Я неожиданно сменил тему, и Джина уставилась на меня с удивлением.
— Товары разграбили, рабов, не успевших бежать, захватили. Сам дом разрушен до основания.
— А Андроникас? Что с ним?
— Успел унести ноги.
— Лола?
— Бежала, — ответила Джина. — Но что с ней произошло потом, схватил ее кто-нибудь или нет, мне неизвестно.
— Думаешь, ей удалось спастись?
— Ускользнуть от захватчиков? Это возможно. Но ведь она все равно носит ошейник.
Я понимающе кивнул.
Лола — привлекательная девушка, и сейчас, скорее всего, кто-то уже посадил ее на цепь. Миловидные юные рабыни долго на воле не разгуливают.
— Ты знал, что порой она выкрикивала во сне твое имя? — спросила меня Джина.
— Нет.
— Ты не смог стать ей хорошим господином.
— Верно.
— Правда, это было давно.
— Очень давно.
— Мне кажется, с тех пор ты сильно изменился.
— Кто знает? — отозвался я, пожав плечами.
— Джейсон, — прошептала она.
— Что?
— Ты освободил мне ноги.
— Ага. С моей стороны это было ошибкой.
— Почему?
— Потому что ты не обладаешь чувствами нормальной женщины, и с этим, видимо, ничего не поделаешь.
Я наклонился, чтобы снова надеть цепь на ее лодыжку, но Джина торопливо отдернула ногу.
— Что такое? — спросил я.
— Пожалуйста, не надевай на меня оковы. Повремени.
— С чего бы это?
— Я хочу быть женщиной.
— Правда?
— Да, правда, — ответила она.
— В таком случае, ты должна будешь, ничего не скрывая, уступить своим глубинным, внутренним чувствам.
— Это и значит превратиться в смиренную, покорную, укрощенную рабыню…
Я обнял ее. Джина напряглась.
— Ты дрожишь? — спросил я.
— Конечно. Я ведь всего лишь женщина, причем — пленница.
— Постоянно помни об этом.
— Да уж не забуду.
— С виду ты кажешься большой и сильной, — заметил я.
— Я вовсе не такая уж большая и совсем не сильная.
— А вот тело у тебя нежное и очень приятное на ощупь.
Рывком за руки я заставил ее сесть.
— Ты считаешь, что мужчина может пожелать меня? — спросила Джина.
— Вполне, — ответил я. — Ну-ка, попробуй вырваться!
Джина попыталась высвободиться, но тщетно.
— Ты прекрасно знаешь, что мне не вырваться, — признала она наконец. — Ты сильнее!
Я швырнул ее спиной на соломенную подстилку.
— Джейсон, не будь со мной груб, — взмолилась пленница.
— Я буду обращаться с тобой так, как принято.
— Да, Джейсон.
— А тебе придется привыкать к безоговорочному повиновению.
— Да, Джейсон.
— И прежде всего приготовься отдаться своим глубинным побуждениям.
— Я стараюсь… — начала Джина, но вскрикнула, когда я дернул ее за волосы.
— Нечего стараться! Отдайся им! Понятно?
— Да.
— Что да?
— Да, господин, — сказала женщина.
— Похоже, Джина, ты сумела повиноваться своим чувствам, — заметил я, когда все кончилось.
— Еще недавно я бы не поверила, что такое возможно, — ответила она. — Мне трудно было представить, что подобные чувства вообще существуют.
— Можно подумать, будто ты не видела извивающихся и кричащих от страсти рабынь.
— Видела, конечно видела. Но мне казалось, что такие чувства присущи лишь рабыням. Только сейчас, — Джина улыбнулась, — мне довелось испытать малую толику того, что ощущают они. Не удивительно, что эти чувственные шлюхи так любят свои ошейники.
— Может быть, каждой женщине не мешает почувствовать на своей шее рабский ошейник. Тогда она поймет, что подлинное ее счастье — это радость рабыни.
— Правда, — согласилась Джина, — нет радости выше, чем счастье всецело принадлежать мужчине, любить его, повиноваться и служить ему.
— Возможно, — промолвил я.
Джина поцеловала меня.
— Ты знаешь, как обращаться с женщинами, Джейсон, — сказала она. — Тебе удалось научить меня понимать мое новое положение.
— Любой хозяин научил бы тебя этому ничуть не хуже.
— Наверное, ты прав, — прошептала она, положив голову мне на живот. — Я видела таких, как я, прикованными к колоде. Но мы не приносим высоких доходов.
— Возможно, — не стал возражать я.
— Но куда бы меня ни послали — на кухню, на мельницу или в прачечную, — продолжила Джина, — я все равно находилась бы в полной власти своего хозяина.
— А как же иначе?
— Может быть, мне пришлось бы тащить плуг под плетью крестьянина, штопать сети рыбака, готовить ему еду и согревать циновку в его лачуге, когда он того пожелает.
— Вполне возможно.
— Я угодила тебе?
— Вполне.
— Как думаешь, у меня получится угождать и другим мужчинам?
— Почему бы и нет?
— Потому, что я не столь привлекательна и желанна, как большинство женщин.
— Ты вполне привлекательна и можешь оказаться очень даже желанной.
— Как ты добр к беспомощной пленнице, которая скоро станет рабыней!
— Я говорю правду.
— Ты добр и снисходителен…
Я промолчал.
