Насморк у Хута от пыли и травы в воздухе заметно ухудшился. Он утер платком слезящиеся глаза и громко высморкался.
– Вам известен некий полковник Мэйхью? – спросил он Дугласа, шмыгая носом.
– Мэйхью? Его всякий полисмен в Лондоне знает. Лучший полузащитник в команде Скотленд-Ярда по регби.
Хут уставился на Дугласа, будто подозревая его в уклонении от прямого ответа.
– А всякий полисмен видел этого человека на прошлой неделе?
– Наверняка. Во всяком случае, лично я видел.
– Вы хорошо его знаете? – Хут прижал пальцы ко лбу. – У вас бывали синуситы, инспектор?
– Нет, бог миловал! Э-э, в смысле, полковника я хорошо знаю, а синуситов не бывало.
– Иногда я вас вообще не понимаю. – Хут вынул из кармана пачку каких-то бумаг, порылся в них и передал Дугласу маленькую фотокарточку. – Вы видите здесь полковника Мэйхью?
На первый взгляд фото было крайне низкого качества, но Дуглас был в курсе проблем, сопряженных с применением длиннофокусного объектива: любое движение может смазать результат. Понимал он и то, что фототехник рискнул увеличить выдержку. Словом, перед ним была очень хорошая фотография.
– Да, похоже, это полковник Мэйхью. А вот этот, который смотрит прямо в камеру… это ведь генерал-майор фон Руфф?
– Он заметил автомобиль, в котором сидел мой фотограф. Ушлая старая свинья… Ну а третий, как вы уже догадались, профессор Фрик.
Все-таки Хут имел талант к драматическим эффектам, которому позавидовал бы любой комедиант в ночном клубе – а то бы и попытался перенять пару фокусов.
– Профессор Фрик! – воскликнул Дуглас в искреннем изумлении. – Я думал, он мертв! Погиб год назад на фронте!
– Восстал из гроба. А теперь скажите мне, что общего у этой троицы? Ну помимо желания скрыться от фотографа.
– Атомная бомба?
– О, вам бы в полиции работать! Впрочем, вы можете дать ответ и поточнее. Думайте! Генерал-майор фон Руфф возглавляет абвер в Великобритании. За спиной у него стоит полковник управления вооружений сухопутных сил, на фото в тени его не видно. Очевидно, им от старины Фрика нужна супербомба. Но что тут делает Мэйхью?
– Не знаю.
– Очевидно же, что заключает сделку, что еще ему с ними делать?
Некоторое время они с Хутом смотрели друг другу в глаза.
– Вы полагаете, что Мэйхью продает им какие-то данные? – спросил Дуглас наконец.
– Не какие-то, а машинописные копии тех самых расчетов, которые сгорели в камине Питера Томаса. Голову даю на отсечение.
– Зачем? Ради денег?
– Вы мне скажите, Арчер, чего полковник Мэйхью желает более всего на свете? Ну вы англичанин, вы знаете ответ.
– Вы имеете в виду спасение короля?
Хут снисходительно похлопал Дугласа по плечу и завел мотоцикл.
– Что я должен сделать? – крикнул Дуглас сквозь рев мотора.
– Передайте Мэйхью, что мне нужны эти расчеты.
– А что насчет остального?
– Чего остального?
Дуглас оглянулся по сторонам. Хут приглушил мотор, так что его звук стал похож на далекий стук барабанов.
– Что насчет короля? – спросил Дуглас тихо.
Хут забрал у него фотографию, спрятал в общую кучу конвертов, бумажек и записок, которые таскал в кармане, а взамен вынул из кучи бурого цвета бланк, сложенный пополам. Сложил еще раз и сунул Дугласу в нагрудный карман. Бесстрастно улыбнулся, привстал с седла и взглянул на хаос, царящий на кладбище.
– Полюбуйтесь, Арчер. Русские обвинят во всем нас, завтра вы увидите эту картину на первой страницы «Правды».
Больше всего раненых и убитых было на вершине холма. Именно там стояли все сливки советской делегации – в сопровождении жен, дочерей и любовниц, по документам проходящих как секретарши. Шелка с Бонд-стрит, роскошная шерсть с Сэвил-Роу кровавыми клочьями валялись на сугробах мраморного крошева. Многим из лежащих там фигур уже не суждено подняться на ноги.
Однако Хут ошибался, никакие фотографии в газеты не попадут – ни в «Правду», ни в «Фелькишер Беобахтер», ни в «Таймс», ни в «Трибьюн», никуда. Кладбище оцепила полевая жандармерия и обыскивала на выходе всех, кто прошел по журналистским пропускам. На земле клубком гадюк извивалась на ветру засвеченная фотопленка, изъятая из камер, кассет и даже запечатанных новых упаковок.
Уехать Хут не успел. К нему подбежал офицер СС.
– Там группенфюрер Шпрингер, сэр! Вызывает срочно!
Оставшись один, Дуглас вытащил из кармана сложенный бланк – впрочем, уже зная, что это такое. Ордер на арест по новой, упрощенной форме: фамилия, имя, адрес и невнятная причина – защитный арест. Именно с такой формулировкой нацисты навсегда увозили взрослых и детей в неизвестном направлении. Был какой-то особый цинизм в том, что Хут поставил под этим почти нечитаемую подпись карандашом. Убирая бланк в бумажник, Дуглас вздрогнул от душераздирающего вопля. За оградой группа военных инженеров лебедкой поднимала с кого-то огромный камень. Пострадавший уже умирал.
