для последнего отчаянного рывка. Упершись передними лапами в грудь оленя, он распрямился, словно огромная тугая пружина, а потом отпрянул назад, и кровь молодого оленя обагрила взбитый копытами снег. Когда Молниеносный, шатаясь, поднялся на ноги, на земле лежали двадцать загрызенных стаей оленей – в основном те, которые паслись позади. Основная же часть стада в тысячу голов, обезумев, неслась на юго-запад, и стук их копыт вновь походил на раскаты грома. Но даже голод не пересилил жажду убивать, и, бросив добычу, ошалевшие от крови разбойники Бесплодных Земель кинулись в погоню. Только всеобщее измождение остановило бойню. Челюсти ослабли, сил бежать больше не было, и волки вернулись к добыче. Когда самые стойкие прекратили погоню, на залитой кровью тропе протяженностью три мили, остались шестьдесят бездыханных оленей.
Там, где лежали животные, убитые в последнюю очередь, развернулось настоящее пиршество. Вторую жертву Молниеносный сокрушил не один. Схватка была долгой и трудной. Его лягали, бодали и топтали, и ему пришлось бы тяжко, если бы на подмогу не пришли челюсти еще одного зверя. Он уже изнемогал от мучительной борьбы, но тут рядом мелькнуло гибкое тело, раздалось яростное рычание, и чьи-то клыки вонзились в жертву. И только когда дело было сделано, Молниеносный понял, что ему на помощь пришла юная волчица. С окровавленной пастью, израненная и запыхавшаяся, она с победоносным видом встала рядом с ним.
«Это мы убили! – казалось, говорила ее поза. – Вместе! Молниеносный и я!» И на этом залитом кровью поле смерти в душе Молниеносного родилось новое чувство, которое было ему еще неведомо, когда часом раньше Мюэкан бежала с ним рядом. И чутье подсказало Мюэкан, что она наконец победила.
Молниеносный разорвал олений бок, открывая доступ к мясу. Тогда Мюэкан присоединилась к нему, и вместе они принялись пировать. Молодая волчица лежала рядом с Молниеносным, он чувствовал тепло ее тела, преисполняясь гордым осознанием своей главенствующей и покровительственной роли. Он ел неторопливо, отрывая куски мяса так, чтобы Мюэкан было легче их достать. Стоило другому волку приблизиться к ним или зарычать где-то рядом, как глаза Мюэкан загорались ревнивым огнем. Она первой увидела огромную серую фигуру, что подошла к их оленю с другой стороны и остановилась, глядя на нее сверху вниз блестящими от злобы глазами. Молниеносный, чья пасть была набита мясом, услышал предупреждающее рычание Мюэкан, но не обратил на него внимания. Он был миролюбив, и вздумай хоть десяток волков разделить с ним трапезу, это бы не нарушило его спокойствия. Но воодушевление оттого, что она только что обрела пару, и преданность избраннику разожгли огонь в крови волчицы. Непрошеным гостем оказался Балу. Едва он вгрызся в оленя, как Мюэкан метнулась к нему мстительной молнией. Ее молочно-белые клыки вонзились ему в загривок, и вожак обрушил на нее весь свой гнев.
Только тогда Молниеносный заметил, что́ происходит, и одним прыжком подскочил к Балу. Челюсти вожака уже сомкнулись на горле Мюэкан, когда Молниеносный нанес удар. Раздался звук раздираемой плоти, и два огромных зверя, сцепившись, покатились по снегу. Молниеносный вскочил на ноги на секунду быстрее соперника. Мюэкан ползла к нему на брюхе. Из ее разорванной глотки струилась кровь, и дышала она, странно всхлипывая. Молниеносный услышал, как она прерывисто скулит, и в нем сильнее и повелительнее, чем когда-либо, восстал дух огромного дога. Откуда-то из дымки далекого прошлого взывала к нему душа предка, веля ему не столько отомстить, сколько побороться за справедливость. Защитить слабого. Проявить чуждое волку, но свойственное собачьему сердцу благородство, требующее оберегать свою подругу и ставить ее интересы превыше своих. Балу было все равно, кому разодрать глотку: самцу или самке. Молниеносный же впервые в жизни ощутил слепую и всепоглощающую жажду мести.
Балу вскочил на ноги и вызывающе ринулся на Молниеносного, когда последний всхлип Мюэкан превратился в судорожный вздох. Медленно, каждый раз продвигаясь не больше чем на дюйм, соперники принялись кружить вокруг друг друга, и, видя, что круги эти постепенно сужаются, находившиеся поблизости волки прервали свой пир и собрались в красноглазое, настороженное кольцо – кольцо смерти, из которого мог выйти живым только один из дерущихся. Балу как истинный волк подходил к Молниеносному осторожными, крадущимися шагами. Он навострил уши, все его тело подобралось, как пружина, а пушистый хвост волочился по снегу. Молниеносный же, несмотря на внешность волка, вел себя иначе. Весь – от макушки до кончика хвоста – он держался прямо и напряженно, и каждый мускул в его теле был готов к смертельной схватке. Он был вполовину моложе Балу, а потому превосходил его силой и выносливостью. Но Балу дрался всю жизнь. Он был коварен, изворотлив и хитер, как лис. Он рванулся вперед так внезапно и стремительно, что Молниеносный не успел ни уклониться, ни встретить его наскок грудью, а клыки Балу тем временем уже оставили шестидюймовую рану в его бедре.
