— Будучи свободной женщиной, — ответил я, — ты не можешь даже отчасти осознать всю полноту той беспомощности, с какой отдается истинная рабыня.
— А мне кажется, я начинаю понимать, что значит оказаться в полной, и физической и юридической, зависимости от воли своего господина.
— Интригующие мысли, не правда ли?
— Я должна выбросить их из головы. Мне нельзя позволять себе задумываться о чем-либо подобном!
— Это еще почему?
— Потому что такого рода мысли по самой своей сути являются слишком женскими.
— А для гордой свободной женщины столь женские мысли не годятся?
— Совершенно не годятся, — заявила Тендрайт.
— Но для рабыни они, по-моему, вполне уместны и как нельзя лучше соответствуют ее положению, — заметил я.
— Да, — улыбнулась она. — Такой женщине позволительно сохранять верность своей природе.
— Подозреваю, — хмыкнул я, — что у нее просто нет иного выбора.
— Да, — согласилась моя пленница, — никакого выбора у нее нет. Она должна признать, что ее положение соответствует ее природе, причем признать это с готовностью и охотой. В противном случае о мировоззрении рабыни позаботятся хозяин и плеть.
— Похоже, ты в чем-то завидуешь этим несчастным.
— Не исключено, — признала Тендрайт.
— Но теперь на тебе тоже ошейник, — указал я.
— Однако я остаюсь свободной.
— Возможно, это лишь на время.
— Что ты имеешь в виду?
— Вставай, — приказал я вместо ответа.
Мы поднялись, и она заглянула мне в глаза.
— Ты не собираешься помочь мне избавиться от ошейника, так?
Ее пальцы легонько коснулись моего плеча.
— Не собираюсь, — ответил я.
— Ты пробуждаешь во мне странные чувства, Джейсон, — призналась она.
— Вот как? Какого рода?
— Я привыкла к другому обращению. К тому, что мужчины выполняют любые мои желания.
— Полагаю, леди Тендрайт, — усмехнулся я, — тебе пора привыкать к противоположному. Теперь тебе самой придется выполнять желания мужчин.
— Что ты делаешь?
Услышав неподалеку людские голоса и звон оружия, я оставил вопрос без ответа и потащил ее к дверям. Приоткрыл смотровую заслонку и выглянул наружу. На улице не оказалось ни души, и я поднял тяжелые запоры, открыл дверь и высунулся наружу. Поблизости действительно никого не было.
Леди Тендрайт — босую, в короткой рваной тунике и стальном ошейнике — я выволок за руку и швырнул вниз с крыльца. Слетев с широких пологих ступеней, она приземлилась на четвереньки футах в пятнадцати. Поднявшись на ноги, Тендрайт огляделась по сторонам, а я тем временем вновь закрыл дверь и задвинул засовы. Вскрикнув от испуга, Тендрайт взбежала вверх по ступеням и забарабанила в дверную панель.
— Впусти меня! — истошно кричала она. — Впусти!
Я вышел из общей залы и поднялся на второй этаж, откуда открывался лучший обзор. Снизу по-прежнему доносились стук маленьких кулачков и испуганные, жалобные крики.
— Впусти меня, Джейсон! — голосила она. — Впусти меня, господин! Я буду твоей рабыней, господин! Смилуйся надо мной! Господин мой, сжалься над своей рабыней!
Потом — из окна мне это было хорошо видно — девушка выбежала на середину улицы, сотрясаясь от рыданий и затравленно озираясь по сторонам.
— Э, да тут рабыня! Хватайте ее! — послышались мужские возгласы, и на улице появились вооруженные люди. Как я и ожидал — в мундирах армии Ара.
Тендрайт повернулась и в ужасе устремилась прочь, однако, не пробежав и нескольких шагов, застыла, когда увидела, что навстречу ей приближаются еще пятеро вояк. Она остановилась, и воины тут же обступили ее.
— Я не та, кем кажусь! — закричала Тендрайт. — Я не рабыня!
Один из воинов схватил ее за волосы, заставил наклониться и прочел надпись на ошейнике.
— Эту рабыню зовут Дарлин, — объявил он.
— Нет! — взвизгнула она. — Я леди Тендрайт, свободная женщина из Вонда!
Один из воинов завел ей руки за спину и защелкнул на запястьях рабские оковы.
— Я не рабыня! — твердила Тендрайт.
— Дарлин — самое подходящее имя для такой рабыни, — заметил один из бойцов. — Мне уже не терпится ее отведать.
— Подожди, пока мы приведем ее в лагерь, — сказал командир отряда.
— Славный улов, — промолвил другой воин, пристегивая поводок к ее ошейнику.
— Эй, девка, ты с Земли? — спросил один из них.
— Нет, — отвечала пленница. — Нет!
— Врет она все, — хмыкнул другой.
— Я не рабыня! — вскричала Тендрайт, приподнимая рваную тунику, чтобы показать бедро. — На мне нет клейма!
— Никто, кроме рабыни, не стал бы показывать свои ляжки свободным мужчинам, — хмыкнул кто-то из воинов.
— А клейма-то и вправду нет, — заметил другой.
— Эту оплошность легко исправит любой кузнец, — усмехнулся их товарищ. — Эй, Дарлин! А ну отвечай, почему на тебе нет клейма?
— Я не рабыня! И зовут меня по-другому!
— Ты слишком много болтаешь, Дарлин, — отвечали ей.
— Заберем девку с собой, — распорядился командир, — Нам нужно закончить обход.
