[72].
Обращаясь к общему историческому контексту этого периода, отметим, что в 1832 г. была проведена первая избирательная реформа, положившая начало новому демократическому принципу представительства в Парламенте от количества населения. Благодаря реформе большие города, возникшие в ходе промышленного переворота, получили представительство в Парламенте, а так называемые «гнилые местечки» были его лишены. Таковыми были малонаселенные или совсем обезлюдевшие городки или деревушки, которые тем не менее обладали старинным правом представительства в законодательном органе. Собственниками «гнилых местечек», как правило, были члены аристократических семейств, которые могли направлять в Парламент своих родственников, назначенных депутатами, или продавать депутатское место на выгодных условиях.
В итоге реформы в Парламенте появились пока еще немногочисленные представители торгово-промышленной буржуазии, примыкавшие к вигам, связанным с торгово-промышленными кругами. В результате усилилось противостояние вигов и выражавших интересы короны и земельной аристократии тори. Благодаря снижению избирательного ценза увеличилось число выборщиков, что привело к повышению активности населения, особенно среднего класса, который ощутил себя причастным к процессу парламентских выборов. Процедура формирования правящего кабинета зависела теперь и от общественного мнения, превращавшегося постепенно в реальную политическую силу. Виги и тори начали перерастать в политические партии, начинавшие бороться за голоса избирателей[73].
Экономический прогресс и постепенная политизация общества объективно требовали вмешательства государства в развитие начального образования населения, что и было осознано властью.
14 марта 1833 г. в Палате лордов[74] и 30 июля того же года в Палате общин[75] обсуждался вопрос о принятии предварительных мер для введения всеобщего образования, что, по мнению парламентариев, должно было улучшить моральное состояние народа и содействовать развитию производства. Немного позднее, в 1834 г., в парламентском докладе о новом «Законе о бедных»[76] говорилось, что «обязанностью правительства является обеспечение религиозного и морального воспитания трудящихся классов (labouring classes) и что именно грамотность позволит рабочим людям осознать свою ответственность как граждан страны»[77]. Вместе с тем в Работных домах, созданных в соответствии с принятым законом, обучение грамотности их обитателей не предусматривалось.
Значение же новых законов заключалось в том, что они пересматривали елизаветинские подходы к бедности. Личная ответственность за свое благосостояние становилась базовой, что, кстати, соответствовало принципу протестантизма. Государственная поддержка считалась вынужденной мерой, а не правом личности. Получающий помощь имел размер пособия значительно ниже, чем заработок неквалифицированного рабочего, что, естественно, стимулировало бедноту на поиски любой работы[78].
Иначе говоря, новые законы о бедности способствовали сбережению бюджетных средств и одновременно обеспечивали промышленность, торговлю и мореплавание особой категорией рабочих, согласных на низкий заработок и самые тяжелые условия существования.
В целом же в изменившейся ситуации власти уже не могли игнорировать требования «Национального общества по обеспечению образования для бедных» и «Общества по организации британских и иностранных школ» об ограничении рабочих часов для детей, занятых на фабриках, и о предоставлении самим структурам финансовой помощи.
В 1833 г. было принято законодательство, ограничивающее использование детского труда, и в том же году Палата общин одобрила предоставление гранта в 20 тыс. фунтов стерлингов обоим обществам. С этого времени выделение грантов данным организациям стало регулярным. При этом «Национальное общество по обеспечению образования для бедных», охватывающее большее число приходов, получало большую долю грантов. Суммы увеличивались в своих объемах, а использование средств ежегодно инспектировалось[79].
К 1857 г. ежегодный грант уже превышал 500 тыс. фунтов стерлингов, и для наблюдения за его использованием был учрежден специальный правительственный департамент. К 1861 г. грант продолжал возрастать в своих размерах, но его выплата приходам ставилась в зависимость от результатов экзаменов, проводимых школьным инспектором[80]. С точки зрения развития школьного образования, данный метод субсидирования нельзя было считать удовлетворительным, т. к. сельские области, где школы еще только создавались и уровень подготовки детей был невысоким, оставались без государственной поддержки.
