– Не знаю. У нас ничего не было. То есть, было, но совсем другое. Мы разговаривали. Он мне рассказал о себе. Он такой смешной, весёлый и умный….
– Это ты о ком? О мужчине?
– Да, его зовут Максим.
– Ты что, поддалась на его грязные чары? Тебя же предупреждали…
– Нет, Рииль, совсем нет. Я иду, чтобы убить его. Я его ненавижу.
– За что? За то, что он разговаривал, а не делом занимался?
– Нет, за то, что он ушёл, не попрощавшись. Я хочу вернуть своё сердце, которое он унёс.
– Мой тоже сбежал. Но я совсем не хочу его убивать. Если я его найду, он сам умрёт. На мне. Клянусь.
Стоило поезду покинуть коммунистический Париж, как вагон сразу преобразился. Проводники переоделись в голубые сорочки, галстуки и форменные кители. Сырое, серое постельное бельё сменили на накрахмаленное, сияющее девственной белизной. Чай стали носить не из отжатых отрубей и не в залапанных стаканах.
Да и пассажиры как-то изменились. Из развязных пролетариев превратились в сдержанных, интеллигентных буржуа. Самогон, сало и копчёные курицы на столиках в купе сменились коньяком, хорошим вином, устрицами, икрой и печеньем в жестяных коробках. В тамбуре аромат махорки сменился на амбре дорогого табака.
В купе к Павлу постучали и, не дожидаясь ответа, открыли дверь. В проёме появился приятный мужчина в дорожном костюме, со сталинским носом и сталинскими усами, с пробковым шлемом на голове. За спиной висел рюкзак, выглядывал ствол ружья и сачок. Он настолько был похож на Иосифа Виссарионовича, что Павлику стало не по себе.
– Позволите присоединиться? Не помешаю? – спросил гость. – У меня билет на это место.
Павел жестом предложил войти и продолжил читать газету.
– Академик Пржевальский, – представился новый пассажир. – К вашим услугам.
– Очень приятно. Павел.
– Наконец-то, я добрался до цивилизации. – академик сел, открыл рюкзак и достал оттуда бутылку водки, баночку корнишонов и варёные яйца. – Не откажете отметить моё возвращение из дальних странствий по захолустьям цивилизации.
– С удовольствием присоединюсь. Сочту за честь выпить с самим Пржевальским. Вы же личность легендарная, даже не мечтал познакомиться. Лошадь там, все дела. Даже не верится. У меня даже тост есть.
Налили в походные кружки из рюкзака академика.
– Предлагаю выпить за знакомство, – Павел поднял посуду, – за кентавра современной науки, за человеколошадь, первоокрывающего страны, континенты и непарнокопытных. Очень приятно познакомиться.
– Ну, вы меня прям превознесли над всеми пассажирами этого вагона…
– А как же иначе? Вы же в школьной программе не последний человек. А вы из экспедиции возвращаетесь? Что нового в мире? Далеко были?
Академик чистил яйцо, складывая скорлупу в хитро свёрнутую салфетку.
– Эх, молодой человек, где мы только не были. Мы прошли всё Запределье, Беспределье и вышли таки на край света. И это не аллегория. Знаете, как выглядит край мироздания?
– Конечно, любопытно.
– Выглядит, на удивление скучно и обыденно. Пустыня, с потрескавшейся землёй, саксаулом, ящерицами и палящим солнцем. И горизонт. Кажется, совсем рядом, но ты идёшь, и идёшь, и снова идёшь, и нет ни конца ни края. А оглянувшись, понимаешь, что ты не сдвинулся ни на метр. И что там за горизонтом, никому не известно. Мне такую же историю рассказывал Марко Поло, только они на корабле плыли. Ветер гнал их две недели, а они остались в той е точке. И даже, что самое интересное, в то же времени. Тех двух недель словно и не было. Как сон. Ну, не будем о грустном. Давайте ещё по капельке.
Выпили, захрустели огурчиками. За окном плыли аккуратные домики и цветущие вишнёвые сады. Паслись овцы, и пастух в жилете и шляпе с пером помахал поезду рукой.
– Эх, красота, – вздохнул Пржевальский, – культура, цивилизация, покой, быт. А мы почти год – песок, жара, палатки, цинга… Туалет за палаткой. В ямку, как кошки, а о том закапывали, чтоб запаха не было. Знаете, я везу оттуда лошадь. Ещё один новый вид, ранее неведомый науке. Лошадь Пржевальского-2. Я один экземпляр прихватил. В товарном вагоне едет. Хотел назвать Ксенией, теперь решено – назову Унитаз. Пусть напоминает о трудностях кочевой жизни.
– А что там в Запределье? Я слышал, там не совсем так, как здесь. То есть, странные дела творятся. Слухи ходят разные…
– Там полное безобразие. Нас туда пропустили только по протекции Самого. Там странные земли. Эльфы, гномы, гоблины, колдуны всякие, маги. И вечные войны. Похоже на игру Зарницу под патронажем Толкиена. Все бегают, с топорами, мечами, щитами. Цирк, короче. На других землях – от нечисти спасу нет – оборотни, вампиры, призраки в простынях, зомби. Кладбища напоминают поле после бомбёжки – все могилы выпотрошены. Жуть. Мы не долго там пробыли. Хоть у нас и иммунитет и неприкосновенность, всё равно не приятно. Везде, вообщем, сказки, мистика, пренебрежение социалистическим реализмом и законами Ньютона и Эвклида. Чудеса – лешие, русалки, кикиморы, гремлины, олелукое, и прочие антинаучные предрассудки. Мы это всё безобразие на экстренном совете академиков единогласно осудили, как противоречащее материализму.