— Мне придется приложить все усилия, чтобы понравиться своим господам, — сказала она.
— Я бы рекомендовал тебе поступать именно так. Это в твоих интересах.
Джина прижалась ко мне, дрожа всем телом.
— Мужчины Ара лишили меня свободы, взяв в плен, — сказала она, — а ты лишил меня свободы, сделав женщиной.
— Отдаваясь мне и своим чувствам, ты поступала вовсе не как рабыня, которой, кстати, ты до сих пор не являешься, — указал я. — Но видимо, это самая высокая степень самоотдачи, на которую ты пока способна.
— А что, может быть и большая степень?
— На настоящем этапе ты даже представить себе не можешь всей глубины и силы страстей настоящей рабыни.
— Но то, что ты сделал со мной, необратимо, — промолвила Джина. — Мне уже никогда не вернуться к прошлому, не осознать себя гордой и сильной, свободной женщиной.
Я пожал плечами. Для меня это не имело значения.
— И все же, — пробормотала Джина, всхлипывая, — я слишком некрасива, чтобы быть рабыней.
— Ты женщина, — возразил я.
— Да, — признала она. — Я женщина. Хотя до недавнего времени даже не представляла себе, что это такое.
— Женская натура сильно отличается от природы странного существа — мужчины в женском обличье.
— Да, — согласилась она, — настоящая женщина — это нечто совсем иное.
— Вот именно.
— По существу, это рабыня.
— Так и есть.
Неожиданно Джина отчаянно зарыдала.
— В чем дело? — спросил я.
— Мне нужен господин, — отозвалась она. — Я хочу угождать ему, служить ему, делать все, что он потребует. Хочу отдавать всю себя, ничего не требуя взамен. Хочу быть его собственностью, хочу оказаться в полной его власти.
— За чем же дело стало?
— Я никому не нужна! Ни один мужчина меня не захочет.
— Эй, приятель, ты с ней закончил? — послышался грубый голос.
Встрепенувшись, я вскинул глаза и увидел стоявшего с края соломенной подстилки здоровенного, неотесанного малого в одежде тарновода.
— Да, — с улыбкой ответил я и, взяв свободный конец оков Джины, сдвинул ее лодыжки, чтобы снова сковать их вместе.
— Постой, не надо, — сказал тарновод. — Оставь как есть.
— Ладно, не надо, так не надо.
— Экая ты сдобная, — хмыкнул тарновод, глядя на Джину.
Она подняла на него робкий взгляд.
— Тебя уже заклеймили, женщина? — спросил он.
Рука Джины невольно потянулась к левому бедру.
— Нет, — ответила она. — Еще нет.
— Ты эту бабенку попробовал? Как она? Есть от нее толк? — спросил меня тарновод.
— О да, — заверил его я, — она очень хороша. А когда получит клеймо и ошейник, будет еще лучше.
— Это само собой, — буркнул он, разглядывая Джину, и она ответила ему робким, но нежным взглядом. И сама Джина в этот миг показалась мне нежной и очень уязвимой. Создавалось впечатление, будто она претерпела некое внутреннее преображение.
— Красивая бабенка, — ухмыльнулся тарновод.
— Точно, — согласился я, поскольку понял, что в определенном смысле это чистая правда. А вот Джина, услышав, что ее назвали красивой, разинула рот от изумления. И задрожала от возбуждения. Правда, в следующее мгновение он пнул ее, и она вскрикнула от боли.
— Раздвинь ноги, женщина из Вонда! — приказал тарновод. — Я хочу обладать тобой.
— Слушаюсь, господин, — вскрикнула Джина.
Несколько мгновений я наблюдал за тем, как она извивается в его руках.
— Ты будешь хорошо смотреться у колоды, — сказал тарновод.
— Да, господин.
— Может быть, я куплю тебя.
— Да, господин! — выдохнула она. — Купи меня, господин!
Оставив эту парочку совокупляться, я пробирался между столиками, занятыми солдатами и торговцами. Им прислуживали обнаженные, закованные в цепи женщины из Вонда.
— Наши уже выступили на север, — донеслись до моего слуха чьи-то слова.
— Войска из Лары доберутся сюда через два дня, — сказал кто-то другой.
— К тому времени они найдут на месте Вонда лишь пепел, — рассмеялся третий.
Направляясь к выходу, я случайно задел локтем скованную прислужницу, и та, трепеща, упала на колени. Я проследовал мимо.
— Жаль только, что война опасна для торговых караванов, — заметил кто-то из посетителей.
— Да. Грабеж идет вовсю, — поддержали его другие.
— Я слышал, — заметил его собеседник, — что больше всех свирепствуют речные пираты. С уходом войск из Лары они расхрабрились, разграбили пригороды самой Лары и удалились на галерах, нагруженных добычей.
— Может, это заставит войска Лары повернуть назад?
— Вряд ли. Они настроены решительно.
— Их будут продавать на речных рынках, — донеслась фраза, оставшаяся для меня не совсем понятной. Скорее всего, сказанное не относилось к пленницам из Вонда, ибо доставить их на речные рынки, находившиеся ниже по течению Воска, было бы затруднительно. Тем паче что на южных рынках рабыни стоили дороже. По моему предположению большинству женщин из Вонда предстояло познакомиться с невольничьими рынками Ара.