Штейн сначала поставил стакан. Потом, передумав, налил еще соку и продолжил.
– Церковь в Лестере католическая. Зная о встрече Его Святейшества Кирилла с Папой Римским, мне подумалось, что возможно, наш разговор будет полезен. В свете, так сказать, последних событий.
Гость терпеливо слушал, стараясь всем своим видом подбодрить оратора.
– Так вот. В церковной библиотеке Святого Николоса отыскались документы о приобретении участка земли и строительстве на нем католической церкви Мартина Исповедника. В начале XVI века это была окраина Москвы, а нынче это Таганка, улица Солженицына. Все документы уже прошли проверку в экспертном отделе Британского музея. Имеются письменные заключения по всей форме.
Давид Михайлович по привычке развел руками, давая понять, что вопрос на этом можно считать исчерпанным, но расплескал на белоснежную скатерть свой сок. Стал вытирать его салфеткой, от чего все получилось еще хуже. Совершенно расстроившись, взглянул на гостя, ища поддержки. Тот продолжал сдержанно молчать, и, как воспитанный человек, не замечал неловких мелочей. Это подействовало ободряюще, и хозяин продолжил.
– Поначалу я отнекивался, – нервно улыбнулся Штейн, – тут квалифицированный переговорщик нужен, а я-то… Правда, потом понял, что англичане могли бы официально запрос сделать, документы в Гаагский суд передать. Пусть бы там кто решил это дело… Однако они народ деликатный, сначала решили по-человечески вопрос обсудить. Мол, как наши на это смотрят. И вот еще что… Как оказалось, в столице-то уже три католических храма. И службы там идут. Оформили и передали все чин чинарем. Вот я и решился поучаствовать в этом богоугодном деле. Возможно, и вам сподручнее будет через меня весточку предать. Так что, располагайте мной по своему усмотрению.
Сделав вид, что с него свалился тяжкий груз, хозяин расправил плечи. Потом, о чем-то вспомнив, махнул рукой. Порывшись в карманах, достал полученную от брюнетки флэшку и протянул гостю.
– Забыл совсем. Вот. Тут фотокопии всех документов.
– Я передам нашим специалистам. Они ознакомятся. О результатах сообщу, уважаемый Давид Михайлович.
– Ну, вот и славно, – хозяин мило улыбнулся. – Только у нас всего два дня. Вы уж постарайтесь, дорогой Владимир.
– Все, что смогу, – откланялся гость. И они по-дружески пожали руки.
Глава VIIIМосква. Арбат
Прошедшая мимо гроза, принесла прохладу. Вечерняя столица едва успела свободно вздохнуть от летней духоты, как тысячи тысяч менеджеров хлынули на ее улицы из офисов. Наверное, кто-нибудь придумает название, подобное «five o'clock», которое одним термином обозначит всю суету, возникающую по окончании рабочего дня в городах. Впрочем, до традиции это пока не дотягивает, поскольку лет тридцать назад в это время улицы Москвы заполняли усталые рабочие, ковавшие мощь страны на заводах с названиями известными каждому гражданину. СССР была тружеником, Россия нынче продавец. Институты и университеты еще выпускают специалистов самых разных профессий, но большая их часть быстро становятся менеджерами. Так решили новые хозяева некогда Великой Державы.
Эти размышления не давали покоя худенькой девушке, подхваченной людским потоком, несущемся по направлению к станции метро. Она старалась понять, почему граждане этой замечательной и богатой станы сами разрушили свои вековые традиции и теперь мечутся в поисках новых. Ведь это их деды весело пели «…мы старый мир разрушим. До основания, а затем…»
Затем не получилось, и теперь тысячи советников разных стран и традиций пытаются поучать растерявшихся граждан одной из самых больших стран мира.
– Хорошо, что не начали с «five o'clock», – неожиданно прозвучал знакомый насмешливый голос в сознании Вари. – Вам лучше вспомнить свои традиции.
– Александр! – мысленно воскликнула девушка. – Я рада тебя слышать.
– Мы можем и увидеться, – лукаво прошептал он, словно предлагая поиграть в прятки.
Она завертела головой, но плотные ряды спешащих рядом оказались непреодолимым забором. Тогда худышка переключила свое внимание на ментальный уровень и увидела фантом македонца на скамейке неподалеку. Она стала протискиваться прочь из людской стремнины, но поток сразу не отпускал.
– Только охотники рыщут по одиночке, – уже серьезно произнес голос, – удел остальных быть в толпе.
– А как же отшельники? – девушка наконец выбралась на свободу и направилась к обладателю золотых кудряшек. – Они уходят в горы не ради охоты.
– Если отшельники в горах не научатся добывать себе пищу подобно горным козлам, – он порывисто встал, жестом предлагая подошедшей даме сесть рядом на обшарпанную скамейку, словно это был диван в королевских покоях, – им придется питаться святым духом.
– Ты хочешь сказать, что рассказы об отшельниках и старцах-схимниках выдумки?
– Отчего же! Позволю себе напомнить перевод с греческого слова схимник, – македонец иронично глянул на собеседницу. – Носящий рясу. Ничего более. Это первый шаг мирянина, решившего покончить с распутной жизнью и стать на путь спасения души. Ему выстригают на маковке крестиком шевелюру и вручают камилавку. Чтобы не надуло.
