Чарли осторожно заглянул внутрь, но никого не увидел. Открывшаяся взгляду комната выглядела странно – минимум мебели – койки, наподобие нар под стеной, дряхлый шкаф, кресло качалка, огромный стол из плохо отёсанного дерева. На стенах множество чёрно-белых фотографий, кучи хлама в углах, начиная от колёс для телеги, и заканчивая подшивками журналов «Наука и жизнь», «Private» и «Юный патологоанатом». Взгляд упал на прислоненную к стене бензопилу «Дружба». Краем глаза Чарли заметил застеленный огромным куском целлофана пол. Картинка сложилась где-то в глубине подсознания, но разум ещё вяло переваривал увиденное. И удивлялся, откуда это в груди неприятный холодок и почему руки покрылись гусиной кожей.
Дальше – резкая боль в затылке, похожие на бензиновые разводы, круги в глазах, и провал в черноту, где нет ничего, ни боли, ни разума, ни даже подсознания.
– Ну, ты вылитый Чингачгук. – Смеялся Борис, – это ж как тебя раскрасили! И юбочка прикольная! Макс, я же обещал, что спасу. Юбочка прикольная. Рассказывай!
– Да нечего рассказывать. Всё так спонтанно получилось. Даже толком не запомнилось ничего. Попали мы в сексуальное рабство. И…, знаешь, я, кажется, влюбился. Лет двадцать не влюблялся. Даже забыл, как это. Думал, с годами всё угасает. Любовь заменяется цинизмом и прагматизмом. А оно вон как… Зачем я сбежал?
– Да брось ты. У тебя жена. Какая любовь?
– Вот то-то и оно. Какая любовь, если жена. Но я же не в жену влюбился.
– Тебя там били? – Борис показал на синяк под глазом.– Били, это псих этот, фашист недобитый, врезал мне. Я бы ему ответил, только не смог уже. Когда очнулся – его не было. Борь, что делать будем? Мне этот клуб кинопутешественников надоел. Хочу переключить канал. Хочу домой.
– А как же любовь?
– Переживу. Кризис пережил, и любовь переживу.
Борис похлопал друга по плечу.
– Макс, если есть вход, то должен быть и выход. Если машина моя сработала, то значит, у нас есть шанс. Смотри, та машина, из того времени, вернулась назад. Но должна же она остаться и попасть в это время. Нам нужно её найти, и вернуться назад. Или даже не её найти. Ведь идея уже реализовалась, может, я патент продал, и такие машины клепают теперь в Тольятти. Вместо «Жигулей». Прогресс – он необратим. Так что, не отчаивайся.
– Да? Ты знаешь, где здесь Тольятти?
– Не бойся, прорвёмся. А вот мы сейчас у местных спросим. Эй, профессор, поговорить надо.
Динозавр рассказывал Фрицу анекдот про пьяного бронтозавра. Белка пристроилась на ветке и грызла какую-то фиолетовую гадость, растущую на дереве.
– Сейчас, Боря, анекдот закончу. А бронтозавр и говорит: «Я скорее буду жить с игуанодонтихой!».
Грмпну засмеялся так громко, что в диаметре нескольких сот метров птицы поднялись в небо, и загалдели, словно поддерживая шутку. Фриц улыбнулся, чтоб не обидеть рассказчика.
Профессор хлопал себя передней лапой по бедру, и не мог успокоиться. Белка саркастично посмотрела на него, не отвлекаясь от трапезы. Все терпеливо ждали, когда чудовище прекратит хохотать. Наконец, ящер смахнул со щёк слёзы:
– Ну, всё. Вот это поржал, что челюсти болят. Мой любимый анекдот. Рассказать? Вы же не слышали.
Боря и Максим отрицательно замотали головами.
– Потом, – сказал Борис. – Профессор, скажи, ты ничего не слышал о машине времени? Не изобрели её ещё?
– Понятия не имею. Я не физик, я биолог и социолог, но никак не технарь. Белка, а ну, ты у нас вершина интеллекта и эрудиции. Слышала что-нибудь о машине времени?
– Слышал. Вот, новый поворот, что за глупый скворец, это просто пи… капец, то есть. Есть и получше группы.
– Белк, тебя не о музыке спрашивают, а о настоящей машине времени.
– А, ну да, это ж мы такие разумные, что нас интересует путешествие во времени. Умники, попробую объяснить вам на пальцах. Это только такой отстой как вы, цари природы, могут волновать такие идеи. Мы – белки, хорьки, бабочки и баобабы – живём вне времени. Для нас что миллион лет назад, что миллион вперёд, ничего не меняет. Разве что климат и рацион. У нас нет истории, ясно? Мы же, блин, существа неразумные, как некоторые считают. Мы не пишем историю, не ведём летоисчисление. Зачем нам? Это для вас важно, кто когда правил и с кем воевал. И сколько было убито, а сколько ранено. Вот и вся ваша история – цари и войны. Нам такого не надо, спасибо. Обойдёмся. Так что, ничем помочь не могу.
– Шапка, – сказал Борис.
– Дурак, – ответила белка и ускакала на самую вершину дерева.
– Я слышал, – вмешался Фриц. Где-то месяц назад в Нью-Сити была выставка достижений техники и там была первая в мире машина времени. Это вызвало много разговоров. Нам на политинформации рассказывали. Даже фото в газете было – такая обычная тачка на колёсах, жёлто-чёрная, как с рекламы Билайна.
– Это она! – воскликнул Борис. – Макс, что я тебе говорил. Друг, где этот Нью-Сити?
– Не знаю я. Нас дальше КПП не отпускают.
