Это было так давно и так далеко отсюда, что Павлик не поверил глазам, увидев нынешнюю публику. Пролетарии в серо-чёрных тонах пили портвейн из залапанных граненых стаканов, в табачном смоге висел пьяный мат, похабный хохот и нетрезвый гомон. Окурки в лучшем случае попадали в стоящие на столе банки от Нескафе, те, которые не удостоились такой чести, летели на заплёванный пол. Павла накрыла неприятная ностальгия. Вспомнилась Родина.
Павел пробился к стойке, заказал беляш, стакан портвейна, конфетку. Тётка в кокошнике, сварганенного из куска картона и косынки, вытерла руки о засаленный халат, плеснула вино в щербатую чашку (стаканы все заняты), положила пирог на салфетку, подтолкнула к Павлу, взяла деньги, бросив их в карман передника. Сдачи Павел не дождался. Взяв заказ, он поискал место, где можно пристроиться. Наконец, нашёл уголок на столе, за которым стояли четверо небритых работяг. Они пили за мировой коммунизм. Павел спросил о Нострадамусе.
– Мишель? Был с утра. Потом ушёл на показ мод, вроде бы.
– Точно, в Доме Культуры. Здесь недалеко. За углом. А ты нездешний?
– А кто тут здешний?
– Выпьем за Ленина?
– Не хочу за Ленина. Вообще ни за кого не хочу.
– Мужик, ты не прав. – Компания напряглась, поставили уже поднятые стаканы. – Ты чего это за Ленина не хочешь пить? Может, ты и за победу коммунизма не хочешь?
– Не хочу, мне Мишель нужен.
– Не понял. – Мужчина в тёртом джинсовом костюме закатал рукав на правой руке.
– Ах ты, контра! – Другой снял кепку и положил на стол.
– Слышь, ты, сволочь капиталистическая, ты что, шпион? – у третьего сверкнул в руке нож-бабочка.
Павел допил вино, откусил кусок от чашки и стал жевать. Это так шокировало готовящихся к драке работяг, что они опешили и застыли, как вкопанные, открыв рты от удивления. Павел выплюнул на стол мелкую фарфоровую крошку, выковырял пальцем несколько осколочков, прилипших к десне.
– Да здравствует товарищ Ленин! – неожиданно сказал «джинсовый»
– Мужики, сказал, что за Ленина пить не буду. Что за него пить: Он же мёртвый. Как он может здравствовать?
– Ленин вечно живой, – робко предположил парень с ножом.
– Зомби, что ли?
– Ты это…, не очень тут.
– А то что? – Павел закипал. Кулаки чесались. Пистолет как-то особо оттягивал пояс. Лица работяг уже виделись мишенями для ударов. Он бы положил всех, кто находится в кафе, легко и без одышки. Но сейчас не время. Да и жаль слабоумных. Он повернулся к ним спиной, уже зная, что никто не будет с ним связываться, и пошёл к выходу.
На сцену зашёл под свист аплодисментов и свист молодой человек, изрядно выпивший, со стаканом в руке. Жестом потребовал тишины. Зал притих.
– Стихи. Собственного сочинения. Про любовь.
В зале засвистели.
– В этот день несомненно
Желаю поздравить я Вас с юбилеем.
Пожелать Вам успехов в труде,
Любви, мирного неба над головой.
Сыграю я вам на трубе,
А, может быть это гобой.
Ты наш дорогой юбиляр,
Желаю здоровья тебе.
Чтоб у тебя не случился пожар
И счастья в судьбе.
Пусть коммунизм будет вовек,
Поздравляю тебя, дорогой человек.
Кто-то захлопал, кто-то засвистел, кто-то запустил в поэта стаканом. Но так, не зло, скорее, из хулиганства. Павел уже потянулся за оружием, чтобы пристрелить столь экстравагантного поэта. Но сдержался. Бог с ним. Парижа уже нет, это не Париж. Как он любил парижан раньше. Даже самый последний лошар имел свой шарм, женщины, безупречно одетые; художники, поэты и композиторы в беретах и длинных шарфах, у которых порой не хватало денег на чашку кофе, и те держались на уровне, не позволяя себе опуститься даже на пол ступеньки вниз. Даже обычные обыватели старались выделиться и не сливаться с толпой. Куда всё это делось? Выйдя из кафе, он спросил у девушки в красной косынке, где Дом Культуры.
Дом Культуры, и правда, находился за углом всего в квартале от «Ротонды». Над входом висел транспарант «Показ мод от Парижской трикотажной фабрики имени Квазимодо». Ниже красовалась красная лента со словами «Слава ФССР». Павел ткнул под нос билетерше корочку, и та молча открыла дверь в зал, где проходил показ мод.
Глава девятая. День Великой Матери
Город встретил Литу с пленником дружными восторженными криками, яркими красками и цветами, летевшими в них из толпы. Ещё никогда девушка не находилась в центре внимания такого масштаба. Жительницы города выстроились вдоль дороги и приветствовали охотницу.
Максим ехал, открыв рот от удивления. Целый город полуобнажённых красоток ему не снился даже в самом полюционном сне. Женщины почти все были одеты в набедренные повязки и лёгкие сандалии. Груди слегка прикрывали всякого рода бусы – из ракушек, из цветов, из камней. Загорелые тела, длинные распущенные волосы, горящие глаза – вечеринка «Хастлера» рядом не стояла по грандиозности и многолюдности. И ни одного мужчины!
