Однако в этом обещании не было ничего определенного. Больше всего на свете Молниеносный хотел одного – хоть чем-нибудь утолить голод. Он повернул в сторону хижины и четверть часа не сбавлял скорости. Он бежал по ветру и дважды ненадолго останавливался, чтобы принюхаться. Вторая остановка длилась дольше, поскольку Молниеносный уловил в воздухе слабый запах – волчий! – и глухо заворчал. Еще через полмили он снова остановился и на этот раз уже зарычал – громко и угрожающе. Запах стал сильнее, хотя Молниеносный по-прежнему удалялся от стаи. Он ускорил бег, чувствуя угрюмое раздражение. Ветер он читал как открытую книгу. Тот заключал в себе все необходимые сведения. И сейчас ветер подсказывал, что кто-то следует за Молниеносным в ночи.
Он остановился в четвертый раз. Запах усиливался. Преследователь не просто бежал с такой же скоростью, а нагонял его. Молниеносный выжидательно замер, шерсть его встала дыбом, мышцы напряглись, готовясь к обороне. Вскоре он увидел бесшумно приближающуюся тень. В пятидесяти футах от него она замерла, а затем вновь стала осторожно подходить, и Молниеносный весь подобрался, готовясь встретить врага. На расстоянии прыжка тень снова остановилась, и на этот раз Молниеносный разглядел, что это огромный лесной волк, который присоединился к стае в низкорослом лесу на южной оконечности Бесплодных Земель. Этот волк был таким же крупным и темным, как и сам Молниеносный. Рожденный в южных лесах, хорошо знающий, чего ожидать от белого человека, не раз попадавший в ловушки и передряги, бродяга Мистик увязался за стаей и пришел на север.
Два огромных зверя глядели друг на друга. Клыки Молниеносного сверкнули в свете звезд – он ощерился и начал с угрожающим видом заходить сбоку. Мистик стоял неподвижно, не сводя с Молниеносного пристального вопросительного взгляда. Он не оскалил клыки, и его глаза не зажглись ответным воинственным огнем. Он смело и неподвижно стоял и смотрел, как Молниеносный подбирается к нему все ближе, но не вызывал его на бой и не выказывал вражды. Постепенно глухое рычание замерло в глотке Молниеносного, а прижатые к голове уши распрямились. И тут Мистик издал глухой гортанный звук. То было предложение дружбы. Огромный волк, оставшийся без защиты своего родного леса, будто бы говорил Молниеносному, что устал от голодного безумия, охватившего стаю, и что он не хочет драться, а хочет дружить с ним и вместе охотиться. Молниеносный повел носом. Потом, не меняя настороженной позы, вскинул голову. Мистик снова глухо заскулил, и на этот раз Молниеносный ему ответил.
Они медленно, короткими шагами, кружили друг вокруг друга, пока не соприкоснулись мордами. Из груди Молниеносного вырвался глубокий вздох. Он испытал облегчение и радость. А Мистик снова заскулил, потерся об его бок, и, стоя рядом в этот первый час их дружбы, они вгляделись в темноту.
Молниеносный повел друга на северо-восток. Голову он держал еще выше и все время ощущал присутствие в своей жизни чего-то нового – неведомого ему раньше товарищества. Рассекая пронизанную звездной дымкой темноту бок о бок с Молниеносным, Мистик чувствовал его приязнь. Лесной волк бежал не так, как волки из стаи. Житель леса, он держался с большей бдительностью и настороженностью. Молниеносный смотрел вдаль, а Мистик успевал глядеть и по сторонам. Иногда Молниеносный, по обыкновению, останавливался как вкопанный, оборачивался и принюхивался, Мистик же на бегу крутил головой и ощущал все запахи. Он вел себя так, будто по-прежнему находился в лесу с его опасностями и коварными ловушками. Молниеносный же не видел на бескрайних равнинах ни загадок, ни угроз. В его понимании смертельно опасна была только стая, одиночество же под звездами сулило лишь свободу и безопасность.
Если бы Пеллетье и О’Коннор видели, как бегут эти двое, то поразились бы величию и свободе духа, присущим диким созданиям. А Эу, шаман из стойбища Топека, поклялся бы всеми богами, что мимо него только что промчались по своим делам два главных демона Севера, поскольку оба зверя обладали гигантским сложением. Тело Мистика было длиннее, но массивные морда и грудь Молниеносного компенсировали это отставание, так что, если бы эти двое сошлись в схватке, еще неизвестно, кто из них вышел бы победителем. Однако Молниеносному еще предстояло узнать все то, что знал Мистик, поскольку тот не раз оказывался один на один с миром белых людей. Правую переднюю лапу ему покалечило капканом, а однажды он чуть не умер после мучительной лихорадки, вызванной приманкой с ядом. Мистик на своей шкуре испытал, как опасны волчьи ямы и силки, и больше всего на свете он боялся белого человека.
Поэтому, когда в воздухе запахло человеческим жильем, Мистик отпрянул назад, угрожающе лязгнув зубами. Спина его выгнулась, уши еще сильнее прижались к голове, и он принялся неистово кружить на месте, ища, откуда дует ветер. Движения огромного тела утратили раскованность, на смену им пришла хитрая настороженность зверя, готового и преследовать, и обороняться. Молниеносный посмотрел на окно. Света не было, из трубы не струился дым. Молниеносный подобрался еще ближе, и сзади тут же предостерегающе заскулил Мистик. Молниеносный осторожно обошел хижину, принюхиваясь к ветру со всех сторон. Запах давно остыл.
