– Тогда мы все обсудили. – Он поднялся.
Немецкие офицеры тут же вскочили и вытянулись по стойке «смирно». Один из капитанов помог генералу надеть пальто. Дуглас остался сидеть. Генерал, выходя, даже не посмотрел в его сторону. Лишь когда дверь захлопнулась, немцы позволили себе слегка расслабиться. Майор расстегнул пуговицу на воротнике и шумно выдохнул. К Дугласу он также утратил всякий интерес.
Уже в автомобиле Мэйхью наконец выпустил клокотавший внутри его пар.
– Чокнутый вы ублюдок, Арчер! Я вас столько лет знаю, но и представить себе не мог, что вы способны на такие выходки! – В его тоне не было ни намека на восхищение, только ярость.
– В самом деле? – невозмутимо ответил Дуглас.
Ему было все равно. Дуглас Арчер только что стал другим человеком и наслаждался своей новой личностью.
– Генерал фон Руфф возглавляет абвер в Великобритании. Вы представляете, что это значит?
– Даже думать не желаю. Мне надоело бегать у немцев на посылках.
– Впечатляет. Очень впечатляет. – Эскапада Дугласа явно не вызвала у Мэйхью ничего, кроме сильнейшей злости. – И как прикажете мне разгребать то, что вы сейчас наворотили?
– А что я наворотил?
– Вы убедили фрицев, что у вас есть расчеты атомной бомбы! Ваша ложь дала лишь краткую передышку! Очень скоро они потребуют от нас какую-нибудь страницу в качестве образца! И что мне тогда им отвечать?
– Вы адрес не меняли? Аппер-Брук-стрит?
– Не менял.
– Самолет, значит? С заброшенного летного поля? Это версия для фрицев или вы действительно намерены таким образом переправить короля за границу?
– А у вас есть варианты получше?
– Если то, что вы говорите мне о Франклине Рузвельте, правда, королю достаточно попасть в американское посольство, а дальше его вывезут дипломатической почтой. Я видел целые железнодорожные контейнеры с дипломатическими печатями.
– Высший балл за смекалку, – снисходительно проговорил Мэйхью. – Послом Соединенных Штатов при Сент-Джеймсском дворе является мистер Джозеф Кеннеди. Надо ли напоминать вам его речь перед немецкими промышленниками на минувшей неделе? Этот человек не является ни другом Великобритании, ни монархистом.
Дуглас хмыкнул.
– Вы не искушены в политике, Арчер. Вообразите, в каком свете предстанет Рузвельт, если выяснится, что он помог королю бежать из Великобритании.
– Тогда поддельные документы. Поддельные документы на дипломатический груз.
Мэйхью лишь отмахнулся.
– Еще хуже. Подумайте сами. Бегство королевской семьи будет фигурировать во всех учебниках истории. Это несмываемый позор – короля вывезли из страны, подделав подпись какого-то иностранца. – Мэйхью даже головой затряс. – По тем же причинам король не может делать ничего смехотворного – переодеваться горничной или изображать из себя немецкого мойщика туалетов.
– То есть лучше пусть в учебниках опишут, как он героически погиб?
– Не нарывайтесь, Арчер, – тихо, но весьма угрожающе произнес Мэйхью. – Лучше объясните, как мне разгребать вашу ложь… Что отвечать, когда спросят про копию расчетов?
Дуглас жал на газ. «Рейлтон» на полной скорости с ревом пронесся по Парк-лейн на север, мимо развалин уничтоженного бомбежкой отеля «Дорчестер». И лишь у фешенебельного особняка Мэйхью, когда полковник уже вылезал на мостовую, Дуглас ответил на его вопрос:
– Разгребать ничего не придется. Расчеты у меня. Осталось решить, стоит ли передавать их вашим немецким друзьям.
Мэйхью наклонился к приоткрытой двери автомобиля, вглядываясь в лицо Дугласа.
– Где? – выдохнул он с неприкрытым изумлением и любопытством, которые в других обстоятельствах несомненно счел бы вульгарными. – Где расчеты?
Дуглас захлопнул дверь. Пару раз слегка нажал на педаль, заставляя двигатель взреветь.
– Расчеты при мне, – ответил он с улыбкой. – В жилетном кармане.
И умчался прочь, напоследок полюбовавшись в зеркале изумленной физиономией Мэйхью. Зрелище доставило ему такую детскую радость, что он от души расхохотался.
Глава 22
На следующее утро дети заметили в настроении Дугласа Арчера какую-то перемену, хотя еще не поняли, насколько она глубока и необратима. Дуглас сбросил с себя депрессию, которая тяжелым гнетом лежала на его сердце с тех пор, как страна попала под власть Германии. Он измучился, пытаясь примирить свое призвание защищать закон и необходимость быть при этом винтиком нацистской машины смерти. Теперь он четко знал, что должен сделать, и от этого чувствовал себя счастливым – каким не был со дня гибели жены. За завтраком мальчишки смеялись, перебрасываясь с ним шутками, а миссис Шинан напекла из последнего яйца блинчиков и достала маленькую баночку настоящего меда, который ей прислала кузина из деревни. Словом, день с самого утра был особенным.
Первым делом Дуглас пешком направился в Сохо, на Мур-стрит. Когда-то контора Питера Пайпера располагалась в великолепном георгианском особняке в нескольких кварталах к западу, в районе Мейфэр, а сам «Пип» тогда был блестящим молодым режиссером, гордостью британского кинематографа.
