Мэнсон стоял, уставившись на свою изувеченную руку с приделанной насадкой-крюком.
«Я – ипостась Капитана Крюка» – мелькнуло в голове, – «Точно! Я должен наконец-то отомстить за все мои мучения! За страдания старушек и Бармалея, за все проглоченные мочалки!»
И тут он вспомнил о тягаче с возлежащей на нём ракетой земля-земля. Установка стояла от него метрах в двадцати. Не раздумывая, Чарли бросился к ней, взобрался в кабину, бегло осмотрел приборную панель, нашёл манящее слово «Fuck». Крокодил всё стоял, вертя головой, в раздумьях, куда ему идти. Чарли прикинул, что чудовище стоит как раз на траектории полёта ракеты и, не долго думая, вдавил кнопку до отказа. Сзади загудело. Сначала тихо, потом набирая обороты, гуд превратился в рёв. Машина задрожала, и медленно покатила вперёд. Мэнсон оглянулся и увидел сзади вырывающееся пламя. Машина ехала всё быстрее, даже уже не ехала, а плыла над землёй.
Чёрт, я же не отцепил ракету от тягача! Мэнсон открыл дверь и вывалился наружу с высоты второго этажа, да ещё и на скорости. Над ним проревело, обдав жаром, вылетающее из сопла пламя. Вспыхнули волосы на голове, и Чарли, пытаясь погасить огонь больно треснул себя по макушке крюком. Шевелюра сгорела, как тополиный пух, быстро, и не оставив даже ожогов на коже, оставив запах горелых перьев.
Динозавр повернул голову на шум и увидел несущуюся прямо на него сигару с прицепленной к нему машиной. Мгновение, и ракета врезалась ему в живот, вспоров брюхо, разорвав внутренности, и застряла в позвоночнике. Удар отбросил Грмпну назад, повалив на спину. Из раны всё ещё вырывалось пламя. Динозавр попытался встать, но боль пронзила всё тело, лапы не слушались. И тут ракета взорвалась.
Чарли, услышав взрыв, сразу вспомнил занятия по гражданской обороне, которые вёл военрук Трояка. Такую кличку он получил за то что, всё можно было понимать трояко. «Факт ядерного взрыва можно расценивать трояко», – говорил он, – «Во-первых, вы автоматически освобождаетесь от военной службы. Разрываются любые контракты и присяга, данная вами, аннулируется. Во-вторых, когда вы становитесь свободны от службы, и можете делать, всё, что заблагорассудится, ну, и что успеете, конечно». В этом месте Трояка хохотал над собственной шуткой, затем, делал серьёзное лицо и продолжал: «А в-третьих, что бы вы не делали, вам всё равно наступит пиндык».
Чарли смотрел, как над лесом разлетаются останки динозавра. Облако над местом взрыва почему-то не выросло в гриб, а развеялось, оставив в воздухе падающие с неба конфетти и серпантин. Мэнсон облегчённо вздохнул. Конечно, как он мог забыть, ведь ещё в том году он лично продал несколько боеголовок террористам с Ближнего Востока.
Рядом сочно шмякнулся в траву огромный окровавленный палец с жутким когтем. Мэнсон пнул его ногой, хищно улыбнулся. Он больше не боялся крокодилов. «Земля-земля» оказалась покруче всяких там шарлатанов Фрейдов.
В глубине леса раздавался шум. Слева похожий на топот копыт, а справа на гул моторов. Да пошли они все, решил Мэнсон, и пошёл в лес, не став дожидаться гостей.
– Блин, идиот какой-то, – возмущался запыхавшийся белк, – хулиган и пустобрех. Зачем вы мне не дали навалять ему пендюлей?
Боря тащил ещё не проснувшегося Максима, сзади тащилась Мурка, не понимая куда и зачем. Единственное, что она понимала, что в этой компании безопаснее.
– Давайте вернёмся, – не унимался белк, – я ему второе ухо отгрызу. Ну, давайте!
– Никуда мы не вернёмся, – ответил Борис, – в гробу я видел такие приключения. Вернёмся в гараж, поймаем приёмник, сожрём его на обед. И будем ждать Павла и профессора. Животное, мы не заблудились? Куда нам идти?
– А я знаю? Я тебе что, Сусанин, что-ли?
Белк остановился, облизал коготь на лапке и выставил его вверх.
– Единственное могу сказать, что ветер дует оттуда. Или оттуда, хрен его знает.
И тут с той стороны, откуда они бежали раздался взрыв. Над лесом поднялось облако серпантина, зависло радужным куполом, и стало медленно оседать на деревья, превращая лес в карнавальную декорацию.
Друзья стояли, изумлённо наблюдая за бумажным фейерверком. И тут землю сотряс грохот, словно рухнул целый дом. Или упал метеорит. Или случилось землетрясение. Под ногами прошла волна, с деревьев посыпались плоды и птицы сорвались в небо, возмущённо матерясь на только им понятном языке.
– Это что было? – спросил проснувшийся Максим.
И словно отвечая на вопрос, в нескольких метрах от них прямо с неба что-то упало, большое, тяжёлое, смачно шмякнулось в высокую траву.
Белк первым бросился посмотреть, что это чуть не свалилось им на голову. Борис, Макс и Мурка молча ждали результата разведки. Первое, что они услышали – дикий вопль белка. Дальше пошла такая отчаянная нецензурщина, что Борис закрыл Мурке уши.
Вскоре появился белк, он был явно не в себе – пытался что-то сказать, указывая лапкой на место падения неизвестного объекта.