– Но это же не схима.
– Не путай понятия, умница. Носящий рясу идет на следующий шаг – пострижение в мантию, с обетом послушания, отказа от собственности, супружества, интимной жизни (как принято у вас говорить). Давший обет целомудрия Господу получает четки, мантию, клобук вместо камилавки и сандалии, чтобы пройти путь строгого аскетизма.
– Это второй шаг?
– Верно, но шаги могут длится десятилетия. Только настоятель монастыря решает, готов ли идущий этим путем к третьему шагу – пострижению в великую схиму.
Девушка кивнула, давая понять, что разобралась с этими понятиями.
– Схимник должен сложить с себя все полномочия, порвать все мирские связи и жить отдельно от братии. Он дает более строгие обеты, но приобретает нечто особое. Новое имя и еще одного небесного покровителя.
– И все же, – не сдавалась девушка, – он же не охотник.
– Говоря об охотнике, я не имею в виду бородатого мужика с копьем или стрелами. Охота ради пропитания более эффективна в стае. Будь то волки, дельфины или львицы… А схимников и отшельников кто-то должен кормить.
Золотые кудряшки игриво качнулись вместо улыбки македонского царя.
– Охотником я называю того, кому уже в детстве мало иметь теплую норку и зернышек горку, кого влечет великая и непостижимая идея. Которую он еще, может быть, и не осознал сам.
– Неважно, будь то мысль о мировой диктатуре или великой книге?
– В принципе – да. С той лишь разницей, что паразиты стремятся жить за счет других и не терпят инакомыслия. Подчинение и накопление для них два взаимосвязанных и взаимонеобходимых процесса. Все сводится в итоге к той же норке, только в виде пирамиды. Творческая личность, как правило, одиночка. Ей не нужны полчища тупых исполнителей. Результат своего труда она отдаст бескорыстно, и тем будет счастлива.
– А как же маньяк-убийца, – возразила Варя, – они обычно одиночки.
– Это проявление паразита из другого мира, который создает себе здесь эгрегор и питается энергией страха. Внушить смертному мысль о его превосходстве по физическим или духовным качествам несложно, и тогда слепец побежит проверять себя на практике.
– Тварь ли я дрожащая или право имею?
– Так сказал кто-то из ваших мыслителей, но это поэтический образ. С точки зрения энергии все достаточно просто. Разрушение всегда ведет к выбросу энергии, затраченной на создание. Будь то прорыв плотины, снежная лавина или убийство смертного. Только переход энергии из плотного мира в тонкий возможен через посредника, но его несложно найти.
– А традиции? – неожиданно спросила девушка. – Это тоже энергия?
– Ты растешь умница! – грустная улыбка озарило красивое лицо воина. – Любая традиция это возвращение к нашим корням. Мы вспоминаем своих пращуров, ведь они не случайно все придумали и передали нам. Это не наследство, а наследие. Законы, традиции, обычай – наша связь с предками. Вспоминая об этом, мы передаем им свою энергию, а они охраняют наш мир. Нарушая традиции, мы предаем их. А предательство не прощают!
Он замолчал, глядя куда-то вдаль. Словно что-то вспоминая.
– Прости, я давно хотела спросить…
– О моих женах? – быстро перебил ее македонец. – Да, я трижды нарушил обычай. Сначала Роксана… Княжна Бакстрии родила мне наследника. Была со мной в Индии. Три года спустя, в Персии, я взял в жены дочь царя Дария – Барсину и Парасатиду – дочь Артаксеркса. Этот шаг был продиктован моим упрямым желанием стать царем Европы и Азии. Мои боги не простили предательства традиций – не прошло и года, как мое тело умерло. Потом и все мои близкие. Не пожалели даже малыша. Руками Кассандра были убиты и моя мать Олимпиада, и Роксана, и сын – Александр IV, так и не успевший стать царем Македонии.
– Раз уж зашел разговор об этом, осмелюсь спросить о путанице имен второй жены.
– В тот раз я хотел задобрить своих богов и, согласно македонским обычаям, дал Барсине новое имя после замужества – Статира. Она была гордячкой, а по-гречески Статира означает потребность в доминировании. Всегда и везде. Особенно с тем, кто сильнее. Впрочем, второе имя не помогло.
– Извини, мне не хотелось тревожить твои раны, – и девушка быстро сменила тему разговора. – А почему ты вспомнил об английской традиции?
– Англичане и по сей день спорят, откуда появился «five o'clock». Одни утверждают, что все началось с указа 1851 года об ограничении продажи алкоголя и внедрении чаепития в пять вечера. Другие ссылаются на устав Чайной компании, созданный после резкого сокращения поставок чая из Китая. Некоторые отдают пальму первенства фрейлине королевы – герцогине Анне Берфордской, умалчивая при этом, что герцогиня завела моду на «four o'clock». Португальцы вообще настаивают на том, что англичане нагло присвоили традицию, введенную их принцессой Катариной Брагинской. Впрочем, главная версия это желание Её Величества королевы Виктории откушать чаю после коронации.