А вот рабыням, напротив, почти никогда не дозволялось носить вуали. Обычно они одевались так, чтобы все их прелести оставались открытыми даже для случайных взоров. Во-первых, это помогало девушкам помнить, что они только рабыни, существующие для того, чтобы доставлять удовольствие мужчинам. А во-вторых, обнажение их тел побуждало мужчин, поддавшихся вожделению, похищать для удовлетворения своей похоти именно рабынь, а не свободных женщин.
По моему разумению, такой подход в известном смысле себя оправдывал: похищение рабынь как для собственных нужд, так и с целью перепродажи было на Горе явлением, распространенным более широко, нежели захват свободных женщин. С другой стороны, как бы ни обстояло дело с точки зрения теории или статистики, свободная женщина тоже вполне могла ощутить на шее рабский ошейник. Иные мужчины полагали, что риск придает особую сладость обладанию еще недавно свободной женщиной, а некоторые работорговцы специализировались как раз на похищении и продаже таковых. И то сказать, помимо изначального риска особую пряность и аромат такого рода удовольствию придавала перспектива последующего укрощения строптивой невольницы.
— Ты не можешь выставить меня на улицу! — все повторяла и повторяла скандалистка.
— Еще как могу, — упорствовал трактирщик.
— Я свободная женщина Вонда, города, состоящего в Конфедерации!
— А я трактирщик, — отвечал он. — Мое дело вести счетные книги да подсчитывать серебро.
Я отпил еще глоток сула, рассеянно прислушиваясь к этому разговору.
Если свободные женщины Гора носили вуали, то некоторые мужчины скрывали лица под масками. Причины тому могли быть самые разные. Скажем, Онеандр носил маску из страха перед воинами Ара, с точки зрения которых законность его торговли с Ларой выглядела, мягко говоря, сомнительно, а также потому, что стыдился горького провала, каким завершилась его затея. Некоторые из посетителей сидели в общей зале трактира в масках, вероятно, потому, что в силу каких-либо соображений не желали быть узнанными. Времена наступили смутные, тревожные, и люди состоятельные и влиятельные вовсе не стремились сделать всеобщим достоянием сведения о своем трудном положении. Кто-то, возможно, опасался, что его могут захватить в заложники с целью получения выкупа. Иные просто стеснялись того, что в одночасье превратились в бездомных бродяг. Наконец, маски носили лица, путешествовавшие инкогнито, а также те, кому приходилось скрываться из-за совершенного прежде бесчестного поступка.
Я непроизвольно вспомнил леди Флоренс. Несомненно, молодые люди, посетители ее тайных аукционов, тоже носили маски. Скорее всего, она сама не знала имени покупателя до тех пор, пока рабыня не преклоняла колен у подножия его ложа.
Я же надел маску потому, что предпочитал остаться в Ларе неузнанным. В этом городе было полно беженцев из Вонда и его окрестностей, некоторые из них наверняка видели меня на арене. Разумеется, если кто-то во мне узнает бывшего гладиатора, это существенно осложнит мою задачу. Впрочем, в настоящий момент имелась и другая причина. Порой свободные молодые люди, укрывшись под масками, похищали свободных женщин, срывали с них одежду и обходились с ними как с рабынями. Опозоренные таким образом женщины обычно бежали, после чего их ловили и уже по праву обращали в рабство, продавая с торгов. Нередко покупателем становился сам похититель, которого, однако, жертва в лицо не знала.
— Я свободная женщина! — невесть в какой раз выкрикнула постоялица.
— Это положение может оказаться временным, — заметил хозяин гостиницы.
— Мне некуда податься, — призналась женщина. — Здесь я, по крайней мере, в безопасности. Речные пираты вполне могут проникнуть даже за черту города. В такой ситуации опасно оказаться на улице.
— За прошлую ночь ты задолжала мне серебряный тарск, — заявил трактирщик. — Хочешь остаться — отдай долг, а за следующую ночь заплати вперед. Еще одну серебряную монету.
— У меня нет денег, — простонала она.
— Нет денег — скатертью дорога!
— Возьми мой багаж, — предложила беженка, — мои дорожные сундуки!
— Мне они не нужны.
Я планировал поутру договориться о транспортировке вниз по реке. Скорее всего, цель моего путешествия ожидала меня не в самой Ларе, а дальше к западу. Многие беженцы предпочитали не оставаться в городе, ибо он находился слишком близко от зоны военных действий. Малые суда совершали челночные рейды между Ларой и малыми городами, такими как Беловодье или Танкредова Пристань, лежавшими ниже по течению.
— Ты не имеешь права выкинуть меня на улицу! — крикнула женщина.
И тогда Стробиус, владелец гостиницы, в раздражении махнул рукой одному из своих помощников. Зайдя за спину беженки, парень крепко взял ее за локти.
— Вышвырни ее, — велел Стробиус.
— Не имеешь права!
— Радуйся и тому, — произнес трактирщик, — что я не раздел тебя догола и не продал в рабство.
— Что здесь происходит? — спросил я, подойдя к стойке.
— Мы ее выставляем, — пояснил Стробиус. — Она задолжала за ночлег, а платить ей нечем.
— Но она свободная женщина, — заметил я.
— Свободного человека никто не обязан содержать, в отличие от раба, — резонно заявил трактирщик.
