Потом, видимо выдохшись, Уркварт извинился и попросил прервать допрос, сославшись на усталость и плохое самочувствие. Щукин, видя, что допрашиваемый действительно выглядит неважно, не стал его дожимать.
Он пригласил в каюту Николая Сергеева и попросил отконвоировать мистера Уркварта в его «юдоль печали и скорби», добавив уже по-русски, чтобы конвоиры за ним хорошенечко приглядывали и не допустили какого-либо ЧП.
– Коля, – сказал Щукин, – клиент испытал сильный психологический стресс, и я боюсь, как бы после этого у него не поехала крыша. Он может накинуться на кого-нибудь, сигануть за борт или попытаться наложить на себя руки. А это нам ни к чему.
– Хорошо, Олег Михайлович, – кивнул Сергеев-младший, – я за ним присмотрю. Если что, то Вадим и Никифор помогут мне проконтролировать этого мистера.
Когда Николай, вежливо придерживая Дэвида Уркварта под локоток, вывел его из каюты, Щукин еще раз прослушал свою беседу с шотландцем, немного подумал, взял лист бумаги и начал писать справку.
«Надо сделать ее в двух экземплярах, – подумал он. – Один – для ведомства Александра Христофоровича, второй – для нашей конторы. Следует как следует прошерстить все архивы – авось, что-то найдется новое, до сих пор неизвестное о пакостях британцев. Этот самый Уркварт наверняка не все мне выложил. Это вполне естественно – такие ребята информацию выдают дозированно и выдоить их досуха с первого раза обычно не удается. Но не будем спешить – когда у меня появятся дополнительные сведения о происках инглизов, то можно будет продолжить беседу-допрос».
Дописав обе справки, Щукин отложил ручку, вздохнул, встал со стула и устало потянулся. Ему захотелось выйти на палубу пароходо-фрегата и вдохнуть соленого морского воздуха.
Олег вышел из каюты. Было уже темно. Дул сильный ровный ветер, и корабль шел под парусами с неработающей паровой машиной. Щукин поднялся на ходовой мостик. Там находился командир «Богатыря» капитан-лейтенант фон Глазенап, лейтенант Невельской и Игорь Пирогов. Все трое наблюдали за морем по курсу пароходо-фрегата через бинокли с фотоумножителями. Время от времени фон Глазенап подавал команды рулевому и вахтенному офицеру.
– Бог в помощь, господа, – приветствовал моряков подполковник.
– Бог, Бог, да и сам не будь плох, – по привычке проворчал Пирогов. – У нас вроде все идет нормально. Ну, а про ваши дела, как я понимаю, Олег Михайлович, лучше не спрашивать. Меньше знаешь – крепче спишь.
– Да ладно вам обижать нас, скромных тружеников спецслужб, – улыбнулся Щукин. – Нам бы сейчас побыстрее попасть в Петербург. Много чего интересного и важного мы везем туда. Вы уж постарайтесь, чтобы дорога наша не затянулась.
– Олег Михайлович, – вступил в беседу лейтенант Невельской, – вы – человек сухопутный, и считаете, что ходить по морям – это то же самое, что путешествовать по почтовому тракту на тройке. А море полно опасностей, и не всегда те, кто уходят в плаванье, возвращаются назад.
– Вот-вот, – проворчал Пирогов, – тем более что мои старые косточки предсказывают приближающийся сильный шторм. А мои предсказания почти всегда сбываются. Так что, господа, не мешало бы к нему как следует подготовиться.
Стоящие на мостике дружно закивали головами. Щукин поморщился – он плохо переносил сильную качку – и отправился в свою каюту.
Похоже, что император неспроста познакомил генерала Перовского с гостями из будущего. Николай прекрасно понимал, что рано или поздно русским войскам придется наведаться и в Бухару, и в Хиву, чтобы обезопасить южные границы империи от набегов среднеазиатских грабителей. Ведь на Востоке тамошние правители уважают только силу. Других способов договориться с ними просто нет.
Перовский, познакомившись с материалами, хранившимися в памяти ноутбука Виктора Сергеева, был просто шокирован. Крымская война, причиной которой стала преступная дипломатия канцлера Нессельроде, предательство Австрии, трусость Пруссии, которая принимала решения с оглядкой на Париж, Лондон и Вену – все это поразило генерала до глубины души.
А узнав о позорном поведении командующих русской армии на Дунае и в Крыму, Перовский пришел в бешенство. Он готов был чуть ли не сию минуту помчаться в Петербург, чтобы найти там и вызвать на дуэль светлейшего князя Меншикова. Александру и Виктору с большим трудом удалось успокоить генерала.
– Боже мой! – восклицал Перовский. – Лучше бы мне не знать всего этого! Какой позор, господа, какой позор! Генерал Кирьяков грозился «закидать противника шапками», а во время сражения при Альме оказался пьяным и самовольно оставил ключевую позицию, из-за чего и было проиграно сражение. А генерал Жабокрицкий, из-за нераспорядительности которого мы проиграли сражение при Инкермане!..
– Василий Алексеевич, – сказал Сергеев, для которого Крымская война была, скажем так, «фамильным хобби», – этот самый Жабокрицкий в мае 1855 года ослабил гарнизоны Камчатского люнета и Селенгинского и Волынского верков в Севастополе. А когда ему доложили о подготовке противника к штурму, он вдруг срочно «заболел» и сбежал в тыл, бросив на произвол судьбы вверенные ему войска. Из-за этого французы захватили наши укрепления, что впоследствии привело к падению Малахова кургана и сдаче Севастополя.
