— Не будь таким бесчувственным, Джейсон. Сказано же тебе, у меня болит голова.
— Прошу прощения, мне вовсе не хотелось быть бесчувственным, — промолвил я, вообразив ее обнаженной, привязанной к кольцу и основательно отхлестанной плетью.
— Пошли внутрь, нечего тянуть, — заявила Беверли. — Завтра тебе рано вставать. Ты должен будешь пройти на рынок, купить мне одежду и отправиться искать себе работу.
— Да, Беверли.
Я придержал для нее дверь, и она вошла первой. Трактирщик озадаченно поднял голову, недоумевая, с чего это девушка не следует за мной по пятам.
Я указал на лестницу, и она опять же первой начала подниматься по ступенькам.
— Нам обязательно надо будет подыскать жилье получше. Причем не мешкая, — потребовала она.
— Хорошо, Беверли, — отозвался я.
На лестнице было темно, если не считать маленьких дрожащих лужиц света, отбрасываемых от мерцающих ламп на масле тарлариона.
Когда мисс Хендерсон поднималась по лестнице, я смотрел на ее лодыжки. В кандалах, на рынке, они смотрелись совсем неплохо. Потом мне вспомнилось кое-что. Давным-давно, перед тем как потерять сознание в салоне такси, я видел ее на заднем сиденье с задранными ногами. Лодыжки и тогда выглядели что надо! А уж как бы они смотрелись в оковах!
11. ПЕГГИ
— Возьму ту, что в алькове, — сказал я Тасдрону и кинул монету на заляпанный прилавок.
— Она твоя, — ответил Тасдрон, протирая кубок для паги мягким полотенцем. Я пересек таверну и вошел в альков. Там, у стены, выложенной красной плиткой, дожидалась на коленях обнаженная блондинка. Отвернувшись, я задернул и застегнул тяжелые кожаные занавеси, после чего снова обратился к ней.
Запястья рабыни были привязаны к железным кольцам по обе стороны ее тела, чуть ниже уровня плеч. Предыдущий клиент, воспользовавшись девушкой, оставил ее в этом положении, и не подумав освободить. Меня это вполне устраивало, ибо я собирался допросить эту рабыню.
Девушка стояла коленями на рыже-красных мехах в тусклом свете крохотной коптилки с жиром тарлариона.
— Что угодно господину? — спросила она, вжимаясь спиной в красную плитку.
— Помнишь меня? Я тот самый малый, который на пари бился в этой таверне врукопашную и к которому потом стал задираться пират по имени Клиомен. Тогда меня выручил некто Каллимах.
— Да, господин, — отвечала она. — Я находилась здесь и все помню. Это Каллимах из Порт-Коса.
— Он когда-то был воином, да?
— Среди девушек хотят такие слухи.
— А раньше ты меня не видела?
— Навряд ли, господин. Я всего лишь рабыня.
— А вот мне показалось, будто в тот раз ты смотрела на меня по-особенному, словно я тебе знаком.
— Это правда, господин. Мне действительно показалось, будто я видела тебя раньше. Но почему — я и сама не знаю.
— Ты всегда была рабыней?
— Нет, господин, я родилась свободной женщиной.
— На Горе? — уточнил я.
— Нет, господин, — девушка улыбнулась. — Боюсь, что на Горе таких женщин, как я, считают созданными для рабства.
— Так где же ты была свободной? — спросил я.
— В далеком, нездешнем мире.
— Где не существует рабства?
— Да, господин.
— Как тебя зовут?
— Пегги, если гак будет угодно господину.
— Это земное имя, — сказал я, — Ты с планеты Земля?
— Да, господин, но, пожалуйста, не бей меня. Я ведь не виновата, что родилась на Земле, и сделаю все, чтобы угодить тебе. Из земных девушек выходят превосходные рабыни.
— Ты говоришь по-английски? — спросил я.
— Да, господин, — ответила девушка по-английски.
— Какое имя было у тебя на Земле?
— Пегги, — проговорила она, — Пегги Бакстер.
— Где ты работала?
— В городе под названием Нью-Йорк, в тамошней таверне, которую называли рестораном.
— Да! — воскликнул я. — Именно!
— Что, господин? — растерянно произнесла она.
— Я вспомнил. Это было там.
— Где?
— На тебе были черные туфли на высоких каблуках, без ремешков.
— Лодочки, — поправила Пегги.
— А еще чулки в черную сеточку, черная мини-юбка и белая блузка с длинным рукавом и глубоким декольте. И черная лента в волосах.
— Не чулки, а колготки, — покачала головой Пегги, — У меня их забрали.
Я понимающе кивнул. Мужчины Гора редко позволяют рабыням прикрывать свои прелести.
— Очевидно, я был не единственным, кто видел тебя. Некто рассудил, что на Горе ты сможешь стать прекрасной рабыней.
— Именно так, господин.
— Не могу не воздать должное вкусу этих людей.
— Спасибо, господин.
— Как же случилось, что ты попала сюда?
— После работы, в поздний час я вышла из ресторана и очень обрадовалась, увидев поблизости свободное такси, — рассказала Пегги. — Это оказалось ловушкой для таких беспечных девушек, как я. Пассажирский салон превратился в камеру, куда накачали усыпляющий газ.
