– Что это? – спросил он.
– Это книга. Вот смотри, это буква «ж», а это вот «о», а следующая «п». И так далее. Всё получится. Давай попробуем прочитать. Я буду помогать.
Ментяра, сдвинув брови, стал водить пальцем по бумаге, что-то бормоча под нос.
– Вот видите, друзья, – радостно сказала Мурка. – Не всё так…
Она не успела договорить, как фантом выронил книгу. Зрачки уползли под веки, он захрипел, забился в конвульсиях и рухнул, как подкошенный. Через секунду раздался чавкающий хлопок и из ушей и носа упавшего брызнули кусочки мозга.
– Слабак, – сказала Мурка. – Нам таких и не надо было.
– Такое хорошее имя перевели, – Уркаган подхватил за ноги тело и поволок к выходу.
– Вывод – когда пытаешься убить в себе быдло, убедись, есть ли в тебе что-нибудь ещё, кроме быдла.
Жиган открыл тетрадку и аккуратно записал сказанные Муркой слова в анналы тайного общества «огородников».Грмпну пошёл вовсе тяжкие. Вернувшись домой, сначала заскучал по приключениям, потом начал их искать. И решил изменить свою жизнь к лучшему. Первое, что он сделал – набил жене фингал под глазом. Глаз заплыл и на него косметики уходило раза в три больше, чем обычно. Жену он любил, и в глубине души раскаивался над содеянным, но виду не подавал. Ходил с суровым видом и, размахивая сердито хвостом, сломал половину мебели.
Совсем недавно супруга сгноила бы его даже за разбитую чашку, а сейчас только собирала за ним последствия разрушений. Иногда убегала в лес поплакать. Но рот не открывала и даже с подругами перестала общаться. Наверное, из-за того, что пришлось бы объяснять появление такой красоты на морде.
Наведя порядок в семье, Грмпну принялся наводить порядок в собственной душе. И для начала напился. В зюзю. Выяснил, что пьяный он начинает страдать склерозом, а по рассказам очевидцев, ещё и маразмом, причём довольно агрессивным. Коллеги его зауважали, но почему-то перестали с ним выпивать. Алкоголь пришлось отложить до лучших времён. Тогда он решил начать рисовать. Половину зарплаты потратил на кисти, краски, мольберт и холсты. Всё соответствующих размеров, естественно. Первая же картина стала последней. На огромном холсте он смог нарисовать только кривой цветок, овальное солнце, больше похожее на дыню и схематическую динозавриху в откровенной позе. Подписав своё творение матерным словом, порвал и съел, чтобы никто не видел.
В поэзии тоже успеха он не добился. Единственный опус, над которым он бился весь день, звучал примерно так:Ходит– бродит по лесу Грмпну,
Пьяный, словно антилопа гну.
Дальше закоротило и муза улетела навеки.
Всё это было не то. Ему хотелось лихачества, авантюр и риска. Он осознал, наконец, что выбрал не верный путь. К чёрту учёные степени и высокую пенсию. Его мечтой стало не дожить до пенсии, но провести жизнь так, чтобы при упоминании о нём понижали голос и склоняли голову. Вот так проживёшь унылую скучную жизнь, и никогда не узнаешь, что ты герой. Хотелось совершать подвиги, восстанавливать справедливость и помогать оскорблённым и униженным.
Но в жизни не было места подвигам. Дни были похожи один на другой, ничем особым не выделяясь.
Началась депрессия, бессонная ночь, откуда-то выползла сука-совесть, и он хотел уже извиниться перед женой, даже понимая, что это будет величайшей ошибкой.
Грмпну откопал последнюю бутыль наливки и пошёл за советом к своему закадычному другу Прстру. Тот иногда мог дать дельный совет.
– Жизнь – бутерброд, – подняв в небо указательный палец на лапе, молвил Прстру, – любая жизнь – половая, общественная, биологическая. Отношения между особями – гамбургер. Равноправие – миф. Всегда, заметь – всегда, кто-то сверху, а кто-то снизу. Позиция «на боку» не стабильна и возможна только вначале отношений. Затем кто-то начинает потихоньку забираться наверх, и если ему это позволить, не заметишь, как ты уже внизу и тебя уже по полной оприходуют. Вот так. Ты с женой дал слабину, и она вскарабкалась на шею. И когда ты просто пытаешься пошевелить головой, чтоб размять уставшие плечи, верхи кричат – что такое? Революция? Так что ты был внизу бутерброда, а теперь вверху. Жена просто не привыкла к такому положению, а потом свыкнется, и ей даже понравится. Преимущество нижнего – минимальная ответственность. Понимаешь? Раз ты уже забрался наверх, то должен соответствовать положению. А с нижнего что взять? Его и так имеют. Что ещё с него взять. Ты, это, наливай. Давай, выпьем, за нас, красивых. Кстати, ты заметил, кто обычно сверху? Слабаки. Да, не удивляйся. Ты, красивый, сильный, умный и любимец публики, думаешь, а зачем мне такому классному пацану кому-то что-то доказывать, я и так… А они, мешки с комплексами, которых чморили в детстве, у которых вечные прыщи и кривые ноги, на которых бабы внимания не обращали, да и не только бабы, которых не звали в компанию побухать, а если и звали, то не смеялись над их анекдотами, короче, слабаки, постоянно что-то доказывают, карабкаются, расталкивают таких красавцев, как мы, своими хилыми локтями, А мы и внимания на них не обращаем. А он уже, раз, и завкафедрой, и денег у него больше, и, естественно, бабы начинают посматривать на него, перспективного, а не на тебя – рубаху-парня, и подчинённые над анекдотами смеяться начинают, и он уже решает, кого приглашать в компанию, а кого нет. А ты уже за бортом и поздняк метаться. Ты же не умеешь никому ничего доказывать. То же самое и со слабым полом. Они же слабые, им обидно, им хочется тоже быть значимыми. Хоть где-то. Хоть в семье. Вот и результат – посмотри на всех знакомых – все подкаблучники, по большому счёту. Но никто в этом, конечно, не признается. Но когда одна самка начинает разгонять десяток выпивающих самцов, сразу всё понятно.
