659.
Основную часть этого своеобразного путеводителя занимает центр Санкт – Петербурга – Адмиралтейский остров, Летний дворец, Кунсткамера, Арсенал, улицы и каналы города. Существенное место уделено также встречам автора с англичанами, находящимися на российской или британской дипломатической службе. Уже в порту он знакомится с адмиралами Т. Гордоном и Т. Сандерсом, а в самой столице наносит визит английскому резиденту Кл. Рондо (его супруга также оставила воспоминания о России)660.
Одна из частей произведения посвящена описанию социально – политического строя России, обычаям и нравам народа. Прежде всего путешественник рисует картину императорского двора и служилого сословия, а также даёт характеристики государственных деятелей (Пётр I, Анна Иоанновна, А.Д. Меншиков, Б.К. Миних, кн. Долгорукий, кн. Лопухин, Г.И. Головкин, Э.И. Бирон, Левенвольде Ст. и Мл.). Затем он переходит к описанию налоговой системы и акцизов, останавливается на феномене крепостничества (в Западной Европе уже неизвестного). Не меньший интерес вызвали у англичанина русские обычаи и религия. Рассказ о духовенстве и храмах автор сопровождает сведениями о таких чертах русского народа, как гостеприимство и злоупотребление алкоголем. Русский народ, по его мнению, склонен к мятежам, а страна полна разбойников. В силу этого власть вынуждена устанавливать суровые наказания661.
С фактографичностью дэшвудовских записок вполне согласуется их эмоциональная отстранённость. Привычные европейцам ещё с XVI – XVII вв. образы «русского деспотизма» и «русского варварства» иллюстрируются с поразительным спокойствием. Так, англичанин утверждает, что при строительстве Петербурга погибло из – за плохой организации снабжения около трёхсот тысяч человек. И сразу же отмечает такое неудобство, как невозможность свободно нанять карету. Без тени иронии автор передаёт историю, как Пётр I колотил тростью членов коллегий, если они опаздывали на службу к четырём часам утра. Столь же сдержан он и в оценках того факта, что императрица Анна Иоанновна руководствуется в основном сплетнями, тогда как истинное положение дел от неё скрывают: «…осведомлённость министров во внешних делах не является наилучшей, а осведомлённость монархини – и того хуже…»662. Дэшвуд деловито рассуждает о торговле крепостными, отмечает невозможность их вывоза за границу, приводит расценки их продажи на торгах.
Ещё более специфично хладнокровие автора в описании изощрённых казней и пыток, применяемых при дознании. Любопытны подобного рода сюжеты: «Наказанием для убийц является крюк с зазубриной, который втыкают между рёбрами, и разбойники так висят на виселице, пока не умрут»; «Палач действует столь умело, что ни разу не бьёт дважды по одному месту»663. Складывается впечатление, что для путешественника Россия – не политический и торговый партнёр Англии, участник европейского «баланса сил», а глухая периферия вроде Турции или Китая. Это подтверждается и сравнением стрельцов с янычарами. Картина «местной экзотики » дополняется пересказом истории некого Ная, английского кораблестроителя. «… Однажды утром он, Най, – пишет Дэшвуд – пришёл и ждал царя (Петра I – М.К.) сразу после возвращения того из Воронежа и видел полтораста истекавших кровью только что отрубленных голов, которые лежали перед дверью маленького деревянного дома, где пребывал царь»664. Если для Д. Дефо подобные сюжеты могли лишь подтвердить репутацию «короля – мясника» и «сибирского медведя»665, то у Ф. Дэшвуда они не вызывают особенных эмоций.
При всей стереотипности образов России, присутствовавших у Дэшвуда, автор всегда указывает первоисточники. Но гораздо важнее то обстоятельство, что он специально оговаривает случаи, когда этого сделать не может. Он честно признаётся, что не смог выяснить вопроса о финансах. Его заключение об акцизах ещё красноречивее. «Поскольку я не имею ни малейшего понятия об этой сфере русской политики, – признавался Дэшвуд, – то вынужден данную тему оставить, пусть её обсуждают более осведомлённые люди»666.
В дневнике Дэшвуда присутствует также мотив, проявляющийся на протяжении всего его путешествия. Речь идёт о «смешении стилей», часто отмечаемых путешественниками второй половины XVIII в. Другой британский путешественник в Россию У. Кокс (1748 – 1828) негодовал: «Издалека все эти шпили и купола, скрывающие окружавшие их лачуги, заставляют незнакомого с этой страной путешественника ожидать появления большого города; вместо этого он встретит лишь кучку деревянных хижин»667. Подобного рода замечания во множестве рассыпаны и в сочинении Дэшвуда.
