровенно феодальные порядки. Местные сквайры и нобилитет блюли только частные интересы, растрачивая средства за границей. Своё положение Честерфилд иронически изображал в письме к мистеру Прайорому: «Я понимаю, что буду считаться очень мелким политиком из – за моего внимания к столь незначительным объектам, как улучшение ваших земель, увеличение числа мануфактур и расширение торговли… тогда как умелый лорд –лейтенант должен использовать силы для более существенных целей»575.
Между тем, Честерфилд сумел завести дружбу с местными интеллектуалами, такими как доктор Моль, епископ Мита, Беркли, епископ Клойна, доктор Мэдден, доктор Синдж, епископ Элфин, доктор Стоуп, епископ Дерри. Опираясь на их поддержку, граф открыл Дублинское королевское общество и добился для него ежегодного королевского гранта в 500 ф. ст., предназначенного для улучшения земледелия и промышленности. Именно сочетание терпимости с твёрдостью и бдительностью позволило Честерфилду отвести от Ирландии угрозу якобитства и сделаться едва ли не лучшим наместником в этой стране.
Честерфилд пробыл на своем посту недолго: в октябре 1746 г. Пултни (ставший лордом Батом) и Гренвиль сформировали новую администрацию, куда пригласили и его. Политическая карьера Честерфилда достигла зенита: он стал государственным секретарём. Показателем определенного влияния графа на короля может служить случай, относящийся к назначению нового посла в Берлин. Однажды раздраженный Георг II назвал короля Пруссии (приходившегося ему племянником) шутом и татарским ханом. На это Честерфилд заметил, что так оно и есть, и что тем более в Берлине необходим англичанин, чтобы за ним присматривать. Никто, кроме Честерфилда так не позволял себе шутить с королём. Ходили даже слухи, что граф манипулирует Георгом II через его любовницу, леди Ярмут. И хотя Честерфилд добросовестно исполнял свои обязанности, монарх постоянно колебался между враждующими политическими фракциями. Постепенно влияние государственного секретаря на монарха стало ослабевать, а столкновение с королевским фаворитом герцогом Ньюкаслом сделало отставку Честерфилда неизбежной. В 1748 г. он покинул свой пост.576
Отойдя от дел, Филип Честерфилд получил возможность переосмыслить жизненные приоритеты. Его амбиции исчезли, однако принципы «вига – патриота» остались неизменными. Возможно, чтение книг античных философов (стоиков и эпикурейцев) научило его превыше всего ценить покой577. На одной из вест – эндских улиц, неподалёку от Гровенор – сквера, Честерфилд построил особняк, разбил сад. Для внутреннего убранства дома граф приобрел картины старинных мастеров, бюсты античных ораторов, собрание книг. Особняк, выстроенный во французском стиле, имел соответствующее название «Багатель» – в честь загородного дома хорошей знакомой Честерфилда, мадам де Монконсель. В свою очередь, это слово переводится с французского как «безделушка». Лорд Литтлтон высоко отзывался о резиденции своего опального друга.
Значительную часть свободного времени Честерфилд отводил переписке. В число его корреспондентов входили: герцог Ньюкасл, леди Ярмут, лорд Литтлтон, У. Питт, лорд Сэндвич, ирландские друзья, французы мадам де Монконсель и Вольтер. Однако главное место в своей переписке Честерфилд отводил внебрачному сыну.
Завершив образование, юный Филип Стэнхоп отправился в двухгодичный гранд – тур. В сопровождении наставника мистера Харти он побывал в университетах Лозанны и Лейпцига. В Дрездене его сопровождал друг отца Ч.Х. Уильямс. Стэнхоп посетил также Берлин, Вену, Турин. Заболев в Тироле воспалением лёгких, он отправился в страны с более мягким климатом. В Италии он повидал Венецию и Неаполь. Имея рекомендательное письмо к французскому послу в Риме герцогу де Нивернуа, он провёл в его обществе немало времени, обучаясь светским манерам. Отец готовил сына к дипломатической карьере и намеревался дать ему соответствующее образование и воспитание.
«Письма к сыну» графа Ф. Честерфилда, несомненно, представляют собой выдающийся памятник дидактической мысли эпохи Просвещения. Переписка отца с сыном велась с 1739 по 1768 гг., до кончины последнего. Исследователи отмечали, что автор высказывал немало оригинальных идей, связанных с воспитанием и образованием подрастающего поколения578.
Каков социальный идеал и способы его достижения у просветителя? В первую очередь, Честерфилд сознательно отмежёвывался от английской педагогической традиции. Его «Письма» пестрят едкими замечаниями по поводу непрезентабельности английских манер. Он считает их неуклюжими, высмеивает их застенчивость и грубость, называет англичан наименее обходительной нацией из всех, отмечает плохой стиль письма. Более того, самих англичан он называет «тупыми» и «неотесанными»579. С англичанами, приехавшими на обучение во Францию, Честерфилд обходится ещё резче. К примеру, он рисует картину типичного их времяпрепровождения – совершенно в духе сатиры Филдинга. Такие люди встают с постели поздно, проводят долгий завтрак за праздной болтовнёй, затем посещают светские заведения, обедают в кофейне, где, как правило, устраивают попойки, к вечеру выбираются в театр, там затевают дебоши, наконец, выносят веселье на улицу, где самых отъявленных весельчаков ожидает арест. Симпатии автора лежат в совершенно иной плоскости – это французское высшее общество, в первую очередь Версаль с его «les bonnes manieres». Он подражает французской эпистолярной традиции (д’Осса, Севинье, Роже), рекомендует Ларошфуко и Лабрюйера как знатоков человеческих характеров580. Сами письма Честерфилда «пересыпаны» словами и фразами из французского языка, что недвусмысленно давало понять, какую именно нацию он считает наиболее культурной.
Главное для молодого человека, считает Честерфилд, это войти в «общество» или точнее – стать «a la mode», для чего необходимо понравиться. Это логично, поскольку собственными талантами и усердием молодой человек ничего не добьётся: наоборот, он должен, подобно плющу, обвиться вокруг высокопоставленного покровителя. В качестве примера автор приводит министров, которые начинали карьеру фаворитами. Двор он сравнивает с театром военных действий, где нужно буквально завоёвывать власть. Подобная деятельность не оправдывается какими –то особыми принципиальными целями, если не считать таковыми разумное «эпикурейство»581. Средства для возвышения своего положения подобраны в соответствии с целью. Исследователи отмечают такую странность «Писем», как отсутствие в них упоминаний о морали и религии.