Лита остановила мотоцикл возле храма, где её уже встречали служительницы. Они жестами показали Максиму, чтобы он следовал за ними. Поблуждав по коридорам, они вышли в большой зал с бассейном. К Максу сразу же подошли трое пухлых, женоподобных румяных юноши и помогли ему снять одежду. Хоть Максиму и не приятно было осознавать, что его раздевают мужчины, но он не сопротивлялся, опасаясь неприятностей. Его раздели и помогли спуститься в бассейн с тёплой водой, пахнущей травами, специями и молоком. Максим расслабился, окунулся в воду, наслаждаясь тем, что можно хоть несколько минут отдохнуть, да ещё и с таким шиком. О будущем думать не хотелось. Да и не похоже, что может случиться что-то ужасное. Скорее всего, это будет приключение, о котором он будет вспоминать всю жизнь. Если его оставят в живых, конечно.
Негу прервал истошный вопль и возня в глубине коридоров. Шум усиливался, и вот в комнату ворвался тот самый фашист в майке и ещё трое перепуганных солдат. Мэнсон ругался, как сапожник, постоянно вырываясь из рук евнухов.
Увидев Максима, развалившегося в бассейне, Чарли успокоился.
– Эй, парень, ты неплохо пристроился. Зачем нужно было на нас нападать? Я бы сюда и сам приехал. Прибежал бы! Так, – крикнул он евнуху, попытавшемуся снять с него майку, – ещё раз дотронешься ко мне, я тебе кадык вырву, ясно? Если у тебя ещё остался кадык.
– Но, господин, это мои обязанности, и если я не буду их выполнять, у меня будут неприятности, – попытался оправдаться румяный парень в тунике и с золотыми кудрями.
– Мне это не интересно, что у тебя будет…
– Меня даже могут казнить.
– Вот и прекрасно. Но подумай, казнят тебя потом, а кадык я вырву прямо сейчас, понял?
– Да, господин. Позволите, хотя бы, принять вашу одежду. Мы вам выдадим новую.
– Валяй, – Мэнсон разделся и швырнул на пол майку, кеды, штаны. Парень поднял вещи и ушёл. Солдатов евнухи раздевали молча, быстро и без суеты.
– Как ты думаешь, что с нами будет? – спросил Мэнсон, заходя в воду.
– Понятия не имею.
– Мне здесь совсем не нравится. Место, где так много одиноких женщин – это эпицентр психоза. Это добром не кончится. Нужно рвать когти.
– Думаешь? – Максиму виделась совсем иная перспектива.
– Уверен. Когда мы выгружались из броневика, я увидел целую колонну мужчин. Их вели, как ведут стадо, как зэков по этапу. Ты прости, что мы тебя схватили. Здесь нужно держаться вместе.
Максим не слушал, он закрыл глаза и наслаждался обволакивающей негой. Хотелось есть и спать. Прошло немного больше суток с того времени, как он сидел за столом в гостях у Бориса. В привычном, спокойном мире, где динозавры не разговаривают, а стоят в музее в виде окаменелых костей, где женщины не ходят по улице топлесс, где фашистов разбили больше полувека назад. Прошло так мало времени, а, кажется, будто было это так давно, в прошлой жизни.
– Ату его, ату!!! – кричала белка вслед убегающему солдату. – Круто мы его спугнули. Хоть раз люди испугались белки, а не наоборот.
– Ты себе льстишь. При чём тут ты? Кажется, это он его испугался. – Борис кивнул в сторону динозавра.
– Это только кажется. Что его бояться? У него же улыбка дауна, и глазки добрые. Не то, что у меня. – Белка оскалилась и зарычала. – Я кого хочешь испугаю.
– Боря, – сказал Грмнпу, – как хорошо, что я вас нашёл. Я так расстроился, не обнаружив вас в том домике. А где Максим?
– Не знаю, но его нужно выручать. Профессор, вы такой высокий, что у меня шея болит вверх смотреть. Сначала нас похитили фашисты, а потом амазонки. Я смог сбежать, а Макса увезли. Профессор, с вами мы сможем его выручить. Поможете?
– Разумеется. Мы же друзья. У меня совсем не было друзей.
– Ну, вот, – обиженно заворчала белка, – встретились два одиночества. Ха-ха-ха. Состоялась дружеская встреча представителей двух разумных цивилизаций. В это знаменательный день…, тьфу, да вас слушать противно. Ну и ладно.
Белка прыгнула на ветку и демонстративно отвернулась. Правда, ни Борис, ни динозавр не обратили на это ни малейшего внимания. Сейчас нужно придумать, как отыскать Максима. Грмнпу протянул бутыль:
– Может, за встречу?
– Можно, – сказал Боря, – не отравлюсь?
– Ни в жизнь. Сорви вон тот цветок. Из него и пей. Очень удобно.
Павел сорвал полураскрытый бутон, по форме похожий на чашку. Профессор капнул напиток. Из этой огромной бутыли.
– А где белка? – вспомнил Борис. – Эй, зверёк, ты с нами?
– Белки не пьют. Это удел разумных…. Хахаха. Вот чем разумные отличаются от стального, неразумного мира. Это тем, что бухают с утра до вечера, а потом с вечера до утра бегают за добавкой в ночные магазины. Вот и весь ваш разум. Нет, ещё оружие придумали, вивисекцию и беличьи шубы. Мерзавцы! Наливай.
– Куда?
– Куда-куда…. В ладошку.
Белка ловко спустилась с дерева на плечо Бориса, оттуда спустилась по руке к ладонффи, ожидая свою порции. Максим плеснул в ладонь.
– За встречу! – сказал тост динозавр и хлебнул прямо из горлышка, Боря пригубил цветок, а белка жадно присосалась к лужице в ладошке. Голова на секунду закружилась, затем тепло разлилось по всему телу, Вкус был неуловимый. Что-то напоминал, а вот что – не понятно. То ли землянику, то ли кильку в томате. Что-то из детства.