План нападения старого вояки был хитроумным, а отход – еще хитрее. Едва он нанес свой удар, как Молниеносный обрушился на него всей своей огромной мощью, но Балу – вместо того чтобы отпрыгнуть вправо или влево – поступил неожиданно: распластался на земле, так что Молниеносный почти перелетел через него. Балу задрал голову, и его клыки, словно кинжалы, прошлись по брюху Молниеносного. Порезы были глубокими, из них потекла кровь.
Оба удара были нанесены не более чем за двадцать секунд, и в обычной схватке волков огромное преимущество осталось бы за Балу, поскольку дважды атакованный волк, чей выпад не достиг цели, больше не может сражаться на равных и стремится скорее защищаться, нежели нападать. И вот тут-то повадки, доставшиеся Молниеносному от старого дога, положили конец триумфу Балу и разрушили его стратегию. Во второй раз Молниеносный прыгнул на противника и получил третью рану – в плечо. Он сник, но только на мгновение. Он атаковал Балу в третий раз, и впервые противники вцепились друг другу в морды. Молниеносный зарычал. Пасть его ужасающе щелкнула, и рычащий, извивающийся Балу оказался под ним. Четверть минуты их челюсти были сцеплены. Затем Балу вырвался и снова тем же смертоносным боковым движением морды глубоко резанул Молниеносного клыками по груди.
Воздух наполнился запахом крови Молниеносного, уже обагрившей «арену» внутри кольца из волков. У Балу кровь текла из пасти. В зловещий круг собрались тридцать-сорок волков, и к ним подтягивались новые «зрители». Мюэкан лежала неподвижно с тех пор, как в последнем усилии она попыталась подползти к Молниеносному. Под ее шеей собралась лужа крови, взгляд потускнел. Но она еще видела дерущихся.
Молниеносный смотрел на изворотливого врага сквозь застилавшую глаза пелену ярости. Боли от ран он не чувствовал. Бой вел теперь дух Скагена в огромном теле Молниеносного. Он больше не кружил по-волчьи вокруг противника. Его огромные плечи угрожающе напряглись. Он наклонил вперед голову, прижал уши и беззвучно надвигался на вожака. Снова и снова Балу наносил режущие и колющие удары, а Молниеносный пытался применить свою железную хватку. И дважды почти преуспел. На третий раз ему удалось вцепиться сопернику в загривок. И когда круг из волков с налитыми кровью глазами сомкнулся еще теснее, шея Балу хрустнула. Поединок был окончен.
Только через минуту Молниеносный ослабил хватку и, пошатываясь, отошел. И в это мгновение ждущая свора волков набросилась на Балу и принялась рвать его мертвое тело на куски. То был закон стаи, древний волчий инстинкт – добить упавшего.
Молниеносный остался один подле юной волчицы. Мюэкан попыталась поднять голову, но не смогла. Ее гаснущие глаза закрылись. Дважды она открывала их, и Молниеносный, жалобно скуля, касался носом ее морды. Она попыталась ответить, но из ее горла вырвался лишь хриплый стон. Затем по ее красивому молодому телу прошла судорога. Мюэкан вздохнула в последний раз, затихла и больше не открывала глаз.
Молниеносный понял, что к ней явилась смерть. Он подождал немного, а затем сел на окровавленные лапы и обратил морду к небу. Волки, терзавшие поверженного Балу, услышали голос Молниеносного и все поняли – то был клич победителя и нового вожака стаи, но, кроме торжества, в нем звучали горе и скорбь. Спустя двадцать лет дух Скагена явился, чтобы возглавить стаю волков.
Через несколько дней в хижине на краю ледниковой расселины капрал Пеллетье добавил еще один постскриптум к донесению, адресованному суперинтенданту:
«С тех пор как было написано вышеизложенное, волки устроили очередное кровавое побоище, и теперь карибу уходят еще дальше на юго-запад. С помощью констебля О’Коннора и эскимосов я постараюсь как можно быстрее устроить большую облаву на волков вдоль побережья, чтобы уничтожить хотя бы часть чудовищной стаи, которая сживает всю дичь с восточных равнин.
Ваш покорный слуга
Франсуа Пеллетье».
Глава III
Гнетущие сумерки рассеялись, и теперь полярный край, сияющий и умиротворенный, покоился в объятиях Долгой Ночи. С небесной вышины, где на жарком юге застыло бы полуденное солнце, лила ровный серебристый свет жемчужина ночи, а вокруг нее сияли звезды. Бесчисленные и безмолвные, застывшие и безжизненные, они озаряли негасимым холодным огнем замерзший мир, точно завистливые очи, неотрывно наблюдающие за великолепным разноцветьем северного сияния.
Этой ночью или днем – ибо и ночи, и дню отведено свое количество часов даже там, где нет дневного света, – северное сияние уподобилось меняющему наряды фокуснику. Два часа Кесик Мунитови — богиня неба – резвилась в своих владениях и, будто для того, чтобы отмежеваться от родства с холодным полюсом, щедро демонстрировала свои чудесные умения и разливала фосфорическое пышноцветье над западным горизонтом. Два часа она разворачивала стяги всех цветов радуги и кружилась в их ослепительном блеске и сиянии. Она привела с собой десять тысяч небесных танцовщиц лучезарной красоты, расчерчивала небосвод золотыми, малиновыми, огненными и алмазно-голубыми дорожками, а затем, будто устав от кропотливого труда, принялась закрашивать поле своих игрищ в глубокий алый цвет. Все, кто наблюдал за ее забавами из городов, селений и с бескрайних равнин за тысячу миль к югу, поражались загадочному зрелищу там, над полюсом. Под повелительным взором богини трепетали души, а покрытый льдом край посылал его отраженное сияние обратно к звездам.