– Эх, деревня, – крикнула сверху белка. – Ну, куда вас денешь. Я знаю, покажу. Я там в зоопарке срок мотал, пока не сбежал. Только в сам город не пойду. Ищут меня там, скорее всего.
– Грмнпу, ты с нами?
– Нет, ребята, хоть у меня жена и вредная, всё равно пойду домой. Наверное, волнуется. Но если что нужно – сразу телеграмму давайте. Друзьям всегда помогу.
– А можно, я с вами пойду? – спросил Фриц. – Надоело быть фашистом. Хочу творить добро. Только вот одежду нужно раздобыть. А то в этих юбках нас в город не пустят.
Лита и Рииль шли по просеке, оставленной динозавром, пока не вышли на залитый водой луг, бескрайний, уходящий за горизонт. Сочная трава росла прямо из воды, островки осоки и камыша шелестели под лёгким ветерком. Весело квакали лягушки, которых деловито отыскивали несколько цапель. Рииль решительно сняла обувь, закатила брюки и ступила в воду. Ноги ушли в воду почти по колено. И даже не в воду. Дно было илистое и ступни увязли в чавкающей жиже. Девушка выбралась на сухое место, брезгливо оторвала со щиколотки двух пиявок.
– Ну, и что дальше? – спросила Лита.
– Не знаю, эта тварь прошла здесь, аки посуху, а нам не пройти. Нас пиявки обглодают и комары загрызут. В обход?
– И где здесь обход? – Лита осмотрела бескрайнее зелёное покрывало, отороченное лесом.
– Слушай, ты мне надоела. Что не скажу, всё тебе не так. Я ничего не знаю. И сомневаюсь, что те, кого мы ищем, не лежат где-нибудь в кустах в виде кучи помёта. Но, если это даже так, я должна убедиться. Так что я иду искать. Я видела знак на машине, и я знаю, где ему поклоняются. То есть, знаю, что есть такой мир. Если он жив, он туда должен вернуться.
– Это мир мужской? Там правят самцы?
– Думаю, да. То есть, самцы думают, что правят. Ха-ха, мужчины – по природе своей рабы, если даже сделать их королями, они всегда будут в рабстве у женщины.
– Рииль, я не понимаю, ведь матриархат на всей планете, во всём мире, да?
– Конечно. У тебя сомнения?
– А почему тогда есть земли, где правят мужчины?
– Не знаю, наверное, просто это уже другой мир.
– И другая планета?
– Получается так. Подруга, не заморачивайся. Вернёмся, я тебе подарю баночку перекиси. Перекись сразу ответит на все вопросы, которые ты перестанешь себе задавать. Ты идёшь? – Рииль натянула ботинки, поправила кобуру, заправила в косынку выбившиеся волосы.
– Иду. Куда я денусь? Пожрать бы, раз мы никуда не торопимся.
– Потерпи пару часов, я тебя накормлю. Видела указатель на развилке?
– Ресторан «На дорожку»?
Рииль кивнула и зашагала уверенным шагом обратно в лес.
Шли молча, по пути срывали ягоды дикой малины и нашли несколько грибов, которые превратили обычный лес в сказочный. И дорога им показалась короткой, яркой и удивительной.
На площадке возле ресторана стояло пять грузовиков – три фургона – длинномера, рефрижератор и цистерна, пара легковушек и велосипед. «На дорожку» оказался обычной придорожной забегаловкой.
Когда девушки вошли внутрь, посетители дружно провели их взглядом, кто-то присвистнул, кто-то ухтыкнул. За стойкой протирал посуду парень лет двадцати, который, увидав амазонок, замер и чуть не выронил тарелку.
– Что будете заказывать? – выдохнул он.
Амазонок с детства учили, что мужчины – это как домашнее животное, собака. И не мопс или болонка, а собака служебная – пастух или сторож, которому не нужно особо уделять внимание и ласку. Которая будет тебя любить только за то, что ты её не бил последние пару дней. А бить её нужно, потому что, если дать слабину, эта сволочь перегрызёт тебе глотку, как только ты уснёшь. И забитые мужчины Амазии соответствовали такому порядку вещей. Они походили на шелудивых дворняг с виноватым взглядом, готовых лизнуть тебе руку, только бы не получить удар в костлявый бок.
А здесь, в так называемом ресторане, мужчины вели себя как хозяева мира. Откинувшись на спинки стульев, они громко разговаривали, смеялись, не отводили взгляд. Рииль с трудом сдержалась, чтоб не закричать на них. Она понимала, что здесь совсем иные законы, но это всё было так омерзительно и вызывающе. Лита тоже сняла с плеча винтовку и сняла с предохранителя. На всякий случай.
– А что есть? – Рииль так посмотрела на бармена, что чуть не испепелила его взглядом.
– Есть пицца, картошка фри, сардельки, окрошка, салат «цезарь», сельдь под шубой, винегрет. Да вот меню. – Показал он на вывеску у него над головой, на которой наклеены фотографии блюд и написана цена.
– Давай пиццу и пиво.
– И мне тоже, – сказала Лита.
– Пиццу с грибами?
– Нет? – дружно воскликнули девушки и пошли к столику у окна.
Не успели они сесть, как от компании мужчин отделился пузатый здоровяк, с длинными давно не мытыми волосами, в клетчатой рубашке и потёртых джинсах.
– Привет! – радостно заулыбался он, подвинул стул и попытался сесть за столик к девушкам. Но Рииль в самый последний момент ногой выбила из под него стул. Толстяк рухнул на пол, перевернув соседний столик. Водители громко засмеялись.