– А цыганский хор зачем?
– Для колорита. Просто подумали что…
– Неужели не нашлось арийских исполнителей?
– Немецкая эстрада как-то не в моде у молодёжи. Молодёжь любит хип-хоп. Тем более, послушайте текст. Очень актуально. Третий Рейх, Третий Рейх! Йо-йо! Правим планетой, Гитлер наш шейх. Победа, победа, йо-йо, с утра до обеда!!! Очень актуально. Почти как у Гёте.
– Но зачем в ролике индейцы? При чём тут голодающие дети Африки?
– Как? Вы что? Это модно! Дети Африки – это главная фишка любого социально-направленного ролика. Это стопроцентный успех. Адик, давайте расчет. Мы выполнили работу. Заплатите, и мы с вами не знакомы. Я вам ролик, вы мне евро.
– Какое евро? У меня дойчмарки.
– Адик, вы мне что хотите сказать, что евро не будет?
И тут фюрер сорвался. На фоне несчастной личной жизни, потерянных усов и исчезновения Мэнсона, нервы дали сбой. И он заорал, затопал ногами, замахал руками.
– За провокацию и подрыв устоев фашизма ты сгниёшь в подвалах Гестапо!!!
– Адик, посмотрите на себя в зеркало. Я вообще не уверен, что вы и есть Гитлер. У Гитлера усы, а у вас…
– Ах ты…!!! Усы у меня отрастут, а вот твоя голова…
– Адик, ну шо вы меня пугаете? У меня в гестапо столько друзей, шо вам и не снилось. Вы даже не подозреваете, кто меня пугал за всю мою несчастную жизнь. Вы по сравнению с ними младенец. Давайте так – я сделал вам красиво, вы мне сделаете богато. Или одно из трёх. Выбирайте сами – не будет расчёта, завтра сюда съедутся все жиганы с Молдаванки и устроят взятие Берлина. Поверьте, они ещё скажут мне спасибо. Не останется ни одного целого кармана, ни одной нетронутой сберкассы. Или я сейчас позвоню моей Сарочке, и когда узнает, что она из-за вас не сможет купить себе новую брошку, от Рейхстага кирпичика не останется. Могу позвонить прямо сейчас.
– Не надо! – Крикнул Гитлер.
– А! Вы тоже знаете Сарочку! Адик, ну что вам не нравится? Дались вам эти цыгане. Все хотят кушать. Поверьте, они месяц не будут воровать и гадать на Фридрихштрассе. Потому, что я дам им обещанный гонорар.
– А индейцы?
– Не крутите мне мои фаберже. Адик, давайте так – я забуду ваш антисиметизм, а вы мне ни слова промолчите про индейцев. Индейцы – это круто. Адик, я всю жизнь делаю социальную рекламу. Пропаганда и выборы – это мой конёк. Изя вне политики, Изя в бизнесе. Наше дело правое: рубить капусту – и никаких гвоздей с шифером. Но у меня тоже есть принципы, которые мне пришлось растоптать, снимая ваше коричневое говно. Я даже не прошу компенсацию за моральный ущерб. Просто дайте мне гонорар. Я не пойму, кто из нас еврей? Вы себя ведёте как последний поц. Не смущайте барышень. Хитрым и жадным должен быть я, но шо я вижу – Адик, я от ваших афёр немного больной. Гоните бабки, и я пошёл есть куру, а вы – тушеную капусту. Все довольны. Сара купит брошку, я новый дилижанс. А вы получите шикарный ролик от Изи Шельмановича. Это не ролик, это…И тут с последних рядов кинозала раздался ангельский голосок Евы:
– А, по-моему, очень мило.
– Ева! Что ты тут делаешь?
– Я всегда интересовалась делами государства. Мне понравилось. Я прямо вся воспрянула и готова идти на войну за Родину, за Гитлера.
– Ты серьёзно?
– Конечно. Негры в немецкой форме очень сексуальны. Я уже вся горю.
– Хорошо, Изя, вот вам гонорар. В марках. Разменяете где-нибудь. – Гитлер сунул пачку денег режиссёру.
– О! Вы мне сразу начали нравится. – Изя принялся слюнявить купюры.
– Да там всё точно.
– Только не учите меня бухгалтерии. Бабки любят, когда их трогают.
– Идите уже! – Гитлер вытолкал Изю из кинозала и, закрыв дверь, повернулся к Еве. – Ах, моя любовь, ты меня заводишь.
– Дорогой, был бы ты негром, или хотя бы индейцем… А у тебя есть номерок этого талантливого режиссёра? Может он меня снимет в своём следующем опусе? Я ему всё-таки жизнь спасла. Может, догоню его… – Ева чмокнула Гитлера в щёчку и выбежала из зала. – Изя! Подождите!
– Семёрка бубей, – обречённо сказал Пржевальский, вытянув из колоды карту.
– Отлично. Семь шелбанов. Подставляйте лоб.
– Паша, пожалейте, уже голова трещит.
– А вы думаете, мне легко? Раз! – Павел щёлкнул академика по лбу. – Я вам предлагал на деньги играть. Предлагал? Два! У меня тоже пальцы уже посинели вас по лбу стучать. Три! И ухо облезло. Четыре!
– А у меня сливка на носу. Что я жене скажу?
– Отыгрываться будете? Пять! Шесть! Семь! Вот и всё. Сдавайте.
На верхней полке заворочалась Мата Харри, пробормотала что-то невнятное и от души выстрелила гороховой пулей.
– Чёртов Актимель, – выругался Пржевальский, зажав ноздри пальцами. – Идемте, покурим. Пусть проветрится. Послал Бог попутчицу.
– Час назад вы были совсем иного мнения.
Выйдя в тамбур, закурили, многозначительно помолчали, думая каждый о своём.