Я потеряла сознание, а пришла в себя уже на Горе, закованная в цепи. Ну а уж потом жестокий хозяин с помощью плети быстро заставил меня усвоить, кто я такая. Ничтожная, жалкая рабыня!
— Я и сам попал на Гор таким же образом. Ты ушла с работы в два часа ночи? — спросил я.
— Да, — ответила девушка, — откуда ты это знаешь?
— Этот чертов таксист говорил, что собирается захватить еще кого-то, кто заканчивает работу около двух ночи.
— Несомненно, речь шла обо мне, — промолвила Пегги с дрожью в голосе.
— Мне тоже так кажется. А куда тебя доставили? В Вонд, в Дом Андроникаса?
— Да. Там меня научили подобающему поведению, а заодно и основам горианского языка, после чего продали владельцу таверны в Танкредовой Пристани. Там меня и увидел мой нынешний хозяин. Я понравилась ему и теперь ношу его ошейник. А ты, господин, — она робко взглянула на меня, — тоже работорговец?
— Нет, — сказал я.
— Откуда же господин знает английский язык? — спросила она.
— Это мой родной язык, — ответил я. — Меня привезли на Гор в общем-то случайно, тоже в качестве раба. Но я стал свободным.
— Господин говорит это нарочно, чтобы поиздеваться над несчастной рабыней?
— В чем тут издевательство? — не понял я.
Пегги рассмеялась:
— Не жди, чтобы я поверила, будто господин тоже с Земли. Я не такая уж дурочка.
— Но я действительно с Земли.
— Если господину угодно потешаться над жалкой рабыней…
— Почему ты мне не веришь? — Мужчины с Земли не такие, как господин. Они сострадательны и слабы, а ты властен и суров. Кроме того, ты смотришь на меня как на рабыню. Именно так смотрят настоящие горианцы.
Я улыбнулся.
— Мужчины Гора, — продолжила Пегги, — натуры сильные и цельные, последовательные и гордые. Они не терзаются сомнениями, ибо убеждены в том, что мужчинам самой природой предначертано повелевать и покорять, а женщинам — смиренно служить своим господам. Настоящие женщины есть только там, где есть настоящие мужчины.
— Как смеешь ты рассуждать об этом, рабыня, прикованная к стене в алькове питейного заведения? — усмехнулся я.
— Я женщина, — с улыбкой ответила Пегги. — Мы маленькие, слабые, нежные, и нам предначертано покоряться, любить и служить. Служить бескорыстно, не рассчитывая на награду. Нам необходимы господа, которые властвовали бы над нами. Первое, что мы видим, попав на Гор, — это плеть в руке безжалостного повелителя, который не потерпит вздорных капризов, которыми мы изводили мужчин на Земле. Что же удивительного в том, что мы преданно любим тех, кому принадлежим полностью?
— Но я действительно землянин!
— В это невозможно поверить.
Я пожал плечами.
— Взгляни на меня, господин, — продолжала она, покраснев. — Кого ты видишь перед собою? Поруганную женщину, которую нужно немедленно освободить, или рабыню, привязанную по прихоти мужчины и для его удовольствия?
— Конечно рабыню.
— Вот именно, — улыбнулась Пегги, — ты смотришь на жизнь как мужчина с планеты Гор.
— Ну а ты кем видишь себя? — спросил я. — Поруганной женщиной, жаждущей освобождения, или рабыней, трепетно ждущей, когда господину будет угодно сделать с ней то, что ему заблагорассудится?
— Конечно рабыней, беспомощной, ничтожной рабыней, мечтающей лишь понравиться господину и доставить ему удовольствие.
— А не хочешь ли ты обрести свободу?
Пегги рассмеялась.
— Для такой женщины, как я, свободы на Горе не существует.
Сомневаться в этом не приходилось.
— Но разве ты не желаешь свободы?
— Нет, господин.
— Но ведь ты с Земли!
— И что из этого?
— Земные женщины стремятся к свободе!
— Ты думаешь, земные женщины не таят в себе непробужденных страстей?
— Не знаю, — признался я.
— Но ведь женщины Земли — всего только женщины.
— Странно это слышать.
— Понимаю, — сказала она. — На Земле я не проявляла своих подлинных чувств — не осмеливалась да и не хотела. Там меня не поняли бы ни мужчины, ни женщины, стыдящиеся свой истинной природы.
Я кивнул. Лживая земная культура сурово отторгала тех, кто пытался следовать зову своей природы.
— Там я думала, будто ищу себя. А на самом деле я искала для себя господина.
— Но разве свобода не драгоценна?
— Я была свободной, — сказала Пегги. — Я знаю, что это такое. Да, она драгоценна. Более чем драгоценна. И порой мне ее очень недостает. Иногда мне снова хочется быть свободной. Такое бывает, когда меня сажают на цепь, или подвергают порке, или приказывают делать то, чего мне вовсе не хочется. Тогда я сожалею о том, что не свободна. Случается, мысль о безмерной власти, которой обладает надо мной мой хозяин, устрашает меня.
Но потом я ловлю себя на том, что именно безмерность этой власти вызывает во мне ни с чем не сравнимые возбуждение и восторг. Это затрагивает самые глубинные струны моей души.
Подчас по ночам, оставшись в одиночестве, я лижу прутья моей клетки или целую оковы.
— Ты боишься своих хозяев? — спросил я.
— Конечно, ведь они имеют власть над моей жизнью и смертью.