Этим вечером колоссальная обеденная зала освещалась мерцающим сиянием трех свечных люстр из цветного стекла работы восемнадцатого века. Огоньки свечей плясали на столовом серебре и выхватывали из темноты произведения голландской морской живописи, развешанные по стенам.
– Самое лучшее мы, разумеется, фрицам не показываем, – с акцентом и слегка гнусавя, пояснял Барбаре Сидни Гарен. – К чему их расстраивать? На таком фоне купленные ими безделушки совсем потерялись бы.
Улыбка полковника Мэйхью была несколько вымученной. Его ничуть не забавляли истории о том, как Сидни облапошивает своих клиентов, пусть даже его клиенты – нувориши, пусть даже нувориши немецкие. Да и беседы об антиквариате его не интересовали, все-таки в любом уважающем себя заведении вроде джентльменского клуба или армейской столовой не принято разглагольствовать о работе и об искусстве. Так что полковник сидел с кислым видом и без особого энтузиазма ковырялся в куропатке по-нормандски. Все-таки одно дело – бить эту птицу на охоте и совсем другое – пытаться ее есть. Особенно приготовленную по французскому рецепту с яблочным бренди и прочей ненужной ерундой.
На другом конце стола тулилась миссис Гарен, явно чувствующая себя неловко в сияющем парчовом платье. Сын Дэвид очень внимательно за ней ухаживал, и оба они почти не вникали в общий разговор.
Дуглас наблюдал за полковником. Этот человек оставался для него загадкой, Дуглас никак не мог утвердиться в своем мнении на его счет. Вроде бы такой уверенный, физически выносливый, остроумный, он производил впечатление человека молодого и сильного. Красивое лицо, крепкие мышцы, темные кудри без намека на седину. И все-таки, если присмотреться, становились заметны морщины, пожелтевшие зубы и нервная напряженность, вынуждающая его то и дело хмурить брови и беспокойно вертеть в руках нож и вилку.
Слуга подлил Дугласу в бокал «Шато-Леовилль». Барбара смеялась какой-то шутке Сидни Гарена. Дуглас смотрел на него и думал, что прежде встречался с Гареном в совсем иных обстоятельствах, как правило, для последнего куда более неприятных. Разглядывал он и Дэвида, красивого юношу с вьющимися волосами и большими темными глазами, очень похожего на отца. Однако прочитать в его лице Дуглас ничего не мог – Дэвид отучился в британской частной школе и умел держать непроницаемый вид.
– И вот в тот день, когда армия врага вторглась в мою страну, – говорил Сидни Гарен Барбаре, касаясь ее руки, – я велел себе: «Сидни, ты должен помочь соотечественникам вышвырнуть наглых оккупантов!»
Мэйхью напряг память, соображая, кто и когда в последнее время вторгался в Армению, и уже решил было, что речь идет о большевиках, когда Гарен воздел серебряный нож, как меч, и провозгласил:
– Да, нас, англичан, так просто не возьмешь! Со времен самого Вильгельма никому не удавалось нас захватить. – Тут Гарен повернулся к Мэйхью и уточнил вполголоса: – А было это, Джордж, в тысяча шестьдесят шестом году.
– Да что вы? – сухо ответил Мэйхью. – Я не силен в истории.
– Я смотрю, вам не по вкусу куропатка, – заметил Гарен, придирчиво разглядывая содержимое его тарелки. – Ну что поделать. У меня тут на той неделе один фриц обедал. Угощал его лучшей белужьей икрой, так он заявил, что соленая! Олух безмозглый, уж простите меня, Барбара, великодушно. – Подняв руку, он подозвал слугу. – Холодного ростбифа полковнику. Не волнуйтесь, Джордж, я знаю, что придется вам по душе.
Мэйхью чувствовал, что над ним потешаются. Или – еще хуже – что он сам выставил себя дураком.
– Нет-нет, спасибо, я сыт, – попытался возразить он.
Но Гарен крикнул вслед слуге:
– И английской горчицы! – Он снисходительно похлопал Мэйхью по плечу. – Ничего, я знаю, что любят господа вашей закалки. Рисовый пудинг, холодное мясо и побольше густой подливы. Так ведь, Джордж? А? – Не дожидаясь ответа, он повернулся к Барбаре. – Смешные люди мы, англичане. Вот и мой Дэвид полностью разделяет эти вкусы. И Питер. Это в нас вбивается в закрытых школах. Пичкаем детей таким вот варевом, лишь бы посытнее. Дай я Питеру волю, он бы каждый день ел пудинг на сале, да только я слежу за его рационом.
– Это вы про вашего партнера? – уточнила Барбара. – Про сэра Питера Шетланда?
– Про лорда Кэмпиона, – поправил Мэйхью, впрочем, скорее Сидни Гарена, чем Барбару.
Еще один слуга надел перчатки и подложил дров в пылающий камин.
– О, я не обращаю большого внимания на титулы, – отмахнулся Гарен. – Знаете, когда я жил в Париже, в очередях к столовым для нуждающихся толклись сплошь графья и бароны.
– Настоящие? – ахнула Барбара.
– А вот тут вы задали очень глубокий вопрос… – Сидни Гарен обвел глазами стол, проверяя, у всех ли наполнены бокалы; заметил, что Дуглас почти разделался со своей куропаткой. – А вот Дуглас, я смотрю, труд моих поваров оценил.
– Да, очень вкусно.