Вскоре он понял, что жизнь, свет и дым исчезли. Хижина мертва. Наваждение покинуло его, и он осмелился подойти к окну так близко, как никогда прежде. Потом сел на задние лапы и устремил взгляд туда, откуда раньше шло желтоватое сияние. Мистик остался сидеть в сотне ярдов позади, но за несколько мгновений между друзьями будто бы пролегла пропасть, огромная, как Бесплодные Земли. В душе же Молниеносного нарастало смутное и непреодолимое желание вскинуть голову к небу и завыть перед темным окном так же, как он выл, когда видел в нем свет. Услышав его голос, Мистик отполз еще дальше, потому что в этом призыве к небесам ему слышалось то же, что и в собачьем вое на юге. Он кружил, пока не вышел к ледниковой расселине в одной восьмой мили от хижины, и там Молниеносный его догнал.
Несколько недель расселину заметало снегом, так что на поверхности остались лишь сучковатые, корявые верхушки деревьев, будто распростертые в последнем отчаянном усилии руки подземных чудовищ. В других же местах, не заполненных снегом по прихоти ветра, чернели глубокие прогалы – именно в них Мистик устремлял взгляд своих горящих, словно угольки, глаз. Там, а не на открытых пространствах надеялся он отыскать долгожданную добычу, а потому бесшумной поступью лесного волка забрался в самый глубокий и темный из них. Молниеносный последовал за ним.
Верхушки деревьев мрачным пологом сомкнулись над их головами, заслонив свет звезд. Молниеносный шел в ненавистной ему темноте, освещаемой то красными, то зелеными огоньками глаз Мистика, когда тот оборачивался к нему. Дважды рядом щелкали мощные клювы белых сов. Один раз Мистик в невероятном прыжке рванулся к одной из призрачных теней, пронесшихся так низко, что в воздухе прошелестели крылья. Выбравшись из одной ямы, друзья перелезли через огромный сугроб в следующую, но там тоже дичью не пахло. Теперь вел Молниеносный. Он снова выбрался на равнину и направился в сторону карликового леса, где много недель назад видел зайцев, а Мистик последовал за ним.
Они больше не бежали. Трудный путь по осыпающимся снежным откосам и по непредсказуемым ямам еще сильнее обнаружил их теперешнюю слабость. Уже много часов назад был пройден тот рубеж голода, после которого перестала ощущаться мучительная боль во всем теле. Голод больше не грыз их изнутри. На смену ему пришло нарастающее и порою почти непреодолимое желание лечь. Недавний поход к хижине уже потребовал от Молниеносного большого напряжения сил. Теперь их остаток забирал можжевелово-кедровый вековой «лес», который не достал бы человеку до локтя. Молниеносному всюду мерещились скачущие зайцы.
Друзья приблизились к лесу и вошли в него. Большая часть деревьев была погребена под снегом. Там и сям виднелись расчищенные ветром проплешины. На лесистых болотах юга Мистик никогда не видел такого нескладного леса-уродца. Деревья, многим из которых было не по одной сотне лет, походили на раскинувших щупальца осьминогов. Жестокая природа, которая подчас деформирует тела людей, с помощью лютого холода превратила можжевеловые кусты и кедры в уродливых кривоногих горбунов. Дичи здесь не было. Даже столь ненавистные Молниеносному песцы куда-то исчезли. Бескормица воцарилась не только на равнинах, но и в карликовом лесу.
Молниеносным двигал последний оставшийся инстинкт – инстинкт возвращения домой, который заставляет волков сбиваться в стаю. Прежние охотничьи тропы когда-то были усыпаны костями. Молниеносный больше не «видел» зайцев, мясо в его понимании перестало существовать. Теперь ему мерещились кости. Он вспоминал россыпи костей там, где когда-то снег был алым от крови. Туда он и направился, и Мистик, теряющий силы, но не надежду, шел с ним рядом.
Через час они вышли на широкую, утоптанную тропу, по которой Топек и Оле Джон прогнали стадо оленей в шестой и последний раз. Тропа была испещрена свежими следами и пахла мясом. В воздухе все еще чувствовался запах живой плоти. Сердце Молниеносного едва не выпрыгнуло из груди от радости, а Мистик задрожал. Желание утолить голод вновь вспыхнуло в них мучительным, ужасным огнем, подобно тому, как при виде миража в душе умирающего от жажды человека загорается надежда. Глубоко дыша, они замерли на месте – все их мускулы напряглись для последнего отчаянного рывка, словно механизмы, готовящиеся к работе. Кровь быстрее заструилась по жилам, головы гордо поднялись вверх, усталые мускулы плеч и ног напряглись, позы вновь выражали готовность к действию. Они напали не просто на след, а на свежий след стада, и инстинктивно оба волка прислушивались: не раздастся ли вблизи топот копыт.
Затем Молниеносный сел посередине тропы, обратил серую морду к звездам, и над Бесплодными Землями разнесся жалобный, голодный вой. Усевшись рядом, Мистик открыл огромную пасть и принялся ему подвывать, и по притихшим равнинам вширь и вдаль разнесся охотничий клич. С расстояния в милю пришел ответ. С расстояния в две – еще один. Голоса множились. Заснеженный мир взбудоражился от этой вести, и на зов сквозь темноту поспешили оголодавшие, тощие, похожие на призрачные тени волки – алчная, дикая орда, не знающая и не требующая жалости, гунны высоких широт, самые свирепые воители, готовые изо всех сил сражаться за мясо, дарующее жизнь. Но на сей раз пустые животы вели их прямиком в западню, устроенную белым человеком!