– А я вот подумал, – сказал Павел, – я готов уступить вам даму. Учитывая ваш авторитет, годы и схожесть со Сталиным, пожалуй, забирайте себе девушку. Не буду ставить палки в колёса.
– Нет уж, спасибо. Оставьте себе. Вы, наверное, любите таких легкодоступных, пьющих барышень.
– Ладно, вы докуривайте, а я к проводнику за водкой. И продолжим в картишки? Ночью нам уснуть не удастся. Застрелят во сне к чертям собачьим гороховой шрапнелью. Прокоптят.
Перетащив невменяемую шпионку в купе, мужчины с большим трудом уложили её верхнюю полку, а сами сели играть в карты. На деньги академик играть отказался, поэтому проигравший вытаскивал карту из колоды, которая определяла наказание. Масти выбирали шелбан, сливку, ухо или подзатыльник. А сама карта – количество. Семёрка бубей означала семь шелбанов. За час игры они отбили себе пальцы, сопернику голову. У Павла ухо горело красным, а у Пржевальского красовалась сливка на полноса. А Мата Харри мирно сопела, время от времени пуская голубей.
Павел принёс очередную бутылку. Разлили, выпили за дам, как настоящие гусары.
– Надоело мне в карты играть. – Пржевальский разлил ещё по одной. – Павел, а зачем вы в Нью-Сити едете? Если не секрет. Говорят, что не за горами катаклизм, что начинает сыпаться штукатурка мироздания. Вы ничего не слышали?
– Слышали. Седой Старик на горе мне сказал о каких-то бродягах. Вот, еду новости смотреть в интернете.
– Странно, как устроен мир – одна ошибка, и всё, зацепилось и пошло наперекосяк. Вот так и люди, живут-живут и умирают.
– Академик, идите спасть. Вы уже бред несёте. Какие люди умирают?
– Не обращайте внимания. Я, пожалуй, лягу. А вот понимать слова Старика дословно я бы не стал. Любит он головоломки, шарады и ребусы. Приятных снов.
Великий путешественник и академик естествознания хлебнул ещё водки на сон грядущий и сразу вырубился.
Павел рассматривал в окно ночную пустоту. Звёзды и луна гнались за поездом, кое-где мелькали светом в окне будки стрелочников. Тыкдым-тыкдым – стучали колёса, похрапывал Пржевальский, время от времени давала знать о себе пьяная танцовщица. Спать не хотелось, Павел плеснул себе в стакан водки и решил покурить прямо в купе. Что там человек-лошадь говорил о ребусах? Павел сорвал с окна штору, написал на ней помадой из сумочки шпионки слово БРОДЯГИ и вырезал семь лоскутов, так, чтобы на каждом квадратике была одна буква. Получился такой импровизированный набор для игры в анаграммы.
Итак, что же подразумевал призрак, говоря о бродягах.
Первое, что получилось, это туманно-болотное «БРОД ЯГИ». Сразу представилась лесная глушь, вековые чёрные ели, избушка на куриных ножках. Каким образом этот сказочный персонаж мог пустить трещину по всему миру… Ладно, дальше. Повертев буквы, он остановился на бодрягах и добрягах. Бодрость и доброта – девиз полуподпольной секты Неспящих филантропов. Но они, кроме как перевести старуху через дорогу или накормить синичку, на большее не способны. Куда им до альтруизма в мировом масштабе.
Следующим получилось – ЯД И ГРОБ. Похоже на древний орден или слова из клятвы. Мало ли? Нужно взять на заметку.
Дальше пошло – БДИ ГОРЯ. Не ново, хотя и актуально. Стимулирует к действиям, горе действительно не за горами и бдительность никогда не помешает. ГОД РЯБИ заставил задуматься. Слишком тонко и неуловимо, на грани ощущений, предчувствий, но разум отказывался проводить анализ этой фразы. Не за что уцепиться. Но, сбрасывать со счетов нельзя. Может, наступит прозрение и всё станет на свои места.
БОГИ ЯРД звучало языческо-лавкрафтовски. Словно где-то дремлет древняя сила, ждущая своего пробуждения, и в её силах одной только мыслью уничтожить всё существующее во вселенной. Павла настолько испугал такой подтекст анаграммы, что он быстренько смешал буквы.
Китайский ОБРЯД ГИ совсем не зацепил. Не то. Так же как и грузинское ГИЯ БОДР.
А вот ГИД БОРЯ насторожил. Павел даже записал на куске занавески имя Боря.
Он ещё долго пил водку, курил и тасовал лоскутки с буквами. Но ничего внятного сложить больше не смог. На комбинации букв РБДГИОЯ, положив голову на столик, Павел уснул пот стук колёс, храп Пржевальского и амбре пирожков с горохом.
Ему снились гибриды, коряги, курага и драги. Бодяга, Дибров, пьющий брагу, гидра с грудями. Буквы парили в небе, выстраивая чудесные, наполненные эзотерикой и глубоким смыслом слова, которые сразу забывались, и вспомнить их никак не получалось, и чувство потери душило. Казалось, что именно то слово и несло разгадку, но теперь всё потеряно навеки. От досады хотелось выть, а рядом на дрогах ехали по дороге варяги в крагах. Этот кошмар прервала рука, трясущая его за плечо.
Павел открыл глаза и увидел Мату при полном параде, словно и не валялась поперёк тамбура с прилипшим к щеке окурком. Выглядела она безупречно от причёски до чулков. Лёгкий макияж, одежда почему-то совсем не помята, вместо перегара запах свежести и тонкий аромат духов.
– Доброе утро, – сказала танцовщица. – Через полчаса Нью-Сити. Сейчас будет санитарная зона, писять будете между вагонами, если не успеете сейчас.