– Болван… – простонал Дуглас.
Его страх за Гари перерос в гнев – так мать в сердцах бранит ребенка, чуть не убившегося насмерть.
– Какая смелость! – сказала Барбара. – Я бы гордилась соотечественниками, которые вот так противостоят оккупантам.
– Хорошо еще, что у них не было при себе листовок. Если человека берут с полным чемоданом контрабанды или даже с радиодеталями, у него все-таки есть один шанс отболтаться, может, один из миллиона, но шанс. А носить с собой политические листовки – все равно что держать в кармане смертный приговор.
– Какая глупость… – сокрушался Дуглас.
– В общем, еще двое из их ячейки – или, как у них принято это называть, взвода – уже наверняка в курсе ареста Гарри и успели скрыться. Так что Гарри не знает ничего полезного для гестапо. И все-таки штаб гестапо на Норман-Шоу-Норт – это совсем не санаторий, который можно рекомендовать лицам с ослабленным здоровьем.
– Мне надо к нему, – сказал Дуглас.
– Ну-ка стойте. – Тон Мэйхью сразу изменился. – Ни в коем случае. Тогда они еще больше заинтересуются Гарри. Вы сейчас не в том состоянии, чтобы иметь дело с тамошними джентльменами. Если они заподозрят, что вам с Гарри есть что скрывать, вас тут же посадят с ним рядом и для начала выдерут вам ногти.
– Я готов идти на риск.
– Вы, может, и готовы. – Мэйхью заслонил спиной дверь. – А вот наша организация точно нет.
Дуглас остановился. Мэйхью прав. Он не готов вести диалог с гестапо, он не из того теста, что была Сильвия.
Мэйхью дождался, пока он сядет, и вытащил из кармана свернутую газету «Ди энглише цайтунг».
– А теперь глядите. – Он продемонстрировал им передовицу. – Это завтрашний номер.
Главный заголовок содержал в себе единственное слово, набранное огромным готическим шрифтом.
– Что это значит? – спросила Барбара.
– Военное положение, – ответил Дуглас. – Немцы объявили военное положение по всей Великобритании.
– Один из наших на коммутаторе перехватил это до официального объявления, – сказал Мэйхью, – но у него был только маленький карманный словарь, и этого слова он там не нашел.
Дуглас еще читал передовицу в руках Мэйхью.
– Начиная с полуночи сегодня по центральноевропейскому времени…
– Подняты все резервные войска, увольнения отменены, дан приказ всегда иметь при себе личное оружие, – перечислял Мэйхью. – Боевые формирования СС в Великобритании переводятся в состав вермахта и будут использоваться в качестве резерва. Это серьезный удар по Гиммлеру.
– Но зачем военное положение? – спросила Барбара. – Что оно им даст?
– Немецкая армия приняла меры предосторожности на случай, если взрыв на кладбище был началом серии вооруженных восстаний по всей стране, – объяснил Дуглас. – А потом стала добиваться признания де-юре сложившейся де-факто ситуации. И у нее явно получается.
– Браво, Арчер, вот слова истинного бюрократа. – Мэйхью беззвучно похлопал в ладоши.
– Вам следует знать, полковник, что немцы в первую очередь бюрократы, – бесстрастно ответил ему Дуглас. – Это ключ к пониманию всего, что они говорят и делают… как и того, что не говорят и не делают.
– Вы правы, вы правы… – кивая, согласился Мэйхью с любезной улыбкой, видимо, надеясь этим задобрить Дугласа.
– И не пытайтесь меня убедить, что вы не дожидались именно этого. Наверняка ваши приятели в абвере сейчас открывают шампанское.
– Моим приятелям в абвере чуждо все человеческое, в том числе питие шампанского. Желая что-то отпраздновать, они скорее сделают лишние пятьдесят отжиманий и примут холодный душ.
– А разве армии есть что праздновать? – спросила Барбара.
– Военное положение меняет всю структуру, – ответил Дуглас. – Отныне и Келлерман со всей полицией, и служба безопасности рейхсфюрера, и СС попадают под прямой контроль армии. А цепь инстанций, ведущая к Гиммлеру, годится теперь разве что для жалоб на полученные от военных приказы… разумеется, после неукоснительного их исполнения.
– А списки лиц, подлежащих аресту, тоже теперь у военных?
Вместо ответа Мэйхью вытащил из кармана красно-бело-синюю нарукавную повязку с надписью Im Dienst der Deutschen Wehrmacht на белом поле. Формально такая повязка приравнивала носителя к статусу немецкого солдата.
– Очень умно, – сказал Дуглас.
Значит, ордер на арест полковника не имеет никакой силы.
– Да, теперь всеми арестами будет заниматься армия, – подтвердил Мэйхью. – И я больше не в розыске.
– А что с охраной короля в Тауэре? – спросил Дуглас. – Военные поставят туда своих людей? Или просто будут наблюдать и свалят всю вину на какую-нибудь мелкую сошку из СС?
Мэйхью улыбнулся.
– А налейте-ка мне еще вашего прекрасного виски.
Он проделал весь ритуал с подливанием в бокал воды, вдыханием аромата и неспешным первым глотком. Как будто намеренно тянул время – то ли думая над ответом, то ли для большего драматического эффекта.