– Да, – задумчиво протянул Грмпну, – почему ты мне это лет сто назад не разъяснил.
– Лет сто назад я этого не знал. Если честно, это был экспромт, и я сам сейчас в шоке от того, что наговорил. А что у нас с закуской? – Прстру посмотрел под ноги. Закуска вся спряталась или разбежалась. И тут он увидел какое-то движение в зарослях кустарника.
– А вот и еда бежит, – сказал он, и сразу же ветки раздвинулись, и показалось лицо человека.
Грмпну, увидев потенциальную закуску, вдруг выронил ведро с дронтровкой, и бросился к кустам. Он не верил глазам. Это был Борис.
– Лови его, – крикнул Прстру, – а то и этот сбежит.
– Боря! – радостно заревел Грмпру, – Боречка! Как ты тут оказался? И белк тут! Как же я скучал. А где остальные где? С ними всё в порядке?
– Ты, что, их знаешь? – удивился собутыльник.
– Конечно! Это ми друзья!
– Странные у тебя друзья. Ладно, пойду я, а то жена люлей навешает.
– Постой, – крикнул вслед Грмпну, – а вот, скажи, кто в наших с тобой отношениях был сверху?
– Сегодня я, – улыбнулся Прстру, – потому что ты меня поил. Пока, будь осторожен. Эти твои друзья маленькие и слабенькие. Ну, ты понял, о чём я. Пока.Мэнсона разбудил телефонный звонок. Он вскочил, словно и не спал.
– Ну, что? Приступим к узурпации! – потёр довольно руки и снял трубку.
– Все в полном составе ожидают индульгенцию.
– Давай, первых маньяков. По одному.
Мэнсон вышел в кабинет, сел за стол, положил пистолет. Крюком нацарапал на полировке нехорошее слово.
Дверь открылась и вошёл мужчина в джинсовом комбинезоне, старых грязных ботинках и с помятой щляпой на голове. Грязные волосы падали на низкий лоб. Он вошёл, робко потоптался на пороге.
– Дверь прикрой, – сказал Мэнсон. – Фамилия?
Посетитель открыл было рот, но Чарли остановил его жестом.
– Не важно, по тебе всё видно. Отдай мне… – Мэнсон выжидательно протянул руку.
– Я…я не понимаю. Что отдать?
– То, что принадлежит мне.
– У меня нет ничего вашего.
Мэнсон поднял пистолет и выстрелил. Маньяк с дырой во лбу тяжело рухнул на пол. На двери осталось кровавое пятно. У мертвеца изо рта выползла сороконожка и стремительно поползла к Мэнсону, забралась по одежде вверх и скользнула между губ. Мэнсон вздрогнул, закатил глаза, по телу прошла судорога, но через несколько секунд он уже поднял трубку телефона.
– Следующий.
Высокий, худой блондин с зализанной причёской осторожно вошёл, переступив труп.
– Оттащи его в сторонку, – приказал ему Мэнсон.
Тот взял труп за ноги и поволок, оставляя жирный кровавый след.
– Молодец. В каком полку служил?
– Я не служил, – заискивающе улыбнулся блондин.
– Дезертир?
– Я не… – он не успел договорить. Пуля попала ему прямо в рот, оставив зияющую дыру в белоснежных зубах. Облачко чёрного дыма поднялось над ним и поплыло по направлению к Чарли.
– Вот, фюрер, молодчина. Всех собрал в одном месте. Ну, что ж, продолжим. Следующий!
Толстяк с маленькими глазками на заплывшем жиром лице.
– Детей убивал.
– Было дело.
Выстрел. Труп. Шаровая молния врезалась в Мэнсона.
– Ух! Хорошо! Следующий!
Доктор в белом халате с торчащим из нагрудного кармана скальпелем удивлённо смотрит на трупы.
– Выписывал больничные за деньги?
– Я хирург! – возмутился доктор.
– Уволен! – выстрел, доктор падает прямо на жирдяя.
Комната завалена трупами. Мэнсон переполнен силой, он никогда себя так чудесно не чувствовал.
– Последний остался, – говорит девушка в трубке.
– Запускай.
Лысоватый старичок в очках велосипедах, увидев кучу убитых бросается обратно из кабинета, но пуля попадает в затылок. Жертва летит вперёд, падает, ударившись головой в дверь. Что-то вибрирует у него в кармане брюк. Тут же раздаётся звонок на мобильный Мэнсона. Он поднимает трубку и получает мощный электрический удар в ухо.
– Вот это приход! – радостно кричит Мэнсон.
И тут из спальни выходит Рииль, увидев гору покойников, закрывает ладонью рот в немом крике. Тошнотворный запах крови не даёт дышать.
– Дорогая, ты проснулась? Что снилось?
– Это что? – спрашивает она.
– Это психи, извращенцы и маньяки, ради забавы отнявшие сотни жизней. Я решил восстановить справедливость. Всего лишь. Две обоймы истратил. Почти. Остался последний патрон. Вот, думаю, застрелиться или не надо?