– Вы их тоже изобрели?
– Нет, я изобрёл гиперскоростной межгалактический портал. И представьте, они уже его используют и поганят мои пшеничные поля. Не пойму, как эти зелёные негодяи умыкнули мою идею.
Никола подозрительно посмотрел на гостей.
– Тоже небось, чертёжик какой утянули?
– Что вы, что вы… – замахали руками друзья. – Мы же не приходили, вы сам позвали.
– И то верно. Расслабьтесь, мне не жалко, пусть пользуются люди. А вот машина времени – это жесть! Я придумал телепорты, – Тесла показал на телефонную будку в углу. – В пространстве работает, а вот во времени – никак. Расскажете секрет? Я слышал, что в Нью-Сити выставлялась на выставке. Но, вроде бы, не завелась она.
– Ну, вы тут общайтесь, а я спать хочу, – сказал Максим и пристроился на тахте возле окна. Белк прыгнул ему на колени, свернувшись калачиком.
– Всё говорят, говорят, – ворчало животное, – зачем? Только воздух гоняют. Ведь, пока ты говоришь, ты не думаешь. Вы же всё время болтаете, вы так никогда не станете разумными.
– Достал, – рявкнул Максим, – закрой варежку и думай себе молча, а то скину на пол.
– Конечно, гуманными могут быть только разумные существа, а не такие одноклеточные, как вы. Молчу, молчу. Спокойной ночи.
– А у вас нет нормальной водки, а то от этой уже булькает всё внутри, а хмеля маловато. Я Хусейн, человек-бассейн, – похлопал себя по животу Боря.
– Сейчас поищем. Где-то же прятал, ага, вот! – Никола достал из большого пыльного сундука бутыль с сизым напитком. – Первачок.
– То, что надо! Я вот не пойму, – спросил Борис, хрустя солёным огурцом. – Вот вы умерли пятьдесят лет назад, а всё равно живой. Загадка временно-пространственного континиума. И вообще, что здесь происходит. Всего год прошёл, а мир на себя не похож. Профессора – динозавры, говорящие белки, фашисты, амазонки, инопланетяне. Что за чертовщина?
– Всё очень просто, друг мой! – Никола встал и направился к шкафу, долго рылся, и вернулся с карандашом и листом бумаги. Вы мне дали недостающее звено, сказав, что я умер. Я всё понял. Наверное, понял. Вот смотрите.
Никола нарисовал что-то похожее на засохшее дерево.
– Что это? – Спросил Борис.
– Это схема, чтобы вам понятно было. Представьте что каждый час. Допустим, час. Я не знаю точного интервала времени, пусть будет час, мир раздваивается, или даже расстраивается. Не важно. Он делится, как амёба, на два одинаковых мира, которые живут дальше своей жизнью. Вроде бы эти два мира должны потом быть похожими, как близнецы, но малейшее различие в развитии в последствии вырастает в то, что через год между ними маловато общего. В одном – сытые будни, в другом – война, в одном процветание, в другом разруха. Один избалован погодой, а в другом сплошные катаклизмы. И всё из-за того, что кто-то сделал выбор, отличный от своего двойника в параллельном мире. Плюнул не туда, не там перешёл дорогу, сказал кому-то грубое слово, влюбился. Умножаем эти мелочи на количество жителей планеты и на количество объективных факторов, которых бесконечно много. Вот и получается, что параллельный мир через год совсем не узнать. Но это ещё не всё. Количество миров растёт в геометрической прогрессии. Их миллиарды, триллионы, несчётное количество. И все такие разные и в то же время похожие. Где-то так.
– Да, – Борис почесал подбородок. – И где они все помещаются, на одной планете?
– Ай, бросьте, что мы знаем о вселенной? Только то, что сами себе придумали. Мы даже не можем представить бесконечность. Не можем представить четвёртое измерение. То есть, математически доказать можем, а представить, увидеть в уме – никак.
– А я вам что говорил? – доносилось с тахты, на которой мирно спал Максим. – Да любой одуванчик может себе представить бесконечность. А что вы там пьёте? Плесните в блюдечко. Я вам расскажу об измерениях.
Никола поставил на пол тарелку и налил в неё самогон. Белк подбежал, отпил, выпучил глаза и рухнул на бок, подрагивая хвостом.
– Слава Богу, уснула. А то такая разговорчивая, – Борис поднял обмякшую животину и отнёс обратно к Максиму. – Так о чём мы?
– Так вот, – продолжил Никола, – Сегодня в одном измерении совсем не похоже на другие сегодня в другом. И меня, и вас, и этой белки существует миллионы копий. И моя копия из вашей реальности умерла полвека назад, а другая сидит перед вами. И, даже не так, нет, не так. Скорее всего, я законсервированная копия, а этот мир – парк развлечений, зоопарк, лунапарк, диснейленд. Нет! Хроноленд. Представьте, что динозавры эволюционировали и стали разумными…
Собеседники одновременно бросили взгляд на белка, но тот промолчал по причине полного алкогольного отруба.
– Динозавры стали профессорами. На всей планете. Из-за их размеров и силы, у них не было врагов, и у млекопитающих не осталось никаких шансов возглавить хит-парад разумных существ. И вот, такой вариант событий зафиксирован, вырван из контекста и отправлен в вольер хроноленда. Аналогично – Чингиз-хан или Гай Юлий или Мао Цзедун, фашисты, коммунисты или феминистки-амазонки захватил весь мир. Такие варианты событий тоже были перенесены сюда, только в миниатюре, в локальном виде. Для них тоже есть своя полочка и своя табличка. Я попал сюда после того, как молния сожгла мою лабораторию, у меня волосы стояли колом и светились, на обуви расплавилась подошва, пуговицы отлетели. Из меня ещё три дня сыпали искры. И я оказался здесь. А тот, который умер, остался там, прославился, устроил свою жизнь, сделал массу открытий, успел запатентовать, разбогатеть. Эх, везёт же некоторым.
