– Собственно, я хотела не поговорить, – сказала Сид, – а предложить кое-что.
– Да?
– Я хотела бы поехать с тобой в хижину в эти выходные. Не в качестве телохранителя и не ради очередного совещания по поводу расследования. А чтобы остаться с тобой наедине. Ты и я, и больше никого.
Эти слова поразили Дарвина в самое сердце. Он помедлил, прежде чем ответить.
– Это может быть опасно… находиться рядом… – начал он и запнулся, собравшись договорить: «со мной», но сказал: – С хижиной.
– Разве существует безопасное место, если они идут за нами по пятам, Дар? – улыбнулась Сидни. – Если не хочешь ехать со мной вместе, ничего страшного. Но в данную минуту ты в безопасности.
Дарвин сообразил, что последняя фраза – с подтекстом, но каким – он не понял.
– Нужно еще заехать в гостиницу за твоими вещами? – спросил он.
Сид пнула ногой небольшую сумку, которую принесла с собой.
– Я уже собралась.
Они выехали из города на «Лендкруизере», нагруженном старой винтовкой Дарвина, позаимствованным у капитана Батлера оружием и боезапасом, укрытыми брезентом, и кое-какими продуктами – бутербродами, зеленым салатом и бутылкой вина. Внезапно Дарвину пришла в голову одна мысль. Довольно нахальная, но если Сид подразумевала то, о чем он заподозрил, то она не собирается спать в пастушьем фургоне. «Черт, – подумал Дар, – надо было заскочить в аптеку на выезде из города!» И неожиданно залился румянцем. Все эти годы он хранил верность Барбаре, и после ее смерти у него больше никого не было.
Сидни легонько коснулась его руки. Дар посмотрел на нее.
– Ты веришь в телепатию? – снова улыбнувшись, спросила Сид.
– Нет, – ответил Дарвин.
– Я тоже, – сказала главный следователь. – Но можно я сделаю вид, что на минуточку поверила?
– Конечно, – согласился Дар, впиваясь глазами в дорогу и надеясь, что его шея и щеки не настолько красные, как ему кажется.
– Перед нами стоит, возможно, одна и та же дилемма, Дар, – начала Сидни. – Мы не настолько молоды и стеснительны, чтобы обмениваться намеками и ходить вокруг да около. Но ничего плохого в этом нет.
Дар упорно не сводил взгляда с дороги.
– До замужества у меня была довольно скучная жизнь, – призналась она. – И мы с Кевином хранили верность друг другу. Просто мы были слишком разные. С тех пор, по множеству причин, у меня никого не было.
– У нас с Барбарой… было то же самое, – сказал Дарвин. – Я не… В смысле, я решил больше не…
Она снова коснулась его руки.
– Не нужно ничего объяснять, Дар. Я просто хотела сказать, что мы оба этого хотим. Мы не дети. И, возможно, наше дурацкое воздержание за все эти годы позволит нам лучше понять и принять друг друга.
Дар бросил на нее быстрый взгляд.
– Если ты и дальше будешь угадывать мои мысли, – признался он, – я поверю в телепатию.
Они подъехали к хижине на закате. Золотой свет заходящего солнца пробивался через неплотно прикрытые ставни единственной жилой комнаты.
– Хочешь сперва перекусить или чего-нибудь выпить? – спросил Дар.
– Нет, – ответила Сидни.
Она сняла кобуру с пояса, отцепила три запасные обоймы, висевшие на изящном кожаном ремешке, и положила все это на кресло.
Дарвин так давно не помогал женщине раздеваться, что успел подзабыть, что пуговицы на женской одежде находятся с другой стороны. Оставшись в простых трусиках и бюстгальтере, Сид предстала во всей красе – золото и белизна. Дар наконец припомнил, как расстегиваются все эти крючки и застежки, так что быстро помог ей избавиться от последних покровов. Груди Сид были полными и тяжелыми, а бедра крепкими и широкими. Перед ним стояла взрослая, зрелая женщина.
– Твоя очередь, – сказала она, помогая ему стянуть через голову футболку.
Затем она взялась за его пояс.
– Мне с самого начала было интересно, какое белье ты носишь – в обтяжку или свободное, – прошептала она между поцелуями, прижимаясь полной грудью к его обнаженной груди.
И расстегнула «молнию» на ширинке его хлопчатобумажных штанов.
– Вот это да! – изумленно воскликнула Сид.
– Привык за время службы во Вьетнаме, – признался Дарвин. – В джунглях никто не носит нижнее белье.
– Как романтично, – промурлыкала Сид, улыбаясь.
Она обняла его, потом ее рука скользнула ниже, еще ниже…
Простыни были свежими и прохладными. Сид отбросила подушки в сторону.
Дар целовал ее губы, пульсирующую жилку у основания шеи, ее груди и твердые соски. Их пальцы переплелись еще до того, как они начали заниматься любовью.
Сидни целовала его долго и нежно. Она закинула руки за голову, их пальцы тесно сплелись. Дар прижимался к ней всем телом, стремясь ощутить, вжаться, проникнуться ею еще сильнее, глубже, полнее.
Они сели ужинать около одиннадцати вечера. Дарвин, в одном халате на голое тело, жарил на улице мясо на гриле, пока Сид резала салат и варила картошку. Оба дружно решили, что печь картошку – слишком долго, можно не дождаться и помереть с голоду. На столе ждала открытая бутылка каберне-совиньона. Когда они наконец сели за стол, Дар жадно набросился на еду. Сидни ела с неменьшим аппетитом.