Вероятно, сторонний наблюдатель и тем более турист не заметил бы никакой внешней разницы между особняками в Мейфэре и Сохо. Но стоило войти внутрь, и аспект урезания расходов, на котором много лет назад обогатился какой-то спекулянт, становился очевидным. Водопровод размещался в углу узкой лестницы, мощности его хватало на маленький убогий рукомойник на каждом этаже. Единственный подключенный к канализации ватерклозет был расположен на крошечном заднем дворе.
Пип теперь спал на раскладушке в той же комнате, где проявлял пленку, на самом верху узкого здания. Комната напротив служила ему рабочим кабинетом, приемной для посетителей и фотостудией. По стенам были развешаны многочисленные фотокарточки со съемок. У некоторых из уголков выпали булавки, и глянцевая бумага съежилась, будто от стыда.
– Я проявляю пленку! Кто там? – крикнул Пип из закрытой комнаты.
– Дуг Арчер.
Судя по плеску воды, Пип наскоро умывался, видимо, разбуженный дверным звонком. Дуглас ждал, разглядывая портреты кинозвезд в контрсвете и вертя в пальцах шарнир из протеза, потерянный Споудом-младшим. То, что он принял за укрепляющую трубку внутри шарнира, оказалось контейнером с пленкой. В этом Дуглас убедился накануне, притормозив у обочины, как только скрылся с глаз полковника Мэйхью. Нажав на «трубку», он извлек металлический цилиндр. Судя по ярлыку, это была пленка шириной тридцать пять миллиметров, рассчитанная на тридцать шесть кадров.
– Дуг, старина! Прости, что заставил ждать.
В Сохо многие владельцы заведений были с Дугласом на короткой ноге, но с Пипом его связывала дружба с незапамятных времен – еще с другой жизни, когда Пип катался на серебристом «Роллс-Ройсе», устраивал у себя самые изысканные званые обеды в Лондоне и доставал всем своим приятелям – включая Дугласа – приглашения на роскошные светские рауты с кинозвездами.
– Проявишь мне одну пленку, Пип?
– А ваши фотографы в Скотленд-Ярде что, забастовку устроили?
– Вроде того.
Почуяв, что задал лишний вопрос, Пип тут же постарался замять оплошность.
– Может, чаю с гренками?
Из-за стенки соседей по коридору звучала музыка – там репетировал джазовый оркестр.
– Давай когда забирать приду, хорошо?
– Прекрасно. Готово будет примерно к половине пятого. Есть пожелания? Какая экспозиция, какая зернистость? По сколько кадров режем, по пять, по шесть?
– Никаких пожеланий, главное – не болтать.
Пип кивнул. Это был миниатюрный аккуратный человечек в слишком тесном костюме. Сорочка так сдавливала ему шею, что он то и дело оттягивал пальцем ворот. Волосы у него имели неестественно темный цвет, как водится у мужчин средних лет, ищущих работу. Для их укладки Пип щедро использовал парфюмированное масло, аромат которого почти перекрывал запах фотофиксажа от одежды и виски изо рта.
– Могила, старик! – заверил он. – Даже если твой Гарри Вудс заглянет ко мне за парадным портретом, не скажу о тебе ни слова.
Пип издал короткий бархатный смешок – сама идея, что Гарри может добровольно прийти фотографироваться, была отличной шуткой.
– Значит, ты меня понял.
– Я был шпионом.
Дуглас вздрогнул.
– Что?
– Фотография, на которую ты сейчас смотришь. Это Конрад Фейдт в фильме «Я был шпионом». Великолепная лента. Снималась на студии «Гомон-Бритиш» в Лайм-Гроув… погоди-ка, или это «Гейнсборо-студиос» в Айлингтоне… Черт, Дуг, память уже совсем не та.
Музыканты за стенкой играли вариацию мелодии из фильма «К югу от границы» с Джином Отри – так, что во всем здании дребезжали стекла.
– Соседи у тебя… С ума не сходишь?
– Живи и дай жить другим. – Пип поправил галстук и пригладил волосы – нервная привычка человека, который хочет избавиться от репутации алкоголика. – Фотографии напечатать?
– Нет, мне нужна только пленка.
– Я слышал про твою жену, Дуг. Соболезную.
– Не одна она тогда погибла… Счастье, что сын уцелел.
– Вот это верный подход. Точно чаю не хочешь? Я быстренько заварю. Мне в этом месяце удалось добыть немного сверх пайка.
Дуглас посмотрел на часы.
– Нет, надо бежать. В десять тридцать я должен быть на Хайгейтском кладбище.
– А, церемония немецко-советской дружбы…
– Не смог уклониться, – сказал Дуглас виновато.
– Ну, – вздохнул Пип, – по крайней мере, теперь нам понятно наше положение. Вот красные мерзавцы, вот нацистские мерзавцы… выбирать не приходится.
– Это уж точно.
– Говорят, они собрались перевозить тело Карла Маркса? Ну туда ему и дорога.
Дуглас накрыл ладонью руку Пипа. Это был дружеский жест и в то же время предостережение: следует держать язык за зубами.
В студию вошел немецкий солдат и на ломаном английском попросил фото.
– Присядьте сюда. – Пип включил яркие студийные прожекторы, и Дуглас сощурился от слепящего света. – Плечо чуть-чуть правее…