Англичанин не разделяет оптимизма по поводу европеизации страны. Нагляднее всего это проявляется, по его мнению, на примере русского православия, к которому Дэшвуд относится сдержанно – высокомерно. Религию русских он находит чем – то экзотическим: «У русских в церквах множество религиозных жестикуляций и обрядов, и у священников… очень красивые одеяния»668. Дэшвуд повествует о строительстве Александро – Невского монастыря, предназначенного царём – реформатором для офицеров – инвалидов, но в дальнейшем занятого монахами. Здесь проявляется отношение к реформам в целом: «Вероятно, – признает путешественник, – что до завершения строительства этого здания смена монарха может повлечь за собой другие планы в пользу церкви и полностью уничтожить проект Петра Первого»669.
Помимо перечисленного, дневник содержит сведения о путешествии Дэшвуда в Петергоф, о его присутствии на похоронах герцогини Екатерины Иоанновны Мекленбургской, сестры императрицы. Завершает автор своё повествование общими сведениями о России: её территории, населении, царской семье670.
Насколько типичным можно считать произведение подобного рода? Для ответа на этот вопрос следует обратиться к аналогичным сочинениям современников. Годом позднее (1734 г.) в Петербург прибыла Э. Джастис, работавшая няней у английского купца. В своём «Путешествии в Россию», опубликованном в 1739 г., она схожим образом описывала Кронштадт, Петергоф, Ораниенбаум и центральный район Санкт – Петербурга, а также упоминала о своём знакомстве с Т. Гордоном и Кл. Рондо. После рассказа о дворе и императрице Элизабет переходит к общественному строю и нравам русских людей (пища и одежда, средства передвижения, дворцовая служба). Она отмечает такие местные особенности как религиозное суеверие, пьянство, суровость наказаний; упоминает и о крепостничестве671. Записки другой дамы, побывавшей в российской столице в 1731 – 1739 гг. – жены упомянутого м – ра Рондо – выдержаны в том же духе. Они были изданы в 1775 г. под названием «Письма леди, проживавшей несколько лет в России, своей приятельнице в Англию». Помимо описания двора и характеристик политических деятелей, леди Рондо даёт очерки местных нравов и отмечает униженное положение народа672.
Нетрудно заметить, что запискам британцев о России (Петербурге), посетивших страну в 1730 – 40 – е гг., присущ ряд общих черт. Прежде всего, их роднит: способ изложения, типичный набор сведений о России и её жителях, отсутствие каких – либо обобщений о стране и народе в целом. Дневник Дэшвуда, на наш взгляд, следует анализировать с учётом этих мотивов.
В произведении план как таковой отсутствует. Мысль автора перескакивает с рассказа об армии (где часть информации представлена в виде таблицы) к красочным сюжетам о русской вере, разбойниках и казнях. Без какого – либо логического перехода автор вставляет сюжет о похоронах Екатерины Иоанновны. Но нужно отметить, что «русский дневник» симметрично открывается и замыкается Кронштадтом как местом прибытия и отбытия путешественника. Сама же структура произведения соотносится с его передвижением в следующей последовательности: Кронштадт – центр Петербурга – пригороды (либо другие города) – Кронштадт. Различные сюжеты появляются в рассказе по мере того, как описание маршрута приближается к связанным с ними местами. К примеру, рассказ о российском флоте у Дэшвуда присутствует в начале текста, где говорится о прибытии в крепость – порт Кронштадт673. Подобная структура изложения характерна для всех упомянутых путешественников.
Примечательны также их указания на встречи с соотечественниками, среди которых встречаются одни и те же имена: Т. Гордон, Т. Сандерс, Кл. Рондо. Европеизированный Петербург являлся для англичан « воротами » в Россию, тогда как «воротами » в Петербург была для них колония англичан, существовавшая там со времени основания города. Интересно, что пушкинская метафора северной столицы как «окна в Европу» восходит к упомянутому выше лорду Балтимору – другу Дэшвуда, совершившего поездку в Россию под влиянием последнего674.
Сложно сказать, походила ли поездка Дэшвуда в Россию на прочие его путешествия. Конечно, сообщения Х. Уолпола о том, как на маскарад в Санкт – Петербурге Дэшвуд оделся Карлом XII шведским и даже соблазнил царицу Анну Иоанновну, невозможно принимать всерьёз. Но нельзя и забывать о существовании в английской диаспоре в Петербурге клубов, вроде основанного Петром I «Пьяного монастыря»675.
В «Дневнике…» баронета Ф. Дэшвуда заметен отстранённый характер повествования, поскольку его поездка не была связана с политическими или профессиональными целями. « …Для любознательного человека, желающего поглядеть на Петербург, – рассуждает Дэшвуд, – куда как неплохо побывать там недели три или месяц, но, удовлетворив любознательность, полагаю, понаслаждаться лучше можно было бы в более южном климате»