– Завтра вечером у нас ожидается гость, – произнес он наконец. – Вы нам понадобитесь, Арчер. Постарайтесь днем немного вздремнуть. И не забудьте надеть теплое белье и прихватить с собой какую-нибудь немецкую бумажку, чтобы при случае ею отмахиваться. – Мэйхью улыбнулся и вытер рот тыльной стороной ладони. – Если Вашингтон даст добро, мы вытащим короля из Тауэра на будущей неделе и в тот же день переправим.
Он раскрыл перед Дугласом кожаный футляр с сигарами.
– На вашем месте я бы не слишком полагался на эту тряпку на рукаве, – предостерег его Дуглас. – В списках вы останетесь еще дней на шесть, не меньше, и не у всякого патрульного офицера найдется время вычеркивать из них лишние фамилии. Затолкают в кузов сразу, а разбираться будут потом.
– А что вас так смутило в сигаре, дружище?
Дуглас поднял глаза от сигары, которую рассеянно вертел в пальцах.
– Ничего. Великолепная сигара. «Ромео и Джульетта». Как раз такую я нашел в кармане у доктора Споуда. Просто в памяти всплыло, вот и все.
– Ну, Арчер, не нужно быть гением сыска, чтобы решить эту загадку. Немцы возят их с Кубы контейнерами, а взамен поставляют машинное оборудование и немецкие автомобили. И всякий, кого немцы считают ценным союзником, получает эти сигары на регулярной основе.
– И вы тоже? – поинтересовалась Барбара.
Как опытный репортер, она умела задавать такие вопросы, не вызывая к себе агрессии.
Мэйхью издал короткий невеселый смешок и натянуто улыбнулся.
– В следующий раз, когда буду говорить с генерал-майором фон Руффом, непременно попрошу у него. В знак искренности моих намерений. – Он помахал рукой, разгоняя дым. – Как дела с расследованием по делу Споуда?
– Брат написал чистосердечное признание, – сообщила Барбара.
– Да неужели? – Мэйхью наклонился через стол передать Дугласу спички.
– Дело еще не закрыто, – произнес Дуглас, и в наступившей тишине чирканье спички прозвучало неестественно громко.
– Ну в таком случае будем надеяться, что вам удастся его закрыть.
Разумеется, полковник не мог не понимать разницы между «закрытием дела» и «раскрытием убийства», так что выбор слов был не случаен.
– Завтра вечером ждите меня дома, Арчер, я за вами заеду.
Мэйхью поднялся и стал надевать пальто. Дуглас, который все это время терзался сомнениями, отдавать или не отдавать ему пленку, вдруг собрался с духом и протянул ее полковнику.
– Тут все документы, которые Споуд сжег в квартире над антикварной лавкой. Вряд ли кто-то знает о существовании этой пленки, но ваши приятели из абвера могли найти устройство для снятия копий и прийти к собственным выводам.
Мэйхью раскрыл бурый картонный цилиндр и вынул пленку.
– Значит, расчеты сфотографированы… – Он долгим взглядом посмотрел Дугласу в глаза и кивнул в знак благодарности. – До завтра.
Глава 29
На следующее утро Дуглас отчитывался перед Келлерманом. Устный доклад генерал выслушал молча, время от времени кивая, письменный сразу отложил, даже не взглянув.
– Как дела у Дугласа-младшего? – поинтересовался он.
– Все хорошо, спасибо, сэр.
– Вы слышали о новой немецкой школе в Хайгейте?
– Да, слышал.
Школа предназначалась для детей членов СС, немецкой администрации и офицеров вермахта.
– Конечно, обучение идет на немецком, однако школа очень хорошая, а вы знаете язык почти безупречно. Будете помогать сыну с уроками. Для юного Дугласа это возможность прекрасного начала будущей карьеры. Я бы попробовал устроить его туда.
– А другие британские дети там будут?
– По моему мнению, должны быть. Я состою в комитете школьной администрации и всячески продвигаю идею, что немецкие дети должны формировать связь со страной, в которой растут. А наличие среди них английских ребятишек очень ценно с точки зрения языка. Наверняка же маленький Дуглас немного знает немецкий?
– Немного. Сейчас во всех школах есть уроки немецкого.
– Хороший был бы старт.
– Я с ним поговорю. Мальчики в этом возрасте тяжело воспринимают разлуку с друзьями.
– Да, обсудите. Он парень благоразумный, сам поймет все преимущества. И сводите его туда – покажете лаборатории, оборудование, спортивные площадки и все такое прочее…
Накануне Дуглас провел большую часть вечера, репетируя, как подвести Келлермана к разговору о Гарри. Но все это не потребовалось, Келлерман поднял вопрос сам.
– А что там за история с вашим замечательным сержантом? Что за слухи о его аресте?
– Да, сержант Вудс арестован, сэр. И содержится тут рядом, в четвертом управлении.
Дуглас давно знал, что «четвертым управлением» иносказательно именуют гестапо.
– Сами знаете, у четвертого управления особые привилегии. Мое влияние на этих джентльменов несколько ограниченно.
– Вот как, сэр…
– Да, все-таки они держат прямую связь с рейхсфюрером СС в Берлине.
– Даже в условиях военного положения?
– Арчер, ну не думайте же, что вы самый умный. – Генерал Келлерман болезненно поморщился. – Я и мои люди подчиняемся военному командованию Великобритании только в вопросах, касающихся поддержания правопорядка. Все, что касается структуры и организации управления, остается неизменным. Четвертое управление по-прежнему подчиняется напрямую Берлину. Так же, как и ваш штандартенфюрер Хут. И так же, как ваш сержант Гарри Вудс. Теперь вы понимаете, каково мое положение?