– Еще куропатки, – приказал Гарен слугам. – Ее надо есть сразу, пока горячая. Остынет – и уже совсем не то. – Не притронувшись к своему бокалу с вином, он отпил воды и вернулся к прерванной беседе. – Что значит «настоящий титул»? Если некоего типа зовут герцогом его друзья, то он настоящий герцог, а если он зовет себя герцогом сам, то поддельный?
Вопрос он задал Барбаре, но не удержался от быстрого взгляда на Мэйхью – попался ли он на наживку?
– А в каком часу ожидается этот ваш приятель? – Мэйхью достал из жилетного кармана золотые часы.
– Как жаль, что вы не берете меня с собой, – вздохнула Барбара.
– Как жаль, что это совершенно невозможно, – ответил ей Мэйхью с самой обворожительной улыбкой. – Пусть вы и самая влиятельная журналистка в Британии, другие наши приятели могут счесть ваше присутствие нарушением мер безопасности.
– Да и кто поверит, что вы влиятельная журналистка? – подхватил Гарен. – При виде такого ослепительного юного создания все скажут: «Очередное пополнение в гареме Сидни!»
Он расхохотался и подмигнул жене, которая отреагировала на его реплику кротким взглядом и вежливой улыбкой.
Мэйхью перестал улыбаться и повернулся к Гарену.
– И все-таки во сколько он ожидается?
Слуга поставил перед ним тарелку с нарезанным холодным ростбифом, однако Мэйхью не удостоил блюдо взглядом. Гарен положил руку ему на плечо.
– Спокойствие, Джордж. Мои люди зажгут костры, как только услышат шум двигателя. И пилот обязательно сделает пару кругов, прежде чем высаживать пассажира. У вас полно времени и на ростбиф, и на сигару с бренди, и пять минут с поднятыми ногами посидеть успеете.
Мэйхью, видимо, распирало желание ответить какой-нибудь резкостью, и он поспешил отпить вина из бокала.
А Гарен никак не унимался.
– Если бы вы относились ко всему спокойней, Джордж, вам бы не приходилось носить с собой пилюли от несварения. Кстати, очень изящная серебряная таблетница торчит у вас из жилетного кармана…
– Все-таки наш гость прибывает издалека, – проговорил Мэйхью. – Я хотел бы встретить его как следует. Лично проверить, что костры расположены в нужном порядке и хорошо видны с воздуха. Мы не можем позволить себе допустить ошибку.
– Дорогой мой Джордж, – ласково сказал ему Гарен. – Я всю свою жизнь так или иначе провел в бегах. Поверьте моему опыту: если я рекомендую сбавить обороты, лучше так и сделать. Живите моментом, умейте наслаждаться маленькими радостями жизни – обществом прекрасных женщин, хорошим кларетом, вкусной едой. Мы не победим немцев к ближайшему уикенду. Путь предстоит долгий и изнурительный. Так что не торопитесь.
– Во сколько заходит луна? – спросил Мэйхью.
Гарен вздохнул.
– Ладно, Джордж. Допивайте кларет, и пойдем одеваться.
В небе этой ночью были и другие самолеты. Три грузовых «Юнкерса» прошли с пятиминутным интервалом на восток, в сторону Голландии и Германии. Гарен предложил Мэйхью и Дугласу фляжку с бренди, но оба отказались. Гарен убрал нетронутую фляжку в чехол.
– Вы правы, – сказал он. – Ожидание может затянуться.
– А ваши люди на том конце этих десяти акров знают, что не должны зажигать костры раньше нас?
– Да успокойтесь вы, Джордж, ради всего святого! И прекратите шагать взад-вперед, из-за вас и у меня уже шалят нервы.
Вскоре они услышали еще один самолет. В небе показался тяжелый биплан. Дэвид поджег пропитанные бензином тряпки, и взвилось желтое пламя костра. Люди в точке высадки ничего не знали о летном деле и следовали радиограммам с указаниями. Основной костер отмечал точку высадки, два других – место захода на снижение. Все три точки тщательно рассчитывались и перепроверялись, отталкиваясь от направления ветра.
Биплан снижался над залитым светом луны полем. Пилот сбавил обороты двигателя и проверял наземные ориентиры – озерцо необычной формы и уродливую башню, в прошлом столетии служившую обсерваторией. Сделав один круг, он попытался зайти на посадку, но тут огни пропали у него из виду. Пилот резко дернул рычаг, и биплан вновь стал набирать высоту, пугающе медленно, с отчаянным усилием. Едва не чиркнув крылом по верхушкам деревьев, пилот выровнял биплан и пошел на второй круг.
– В чем дело? – выкрикнул Мэйхью.
– Он не может попасть на поле, – ответил Дуглас.
– Деревья! – воскликнул Сидни Гарен. – Деревья слишком высокие?
– В радиограмме не было ничего о допустимой высоте деревьев! – Мэйхью пришел в ярость. – Пусть садится как хочет, чтоб его черти взяли!
– Думаю, он еще опасается, что потом не взлетит, – предположил Дуглас. – Шел дождь, земля раскисла.
– Нельзя, чтоб он кружил тут слишком долго, заметят!
Сидни Гарен молчал, глядя в небо. Самолет приближался. На этот раз пилот даже не уменьшал оборотов двигателя, он просто решил еще раз убедиться в правильности свой оценки. Пройдя над полосой, он задрал нос вверх и стал набирать высоту по спирали, будто мотылек, летящий на свет луны.
Когда биплан превратился в маленькую точку на фоне сгущающихся туч, под ним раскрылся парашют. Шелковый купол вздымался в ночном небе, словно вторая луна. Он быстро рос в размерах, приближаясь к земле. Работники Гарена принялись тушить костры, крича, что парашютист упадет прямо в озеро.