– То есть, проигнорировали и изучать не стали?
– А как же иначе? Нам что, отказываться от всех наших многолетних трудов? Понимаете, юноша, существование даже самого безобидного домового способно разрушить всю стройную, веками построенную систему мировоззрения. Так стоит этот гадёныш того, чтобы целая армия профессоров, академиков, доцентов и лаборантов лишились навсегда имени, наград и премий?
– М-да, – пробормотал Павлик. Со всем уважением к кумиру детства, он с удовольствием пустил бы ему сейчас пулю между глаз, но купе было настолько чистым и симпатичным, что не хотелось пачкать кровью ажурные шторки на окнах и пушистый коврик на полу.
– Нет, вы не подумайте, всегда найдутся выскочки, согласные ради дешёвой сенсации разрушить храм науки, но для этого и существуем мы – Хранители Устоев.
Пржевальский достал из внутреннего кармана корочку с теснёнными золотыми буквами.
Павел опешил, пламенная речь этого карьериста заиграла совсем иными красками. Чёрт, думал он, я ведь тоже Хранитель. И, по идее, тоже охраняю какие-то ценности, кости заплесневевшего скелета, закрываю форточки, чтобы не дай бог, не ворвался свежий ветерок. Академик хотя бы знает свою задачу. А в чём моя миссия? Никаких инструкций никто не дал. Странно.
Павел достал свой документ, показал академику. Тот заулыбался во весь рот.
– Коллега, это невероятная встреча! Это дело нужно обмыть.
– А что в Беспределье? – спросил Павлик после очередной порции водки. – Там нет пределов?
– Нет, там полный беспредел. Волчьи законы, криминал, поножовщина, грабежи, изнасилования, терроризм, маньяки. Постапокалипсис. Безумный Макс, антиутопия. Настоящие человеческие джунгли. Мы проскочили их территорию, не задерживаясь. Нам выдали танк и кортеж, который по пути почти весь перебили.
– Академик, как вы считаете, где мы? Я помню время, когда всё было на своих местах.
– Я тоже задумывался над этим, и мне это напоминает, знаете что? Книгу. Роман безумного, обкуренного, бездарного графомана, презревшего все законы литературы. А мы – герои этого эпистолярного бреда.
– Интересная версия. То есть, я – персонаж романа?
Пржевальский кивнул. И тут в дверь постучали.
Чарли остановился, чтобы перевести дыхание и осмотреться. Мэнсон стоял по щиколотки в болотной жиже, среди огромных папоротников, болотных кипарисов поросших испанским мхом, который свисал «бородами» с веток. Солнце почти не пробивалось сквозь густую растительность. Над головой гудела мошкара, а в воздухе висел запах сырости, плесени и рептилий. В полумраке даже можно было увидеть кружащих светлячков.
Чарли сразу вспомнилась крокодиловая ферма в Новом Орлеане, куда он забрёл, путешествуя по Штатам. Та же сырость, жара и атмосфера мистики. Он тогда познакомился с местным хулиганом, шившим тряпичные куклы для вудуистских надобностей. Хунган, с вечным косяком в зубах и с куриной лапкой, висящей на золотой цепи на шее, поведал тогда Мэнсону, что тот станет великим злом, вселенским, несущим хаос и смуту. За это Чарли оставил его в живых.
Устье Миссисипи тогда подействовало на него угнетающе, федералы дышали в спину, он еле вырвался из их лап. Оставив в болотах всего полдюжины трупов, он двинулся дальше.
И вот, тот же пейзаж, то же чувство загнанности, те же мысли о великом предзнаменовании.
Нужно быть осторожным, болота кишат всякими тварями. Малярийные комары, пиявки, змеи и, конечно же, аллигаторы. Все они желают одного – крови и плоти. А он беззащитен. Голый, в короткой кожаной юбке, босяком, с идиотскими перьями в волосах и с макияжем. Рубаха, которую он одолжил у мёртвой амазонки, разорвалась в клочья о колючки кустарника. Облачко мошкары зависло над макушкой и готовилось к трапезе. Мэнсон выбрал ориентир, и пошёл, стараясь наступать на кочки.
Внутреннее чутьё не подвело. Спустя час, он вышел на берег реки, неширокой, с мутной водой, поросшей ряской и чахлыми кувшинками. Прямо у кромки воды на почерневших сваях возвышался дом, деревянный, с покрытыми плесенью стенами. Это больше походило на сарай, если бы из трубы не шёл дым и нос не щекотал запах жарящегося мяса.
Мэнсон забрался на веранду и постучал в перекошенную дверь. Внутри играла музыка – что-то тяжёлое, трэшевое, впрочем, несколько тихо для такой музыки. Мэнсон постучал сильнее, раздалась вялая ругань, и дверь открыл небритый старик в помятой шляпе на голове. Осмотрев Мэнсона и не произнеся ни слова, хозяин закрыл дверь прямо перед носом Мэнсона. От такого отношения Мэнсон сразу воспарял духом. Таких людей резать не грех, и даже полезно для общества. И эти покойники потом не приходят во сны и не напоминают о себе. Чарли расправил плечи, сделал шаг назад и ударил ногой в хлипкую дверь. Вышибить её удалось только с третьей попытки. Косяк оторвался от стены, петли слетели, дверь рухнула внутрь дома.