– Да ладно, не расстраивайся, Коля, – Борис перешёл на «ты». – Тебе тут разве плохо?
– Не знаю. Человек такая скотина, которой везде плохо.
– Коля, а что там за машина времени была на выставке?
– Понятия не имею. Фото видел в газете – жестянка в жёлто-черных полосах.
– Это «пчёлка»!!! Моя «пчёлка». Так выходит, что здесь ещё один Я из этой реальности. И машина времени есть, пришедшая сюда из прошлого естественным путём. У меня голова кругом идёт. Надо выпить. Наливай.
Мэнсон осмотрел место бойни и улыбнулся Люкасу, накрепко привязанному к стулу. Привязали его не для того, чтобы он не сбежал, а чтобы не упал. Люкас не разделил с коллегой улыбку, так как был ещё под общим наркозом. Ассистент словно нырнул в лужу крови и не смог вынырнуть.
В целом, интерьер и обстановка были в духе Мэнсона. Он хотел потереть ладони, но одной ладони не хватало. «Теперь я никогда не смогу аплодировать» – подумал Чарли. На концерты ходить бесполезно. Ну и ладно. От вида крови и мяса разыгрался аппетит. Разыскав брошенную сгоряча руку, Мэнсон вышел из подвала, поднявшись по хлипкой деревянной лестнице, и попал в ту же комнату, в которой первый раз очнулся. Посредине в кресле-качалке раскачивался старик, который открывал ему дверь. Выглядел он не очень здоровым. Взгляд уставился на картину, висящую на стене – довольно милый пейзажик с лесом, рекой и мрачноватым домиком на берегу. Рядом висело ещё несколько рисунков; одни были пугающе зловещие, другие по– детски умиляющими. Только маньяк мог сочетать так гармонично тёмные глубины и детские мечты.
– Эй, – позвал Мэнсон, – где тут у вас кухня?
Старик повернулся, улыбнувшись беззубым ртом, из которого стекала струйка слюны на не ухоженную бороду цвета индиго.
– А что у тебя с бородой? «Титаник»? Радикально чёрный цвет? Киса, это вы? – засмеялся Мэнсон.
Старик не оценил шутку, только указал пальцем на дверь.
– Кухня, – прошамкал он.
– Так, дедушка, вот тебе свежанинка, – Мэнсон протянул ему свою отпиленную руку, – давай, пожарь. С лучком, перчиком, специи там. Не знаю, что там у вас есть. Справишься? А то я проголодался. Да и ты тоже, наверное?
Старик кивнул, с трудом поднялся с кресла, взял обрубок и поплёлся на кухню.
– Как тебя зовут-то, старичок-лесовичок?
– Жиль. Жиль де Рэ.
– Хм, классик жанра? Что-то ты не в форме. Ну, давай, заделай нам ужин, а я пока вещички поищу.
Пока Мэнсон шарил по шкафам и комодам в поисках одежды, из кухни потянуло ароматом маринада и жаренного лука. Так пах шашлык у Гоги в ресторане «Генацвале».
Одежда, найденная в шкафу, была вся в застиранных бурых пятнах, старая и немодная. И тут Мэнсон обнаружил большой кованный сундук. Сбив замок, он обнаружил там гору нарядов, разных фасонов и размеров. Костюмы-тройки, кожаные куртки, джинсы, форму прапорщика, тельняшку, женские платья, нижнее бельё. Любой сэконд-хэнд бы обзавидовался такому ассортименту. После недолгой примерки Мэнсон остановился на костюме клоуна. Рыжий парик, нос на резинке, разноцветный комбинезон, смешные ботинки. Страшно представить, что эти маньяки убили клоуна. Ведь эта коллекция шмоток явно была снята с жертв.
– Ну, что там? – закричал Мэнсон старику. – Жрать скоро?
Ответа не последовало. Из кухни тянуло гарью и в комнату просачивался дым.
– Твою мать! – Чарли ворвался в кухню и обнаружил на сковороде куски мяса, превратившиеся в обуглившиеся головешки. Дым висел густым облаком. Старик спал на табурете, свесив голову на грудь.
– Ах, ты гнида! – Чарли схватил сковороду со сгоревшим ужином, и что силы ударил ею Жиля по голове. Тот умер, не успев проснуться. Износившийся за столько лет череп треснул, как яичная скорлупа. От тела поднялось голубоватое облачко, повисев мгновение, словно прощаясь с бывшим хозяином, оно вдруг резко полетело к Мэнсону и ворвалось в его ноздри хорошей кокаиновой дозой. Чарли прослезился, закашлялся, из носа потек кровавый ручеёк. Мэнсон размазал его рукавом, втянул поглубже воздух и почувствовал необыкновенную лёгкость и бодрость во всём теле.
Чарли подобрал с пола не сильно сгоревший кусочек, кинул себе в рот, пожевал, но мясо оказалось жёстким и невкусным. Выплюнув его, Мэнсон вернулся в комнату, остановился перед трюмо, долго смотрел на отражение и у него стоном вырвалось:
– Блин, что у меня с головой? Что со мной случилось? Как я до этого дошёл?