Тендрайт почувствовала, как натянулся поводок ошейника, и попыталась упереться.
— Я не рабыня, — снова завопила она. — Я леди Тендрайт из Вонда!
— Неужто все женщины Вонда бегают по улицам полуголые, в рабском тряпье да еще и с ошейниками? — глумливо осведомился командир.
— Нет, — ответила пленница, — конечно нет. Меня поймали, привязали к столу и воспользовались мною, словно рабыней для наслаждений. Но это еще не все. Мой похититель заставлял меня притворяться, будто я и вправду его собственность.
— Прекрасно, — рассмеялся один из бойцов.
Женщина смерила его гневным взглядом.
— Бьюсь об заклад, что и я могу принудить ее к этому, — подал голос другой.
— Попозже, в лагере, — повторил командир и, обернувшись к леди Тендрайт, отвесил ей издевательски низкий поклон.
— Почтеннейшая леди Тендрайт, окажи нам честь и соблаговоли проследовать с нами в наш лагерь. Там ты сможешь убедиться в том, что женщины Вонда нам вообще-то уже знакомы. Многие из них любезно согласились подставить свои бедра для клеймения, а шеи — для ошейников. Мы полагаем, что и ты проявишь подобное великодушие.
— Эта девка будет прекрасно смотреться на помосте для продажи, — заметил один из солдат.
— Верно, — поддержал его другой.
— И вот что, леди Тендрайт, — продолжал предводитель, — пока тебя не обратят в рабство должным образом, ты будешь отзываться на имя, написанное на твоем ошейнике. А ну скажи, как тебя зовут? — рявкнул он, мигом отбросив фальшивую учтивость.
— Дарлин! — воскликнула Тендрайт. — Меня зовут Дарлин.
— Хорошо, — кивнул командир. — Кроме того, предупреждаю: коль скоро ты носишь ошейник и в ближайшее время будешь заклеймена, тебе следует вести себя по отношению ко всем нам так, как должно рабыне. Понятно?
— Да, — сказала пленница и тут же получила чувствительный тычок древком копья.
— Да, господин! — вскричала она, содрогаясь от рыданий.
Патруль продолжил путь. Леди Тендрайт со скованными руками поволокли на привязи позади солдат. Ярдов через двадцать она обернулась и, увидев в окне мое улыбающееся лицо, непроизвольно остановилась. Солдат тут же грубо дернул поводок, и женщина, спотыкаясь, заковыляла вдоль по улице следом за своими конвоирами.
5. ПОИСКИ МИСС БЕВЕРЛИ ХЕНДЕРСОН
Ухватив рыжеволосую танцовщицу, все одеяние которой составлял десяток серебряных цепочек, прикрепленных к ошейнику, владелец таверны вышвырнул ее за пределы песчаного круга. Девушка упала и оглянулась, не смея подняться на ноги.
— Этого малого зовут Джейсон! — объявил трактирщик, указывая на меня. — Он ставит десять медных тарсков на то, что одолеет любого, кто примет его вызов.
— Так оно и есть, — подтвердил я, выходя на песчаную арену и скидывая тунику.
— А я бьюсь об заклад, что это пустое хвастовство! — заявил дюжий крестьянин, прибывший откуда-то с северных верховий реки.
Подручный трактирщика держал деньги. Прислуга сновала по залу, собирая монеты у желающих сделать ставку.
Зеваки, включая и нескольких полуголых рабов в ошейниках, с бронзовыми сосудами паги на кожаных ремнях, сгрудились вокруг арены.
Деревенский здоровяк, не теряя времени, бросился на меня. Я позволил ему нанести удар и лишь в последнее мгновение отпрянул назад, так что его бросок пришелся впустую. Зрители разразились одобрительными возгласами. Парня, впрочем, это не обескураживало: он наседал и наседал, но я, держась начеку, отбивал все его наскоки и уворачивался, не давая ему схватиться со мной вплотную.
— Он хорошо дерется, — заметил кто-то из толпы.
Собравшись с силами, я улучил момент и захватил обе руки противника, лишив его возможности наносить удары.
Мне вовсе не хотелось демонстрировать, насколько велико мое превосходство над ним, ибо слишком явное неравенство сил делает поединок неинтересным. В Танкредовой Пристани я допустил подобную ошибку, с легкостью одолев лучшего тамошнего бойца. В результате никто больше на мой вызов не откликнулся, а местный начальник стражи дал понять, что мне лучше убраться из его городка куда глаза глядят.
Из-за собственной недальновидности в Танкредовой Пристани мне удалось разжиться всего лишь десятью медяками.
— Бейся как следует! — зазвучали недовольные голоса.
— Увалень неуклюжий! — заорал кто-то.
— Трус! — крикнул другой.
— Трус! — подхватил мой соперник.
Меня это разозлило, и я стал драться активнее, хотя далеко не в полную силу. Серией быстрых ударов я сшиб моего противника на песок, но при этом изо всех сил притворялся, будто и сам вымотан настолько, что едва держусь на ногах.
— Ловко он его! Славные удары! Молодчина! — кричали зеваки.
Я глянул на северянина, сидевшего на песке, и сделал вид, что и сам не могу поверить своей победе.
— Поднимайся! — орали зрители.
Крестьянина подхватили под мышки и утащили с арены.
— Десять тарсков! — выкрикнул другой крестьянин. — Ставлю десять медяков, что я вываляю этого парня в песке!