Дарвин успел позабыть, как это прекрасно. Нет, он, конечно, помнил удовольствие от секса – такое не забывается, – но не помнил тысячу мелких удовольствий от близости с женщиной. О том, как приятно лежать рядом обнаженными и болтать, пока снова не захлестнет новая, жаркая волна желания; принимать вместе душ и превращать обычное мытье головы в настоящее любовное представление; смеяться, гуляя по зеленой траве босиком, в банных халатах; проголодаться и готовить вместе ужин. И чувствовать себя счастливым.
Сидни и Дар налили себе по стакану «Мак-Аллана» вместо десерта и сели у камина. Ночь была теплой, но они все равно разожгли в нем огонь и не стали закрывать ставни. В распахнутые окна вливались запахи хвои, шорох леса, одинокий щебет ночных птиц и далекий вой койота. Так и не допив виски, они вернулись в постель и занялись любовью. На этот раз их объятия были более страстными и неистовыми, чем в предыдущий. И они вскрикнули одновременно, сливаясь в единое целое.
Потом они лежали на мокрых простынях, гладя друг друга и вдыхая смешавшиеся пряные ароматы собственных тел.
– Итак, – мягко сказала Сидни, – самое время мне все рассказать.
Дар приподнялся на локте.
– Что рассказать? – спросил он.
– Почему ты пошел в морскую пехоту и стал снайпером.
В угасающем свете камина ее глаза загадочно мерцали.
Дарвин рассмеялся. Он ожидал услышать что-то более… романтичное, что ли.
Сид снова заговорила – таким же мягким, но серьезным голосом:
– Я хочу понять, почему юный Дарвин Минор, такой интеллигентный и впечатлительный молодой человек, решился пойти в морскую пехоту и стать снайпером.
Дар лег на спину и уставился в потолок. Странно, но ни сейчас, ни прежде он не был готов отвечать на этот вопрос. Он не рассказывал об этом никому, даже Барбаре.
– Я уже говорил тебе, что увлекался спартанцами. Но так и не сказал почему, – начал он.
Дарвин помолчал с минуту, прежде чем продолжить.
– Мне было страшно, – наконец признался он. – Я был очень боязливым ребенком. В семь лет… Я помню этот день, помню, что сидел на бордюре у тротуара и вдруг так ясно осознал… В семь лет я понял, что когда-нибудь умру. Уже тогда я был атеистом. И знал, что загробной жизни не существует. И эта мысль испугала меня до чертиков.
– Все мы рано или поздно это осознаем, – прошептала Сидни. – Правда, обычно в более позднем возрасте.
Дар покачал головой.
– Этот страх не ушел. Мне стали сниться кошмары. Я мочился в кровать. Я боялся оставаться один, без родителей, даже по дороге в школу. Потому что неожиданно понял, что умру не только я, но и они тоже. А вдруг они умрут, когда я буду сидеть в школе, в своем третьем классе, на занятиях мисс Хоул?
Сид даже не улыбнулась. А через минуту сказала:
– Значит, ты пошел в морскую пехоту, чтобы стать храбрым… избавиться от страха?
– Нет, – ответил Дарвин. – Не совсем. Я рано закончил школу, за три года прошел колледж и получил степень по физике, но все это время меня больше всего занимали смерть, страх и контроль. Тогда я и начал интересоваться спартанцами и их идеями о контроле над страхом.
Он повернулся на бок и посмотрел на Сид.
– А потом началась война во Вьетнаме…
Она положила прохладную ладонь ему на грудь.
– И поэтому морская пехота США, – тихо промолвила она.
– Ну да, – ответил Дар, слегка пожав плечами.
– Ты думал, что морские пехотинцы до сих пор владеют тайнами контроля над страхом.
– Что-то в этом роде, – неохотно признал Дарвин, понимая, как глупо это звучит.
– И как?
Дар задумчиво пожевал нижнюю губу.
– Нет, – наконец ответил он. – Они много позаимствовали у спартанцев… пытались дотянуться до их уровня… Но растеряли суть учения и всю философию, на которых базировалось мировоззрение спартанцев.
– Снайпер… – начала Сидни. – Я знакома с несколькими снайперами из оперативных групп ФБР, но они всегда держались особняком…
– Это отдельная каста, – согласился Дар. – Видимо, именно поэтому меня тянуло к ним. Морских пехотинцев учат быть частью чего-то большего, армии, а снайперы работают в одиночку… или по двое. Учитываются малейшие факторы: местность, скорость ветра, расстояние, освещенность… все. Ничего нельзя упускать.
– Я поняла, почему тебя к ним тянуло, – прошептала Сид. – Постоянная работа мысли.
– Парня, который основал мою снайперскую школу, звали Джим Ленд, – сказал Дарвин. – Уже после войны я случайно узнал, что Ленд написал небольшое пособие для снайперов под названием «Один выстрел – смерть». Хочешь цитату оттуда?
– Да, – шепнула Сид. – И дословно, если можно. Я так люблю слушать всякие нежные глупости в постели.
Он улыбнулся.
– Капитан Ленд писал: «Требуется определенное мужество, чтобы быть одному – наедине со своими страхами, наедине со своими сомнениями. Не у кого будет черпать силы, кроме себя самого. Это мужество – не обычная храбрость, возникающая из-за переизбытка адреналина. И не бравада, вытекающая из страха, что другие сочтут тебя трусом».