— Сколько она должна?
— Серебряный тарск за прошлую ночь, — ответил он. — А захочет остаться еще на ночь, так пусть гонит еще один, причем вперед.
— Было бы из-за чего шум поднимать. — Я выложил на стойку два серебряных кругляша. — Цена разумная.
— То-то и оно, что разумная. — Стробиус смахнул монеты со стойки в ладонь и спрятал их в карман фартука.
— Вот твои деньги, сквалыга, — заявила свободная женщина Стробиусу со всем достоинством, на какое была способна беспомощная пленница, все еще удерживаемая вышибалой.
— Да, госпожа, — промолвил трактирщик, почтительно ей кланяясь.
— Может быть, теперь, — сказала она язвительно, — ты велишь своему громиле отпустить меня?
Трактирщик пристально посмотрел на нее.
Женщина задрожала. Ее Домашний камень не был камнем Лары, времена стояли смутные, а Стробиус находился у себя дома, в собственной гостинице. К тому же некоторое время она оставалась его должницей. Не захочется ли Стробиусу увидеть ее раздетой, в рабском ошейнике?
— Пожалуйста, добрый господин, — пролепетала она.
Заполучив в руки женщину, горианец не будет торопиться с ее освобождением. Ему нравится удерживать пленницу насильно, ведь на то он и мужчина.
— Конечно, леди, — улыбнулся Стробиус, снова поклонился и лишь после этого велел помощнику разжать руки.
Высвободившись, женщина сердито разгладила свои одеяния, после чего со вновь обретенным достоинством величаво подошла ко мне.
— Благодарю тебя, господин, — сказала беженка, подняв на меня глаза.
— Пустяки, — отозвался я.
— Я искренне благодарна тебе.
— Может быть, ты присядешь за мой столик? — предложил я. — Правда, ничего, кроме каши из сула, тут не подают, уж чем богаты…
— Когда терпишь невзгоды, приходится довольствоваться тем, что есть, — сказала она.
— У тебя есть какое-нибудь вино? — спросил я Стробиуса.
Трактирщик кивнул.
— Найдется.
— Не хочешь ли вина? — обратился я к женщине.
Ее глаза блеснули поверх вуали. Конечно, бедняжка уже несколько дней не могла позволить себе вина.
— Да, — ответила беженка. — Я выпила бы с удовольствием.
— Садись за мой столик, а я сделаю заказ.
— Очень хорошо. — Повернувшись, она направилась к столику.
— Каша, — сказал Стробиус, — стоит десять медных тарсков. А еще сорок я возьму с тебя за два бокала вина.
— Годится, — ответил я.
Через несколько мгновений прислужник доставил к стойке поднос с кашей и вином. Вручая трактирщику деньги, я спросил:
— Кстати, у тебя не найдется порошка Тасса?
Он ухмыльнулся и полез под стойку.
— Держи.
— Сколько я тебе должен за это?
— Порошок бесплатно, — хмыкнул трактирщик. — За счет заведения.
— Раз так, то спасибо.
Девушка беспокойно повернулась на циновке, снова оказавшись на боку, и поджала ноги. Она застонала. Я увидел, как нежные маленькие пальчики ее правой руки коснулись грубых волокон циновки. Эти волокна оставили следы на шелковистой коже ее обнаженных ног.
Я приберег недоеденную корочку хлеба.
Девушка беспокойно зашевелилась и издала тихий стон. Должно быть, почувствовала, что наступило утро.
Я огляделся по сторонам. Гостиница опустела. Судя по всем признакам, покидали ее в спешке. По слухам, тарнсмены Ара должны были вот-вот появиться в небе над Ларой, так что бегство постояльцев — лишь продолжение исхода из города. Улицы были пусты и тихи. Людей в Ларе осталось совсем немного. Включая, разумеется, эту девушку и меня.
Она перевернулась на живот и теперь лежала, прижавшись к циновке левой щекой.
Наблюдая за ней, я увидел, как ее маленькие пальцы слегка зашевелились, а их кончики снова коснулись волокон циновки. Приметив мой взгляд, она отдернула их, потом снова вцепилась в солому и напряглась.
— Ну вот ты и проснулась, — заметил я.
— Что это такое? На чем я лежу? — испуганно спросила девушка.
— Разве не ясно? Это рабская: подстилка!
— Где я?
— В холле гостиницы Стробиуса, — сказал я. — В городе Лара.
Она приподнялась на четвереньки. Я заметил, что лохмотья подчеркивают красоту ее груди.
— Что случилось?
— Тебя опоили зельем.
Девушка замотала головой, стараясь сосредоточить взгляд, — бедняжка еще не вполне пришла в себя.
— Не стоило тебе пить мое вино, — сказал я.
— Где моя одежда? — испуганно спросила она.
— Я ее выбросил, как и все твои пожитки. Тебе оставлены только та-теера и ошейник. То, что сейчас на тебе.
— На мне ошейник? — прошептала она, недоверчиво и опасливо коснувшись пальцами железа.
— Он на замке, — заверил я.
Я приметил, как ее рука украдкой касается та-тееры.
— Там больше ничего нет, — сообщил я ей. — К тому же я отпорол и кармашек, который ты туда вшила. Рабыням не разрешается носить вещи в одежде. Тебе это прекрасно известно.