– Господа, – взволнованно сказал генерал, – ради бога, скажите мне – что можно сделать, чтобы в нашей истории не повторилось то, что произошло в вашей?
– Василий Алексеевич, – Шумилин попытался успокоить Перовского, – государь уже сделал многое для того, чтобы исправить положение. Самое главное – отправлен в отставку граф Нессельроде, стараниями которого Россия оказалась вовлеченной в эту войну. Ведь тогда фактически вся Европа выступила против нас. И это вместо благодарности России за то, что она спасла эту Европу от Наполеона!
– А наши-то «союзнички», Австрия и Пруссия, – покачав головой, произнес Перовский, – как подло они себя повели. Нет, покойный господин Пушкин правильно мне как-то сказал: «Европа в отношении к России всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна»…
– Сейчас наша дипломатия находится в руках человека, который, в отличие от Нессельроде, не считает себя австрийским чиновником на русской службе, – сказал Сергеев. – Жаль только, что вы, Василий Алексеевич, отказались от предложенного вам министерского портфеля.
– Нет, Виктор Иванович, – Перовский гордо тряхнул своей кудрявой шевелюрой, – этой зимой, когда я предпринял поход на Хиву, мне довелось видеть своими собственными глазами, как безропотно, геройски умирали от болезней и холода мои солдаты, которые, несмотря ни на что, шли вперед, желая лишь одного – покарать этих злодеев-хивинцев. Ведь нам житья не было от их набегов – на Каспии они захватывали рыбаков, воровали женщин и детей, доходя своими шайками до самого Оренбурга. А содержали они русских пленных в жесточайшей неволе, подвергая их мучениям и пыткам.
Тогда, не чая вернуться домой, я дал клятву – если все же Господь помилует меня и сохранит мне жизнь, то я снова отправлюсь походом на проклятую Хиву, чтобы, наконец, покончить с этим разбойничьим гнездом. И клятву эту я сдержу. Я упросил государя разрешить мне подготовить новый поход, на этот раз без этого гнусного вора – генерала Циолковского – который думал лишь о том, как набить свою мошну, и всеми силами препятствовал мне успешно завершить поход.
– Да, я читал о вашем походе, Василий Алексеевич, – кивнул Шумилин, – вы тогда сделали все, что смогли. Не ваша вина, что поход не удался. И мы постараемся вам помочь. Я подготовлю вам документы о том, как русские войска, в конце концов, покорили эти разбойничьи азиатские государства, устранив угрозу для границ империи. Да и границы эти тоже были сдвинуты далеко на юг. Думаю, что кроме документов и советов мы поможем вам и еще кое-чем… Скажу только, чтобы успокоить вас, что в 1851 году, в нашей истории, вы снова вернетесь в Оренбург, став генерал-губернатором Оренбургской и Самарской губерний. В 1853 году вашими войсками будет взята кокандская крепость Ак-Мечеть. В честь вас она будет переименована в Перовск. Окончательно же добьют Хиву в 1873 году. И сделает это генерал фон Кауфман. Хивинский хан будет валяться у него в ногах, вымаливая пощаду…
– Именно так все и будет? – взволнованно произнес Перовский. – Знаете, я теперь смогу умереть спокойно, зная, что сдержу свою клятву. А за предложенную вами помощь буду вам весьма благодарен, Александр Павлович. Думаю, что она поможет нам отразить набеги степных хищников, которые ежегодно уводят в рабство сотни русских людей.
– Вот и отлично, – сказал Шумилин. – Думаю, что решение наших азиатских дел поможет нам и в делах европейских. Ведь та же Британия больше всего на свете боится, что из ее жадных рук уплывет набитая сокровищами Индия. Потому-то она так чувствительна к нашим успехам в Азии.
– Англия, куда ни посмотришь – везде эта проклятая Англия! – генерал не на шутку разозлился. – Кажется, эта страна своей единственной целью существования избрала возможность как можно больше напакостить России.
– «У Англии нет постоянных союзников – у нее есть постоянные интересы», – Сергеев процитировал Перовскому слова одного из британских премьер-министров. – Британия еще со времен королевы Елизаветы Девственницы живет грабежом. Сначала она грабила своих же подданных, сгоняя крестьян с их земель, а потом, под угрозой виселицы, заставляя их за одну лишь еду трудиться на заводах и фабриках.
Потом она опустошила и разграбила соседей – ирландцев, предварительно пройдясь по этому острову огнем и мечом. Достаточно вспомнить походы Кромвеля. «Железнобокие» этого пуританского упыря истребляли бедных ирландцев, словно волков. В 1641 году в Ирландии проживало более полутора миллионов человек, а в 1652 году на острове осталось лишь 850 тысяч, из которых 150 тысяч были английскими и шотландскими новопоселенцами. То есть англичане убили каждого второго ирландца!
Далее начались колониальные захваты и торговля рабами. Сколько крупных состояний сколочено в Британии на торговле людьми, как черными, так и белыми, которых британцы, впрочем, людьми и не считали. Потом эти разбойники добрались до Индии. Люди сотнями тысяч умирали от голода, обогащая Ост-Индскую компанию. А Британия все дальше и дальше запускает свои щупальца, и пределам ее алчности не видно конца…