Таким образом, с 30-х гг. XIX в. государство, не меняя религиозной направленности обучения, оказывало приходским школам финансовую поддержку. Учитывалось, что эти школы прививают ученикам правила нравственного поведения и обучают их навыкам письма, чтения и счета.
Религиозное влияние, преимущественно англиканское, распространялось на грамматические (grammar) школы, посещаемые детьми из торгово-промышленных кругов (middle class), и так называемые элитные – public schools, предусмотренные для детей крупных промышленников (up middle class), дворянства и аристократии (upper class). Эти высокооплачиваемые родителями заведения, дошедшие со Средних веков, давали среднее образование для детей с 11 лет, поступающих сюда из частных начальных школ. Основной целью обучения было получение классического образования (изучение латыни, греческого, риторики, истории античности, мифологии, географии). С начала XIX в. в программу стали включаться естественные дисциплины, а также западные и восточные языки. Религиозные уроки были обязательными и, помимо изучения Библии, играли воспитательную роль. Священники рассматривались как наиболее подходящие начальники. Контингентом учащихся являлись только мальчики. Нередко оба типа названных школ объединялись под общим названием «паблик скулз».
Выпускники грамматических и public schools, пройдя курс в Кембриджском или Оксфордском университете, становились членами Парламента, политическими активистами, деятелями науки, священниками, служащими государственной и колониальной службы, крупными военачальниками[81].
С увеличением числа заведений такого профиля увеличивалось число образованных людей. Большинство из них осознавало, что продвижение любой отрасли экономики, как и развитие самого общества, возможно при наличии грамотного населения, способного освоить достижения научного прогресса, вступающего в конфликт с религией. Промышленность нуждалась в грамотных рабочих, торговля – в грамотных предпринимателях, флот – в грамотных матросах, административный аппарат – в грамотных чиновниках низшего звена.
Ослаблению веры и ускорению секуляризации способствовало и постепенное утверждение в последние десятилетия XIX в. идеологии социализма, связанной с либерализмом и заимствовавшей морально-нравственные ценности из христианства[82].
Некоторые религиоведы, включая упомянутого Э. Нормана, считают, что «социализм английского рабочего класса уходит своими корнями скорее в проповеди нонконформистских церквей, чем в произведения Карла Маркса, и что именно христианское вероучение, а не атеизм, тесно связано с буржуазным социализмом английской интеллигенции»[83]. Не вдаваясь в дискуссию, отметим, что такое мнение имеет право на существование. Связь религии с генезисом социалистической идеологии – признанный факт. Одним из своеобразных посредников в этом процессе можно считать христианский социализм, возникший в Англии в 40-х гг. XIX в. Это учение признавало наличие социального зла в современном общественном строе и стремилось исправить его путем воспитания в различных слоях народа религиозно-нравственных начал, не разрушая государственных институтов и сохраняя господство частной собственности.
Основоположниками христианского социализма в Англии являлись англиканские проповедники: писатель Фредерик Морис (F. Maurice, 1805–1872 гг.), профессор теологии Чарльз Кингсли (Ch. Kingsley, 1819–1875 гг.), юрист и член парламента Томас Хьюдж (Th. Hughes, 1822–1896) и юрист Джон Лудлов (Jh. Ludlow, 1821–1911).
Критикуя систему бесконтрольной конкуренции, существующей в капиталистическом обществе, христианские социалисты со своей стороны не предлагали какой-либо программы реформ. Они были уверены в том, что Евангелие содержит ключ к решению всех социальных проблем и прежде всего к установлению братства между людьми. Свою главную миссию проповедники христианского социализма видели в том, чтобы вернуть рабочих в лоно церкви. Христианский социализм означал для них «социальное межклассовое сотрудничество и партнерство под руководством церкви»[84]. Классовая борьба и любое революционное действие подлежали осуждению.
Свою близость к христианскому социализму признавали члены методистской конфессии. Не случайно первые лидеры Независимой рабочей партии были методистами, что оказало влияние и на Лейбористскую партию[85].
В викторианскую эпоху христианские социалисты в какой-то степени замедлили процесс секуляризации и ослабили влияние научного социализма в среде интеллигенции и рабочего класса. Социалистические организации, появившиеся в Британии во второй половине XIX в., имели свою специфику – ориентацию на достижение своих целей мирными средствами.