Дуглас почти бегом пересек парк Уотерлоу и нашел на Хайгейт-Хилл телефонную будку. Трубку взял личный слуга полковника. Дуглас его знал. Отставной констебль полиции, два года подряд побеждавший в чемпионате по боксу в тяжелом весе и упустивший победу в третий раз по обидной случайности. Он тут же позвал к телефону Мэйхью.
– Инспектор полиции Арчер, – произнес Дуглас формальным тоном. – У меня в руках ордер на ваш арест.
– Говорить можете?
– Я звоню из будки. Штандартефюрер Хут только что выдал мне ордер. Подписан им лично. Обвинения нет, это защитный арест.
– Что теперь?
– На дорогах ужасные заторы.
– Да, я слышал официальное заявление в новостях. Вот немцы теперь локти кусают, что дали Би-би-си разрешение на прямую трансляцию… Ну что ж, полагаю, добираться вам досюда не меньше часа.
– Не меньше.
– Спасибо, Арчер. Подниму связи, может, что и получится. В любом случае увидимся в гостях у вашей дамы.
Дуглас заподозрил, что Мэйхью не осознает серьезности нависшей над ним угрозы. Не исключено, что он верит пропаганде, изображающей концентрационные лагеря эдакими спартанскими заведениями, где самое неприятное – это жесткая постель, отсутствие горячей воды и необходимость физических упражнений. В таком случае его мог ожидать кошмарный сюрприз.
– Полковник, вполне возможно, что кому-то еще выдали такие же ордера на всю вашу семью.
– Понимаю, понимаю. – Мэйхью остался невозмутим. – Не могу сказать, что я удивлен. Но все равно большое вам спасибо.
– Удачи, полковник, – проговорил Дуглас и повесил трубку.
Его визит в особняк полковника Джорджа Мэйхью в Мейфэре, на углу Аппер-Брук-стрит и Гросвенор-сквер, был чистейшей формальностью. Слуга Мэйхью, как положено отставному констеблю, назубок знал все правильные ответы. Он провел Дугласа по всем комнатам и даже открыл все шкафы.
– Когда полковник вернется, немедленно позвоните мне, – распорядился Дуглас.
– Всенепременно, – заверил его слуга.
И, улыбнувшись друг другу, они распрощались.
А потом, в темной комнате, где Питер Пайпер проявлял фотопленку, Дуглас получил подтверждение своей гипотезы. Вставив пленку в фотоувеличитель, он увидел подробные расчеты мелким шрифтом, с исправлениями и приписками от руки. Пока Дуглас рассматривал их, Пип стоял на почтительном расстоянии.
– Что ты об этом думаешь, Пип?
– Ну слегка пересвечены, конечно, но для копии очень неплохо. С чтением проблем не будет. Тебе лупу дать?
Дуглас взял лупу и вгляделся в негатив. Цифры и символы были в фокусе, все прекрасно читалось.
– Я в этом ничего не понимаю, – признался он.
Пип покачал головой.
– На меня не смотри. Я никогда не был силен в математике.
– Хорошо, что эти ваши джазмены за стенкой наконец угомонились, – сказал Дуглас для поддержания разговора.
Однако думал он совсем о другом. Почему Хут до сих пор не догадался, что существуют негативы? Почему он ищет машинописные копии? Это же целый портфель бумаги!.. Потом он вспомнил. Люди Хута не нашли ничего, что намекало бы на использование фотоаппарата. В квартире убитого на эту мысль наводило только расположение настольного светильника с выкрученной лампочкой. Но и светильник, и лампочку Дуглас вернул на место до прихода команды Хута. Видимо, Споуд-младший использовал фотолампу, которую унес с собой. Что же касается его жилища, фотоаппарат и принадлежности к нему он успел забрать до того, как в квартиру нагрянули с официальным обыском.
Они с Пипом вышли из темной комнаты. На улице снова лило. Стоя у окна, Дуглас глядел на горбатые крыши и покосившиеся дымовые трубы. Порыв ветра принес облако черного дыма, и глаза заслезились от сажи.
– У тебя все в порядке? – спросил Пип.
– Да, все хорошо.
Погруженный в свои мысли, Дуглас вертел в пальцах шарнир из протеза. Очевидно, что младший Споуд был чьим-то курьером. Места внутри шарнира как раз хватало на кассету пленки шириной тридцать пять миллиметров. Правда, пришлось укоротить винт, удерживающий шарнир на месте. И дополнительной нагрузки он не выдержал – то ли когда Споуд стрелял, то ли когда переворачивал и фотографировал многочисленные листы бумаги. Что ж, даже самый хитроумный замысел может дать осечку.
– Слушай, Пип… Там был фотоаппарат «Лейка» и такое приспособление на четырех тонких ножках…
– Фоторепродукционный станок. Самый удобный способ. Ножки вкручиваются в тяжелое кольцо, и к этой конструкции стыкуется объектив. Так фотоаппарат фиксируется строго на нужном расстоянии от предмета съемки. На малых расстояниях критическое значение имеет фокусировка.
Дуглас положил руку ему на плечо, останавливая слишком подробные объяснения.
– Если бы ты увидел такое приспособление, ты бы сразу понял, что это? Или его можно использовать и в других целях?
– Нет. Никакого другого применения ему не найдешь. Только снятие копий.
– Ясно. – Дуглас отвернулся к окну.
Закипел электрический чайник. Пип заварил чай в маленьком заварнике с красной эмал