– Там! Там это! Нет, я не могу! Сукаааа! – белк затопал лапами, забившись в истерике, – А! Мама! Я не верю! Гниды! Падлы! Ааааа!
– Да что там? – спросил Боря.
Белк вдруг весь поник, сел на землю, и закрыв глаза лапками, зарыдал, содрогаясь всем своим облезлым тельцем.
– Что там? – повторил Борис. – Что?
– Там коготь. Палец и коготь. Кто это сделал?
– Какой палец?
– Палец Грмнпу.
– Это как?
– Я узнаю, кто это сделал, и месть моя будет страшна! – сказал белк, решительно поднялся и пошёл в сторону взрыва.
– Постой! – крикнул Боря, но зверёк, нет, уже хищный и опасный зверь, его не слышал. Он жаждал крови.
– Что делать будем? – спросил Борис Макса.
– Я хочу домой, – сказал тот. – Я устал.
– Короче, думаю, белк там сам разберётся? Пошли искать Литу, гараж и полосатый драндулет. Маша, ты как?
Мурка пожала плечами. Ей вдруг захотелось обнять этого неизвестного мужчину, прижаться к нему всем телом, чтобы он защитил её, спрятал от безумного, чужого, непонятного мира. Ей показалось, что когда-то, в какой-то из её прошлых несуществующих жизней они были очень близки, были рядом и… любили. Какое странное слово. Интересно бы узнать, что оно означает. Люди бросаются им направо и налево, не осознавая, насколько оно загадочно и таинственно для таких как она, для кукол без сердца. Она даже не заметила, что из глаз брызнули слёзы, и струйками покатились по щекам.
– Маш, ты чего? – Боря подошёл к ней, обнял крепко, но нежно. Она положила голову на его плечо и зарыдала. «Если я плачу, – радостно думала она, – то может, я и любить смогу?»
Дождь закончился, как только колонна спустилась в долину. Сразу засияло солнце, горная дорога, на которой машины то и дело подпрыгивали на камнях, сменилась ровной и гладкой. Въехали в лес. Боевики, как малые дети, открыв рты, разглядывали дивную флору и не менее дивную фауну.
– Красотища какая! – восторженно сказал Че, высунув голову из кабины. – А мы в этих горах сидим, как дураки. И тут что, кто-то ещё и воюет?
– Пытаются, – улыбнулся Павел и толкнул водителя. – Сейчас налево.
Вдруг впереди задался взрыв, небо покрылось разноцветными бумажками. Машина подпрыгнула от ударной волны и Павел больно ударился головой. Вдруг что-то врезалось в окно, стекло сразу заволокло паутиной трещин. Водитель с перепугу нажал на тормоз.
– Таки воюют, – сказал Че и вылез из кабины. – Ни хрена себе! – раздался его удивлённый голос.
– Что там? – Павел выбрался наружу и увидел на капоте огромный окровавленный палец с когтем, толстым и кривым, похожим на заточенный крюк от подъёмного крана. – Не может быть!
– Откуда это? – спросил Че.
– Это Грмнпу.
– Кто?
– Не важно. Это уже личное, – Павел никогда не был сентиментальным, но сейчас ему захотелось зареветь, как ребёнку. Зареветь от того, что он ничего не сможет изменить. И эта беспомощность вызвала в свою очередь ярость. Ярость против несправедливости этого мира.
– Вам туда, – сказал он Че. – Одна просьба – найдите мне ведро конопляного масла. Всё остальное ваше. А у меня внезапно появились дела. Нужно кое-кого порвать на кресты. На, спасителя, ангела хранителя мать, мальтийские кресты!
Павел побежал вперёд по дороге в надежде застать и казнить убийцу профессора, динозавра, и просто классного пацана, Грмнпу. Несправедливость! Несправедливость сраного мира! Несправедливость! Это слово вертелось в его голове, как белка в колесе, упорно, наращивая скорость и вытесняя все остальные мысли. Конечно, внезапно понял он, вот моё предназначение – бороться с несправедливостью. Вернее, за справедливость. Тело его бежало, механично, словно отделившись от разума. А разум ликовал от того, что нашёл ответ на главные вопросы его жизни – кто он? Зачем он? Хранитель чего он? Конечно, справедливости! Сразу стал понятен и оправдан весь дебош и беспредел, который он учинял. Начиная с отца, которого он сдал чекистам, и заканчивая застреленным менеджером в Дак Мональдсе. Все, кого он убил, предал, избил, казнил, даже кому он дал подсрачник или обложил матом, заслужили это.
Чекист в Париже был уродом, с пристрастием пытавшим несчастных парижан, менеджер избивал сою подружку, папа измывался над беззащитным животным…и остальные – каждый имел свой грех, за который наказывал Павел, справедливо и соразмерено. Да воздастся каждому по делам их.
Это прозрение сразу избавило от постоянно подавляемого чувства вины, и сейчас хотелось восстановить ещё одну несправедливость – жестоко и беспощадно.
Вот и поляна. Техника сиротливо стояла там и сям, и выглядела несчастной от того, что её бросили. Он остановился, как борзая, пытаясь учуять дичь. Кто-то пел в кустах. Павел побежал туда, прорвался через заросли терновника, увидел кучку придурков, поющих «Лестницу в небо».
Увидев Павла, хор умолк, и вокалисты испуганно сбились в кучку.
– Где?! – крикнул Павел.
– Туда, – ткнул пальцем один из певцов, сразу сообразив, что нужно этому страшному человеку.
Павел побежал в указанном направлении. Он даже не сомневался, что ублюдку не уйти от расправы.