мался к ней мордой, будто все понимал.
Глава XIV
Несколько недель спустя, перед началом проливных дождей, Молниеносный и Светлячок очутились в изумрудных лесах к юго-западу от Большого Невольничьего озера, в почти неизведанных краях между рекой Рочер и безымянной протокой, впадающей в нее с востока. Здесь, на триста миль южнее Бесплодных Земель, в полном разгаре была весна. В верхнем течении протоки обнаружилось великолепное место для охоты. То был прекрасный край с длинными грядами холмов, глубокими оврагами, озерами, реками и пышными лесами. Кое-где холмы походили на невысокие горы, между которыми затерялись долины с множеством речушек, впадающих в безымянную протоку, что несла свои воды на запад.
Молниеносный никогда не видел такой зеленой, мягкой и густой травы и не ощущал столько душистых запахов – вся природа радовалась приходу весны. Ели, кедры и пихты надели новый яркий наряд. Распустились первые цветы. Набухшие тополиные почки лопнули, выпустив нежные листочки. Всюду царило оживление, новые запахи, радость новой жизни.
Черные медведи вывели медвежат на зеленые склоны холмов, согретые первыми лучами солнца. На лугах паслись лоси и олени. Берега озер кишели дикими птицами, из лесов и болот неслись брачные трели пернатых. И ко всему этому присоединялось несмолкаемое ни днем ни ночью мелодичное журчание рек и ручейков в долинах.
Молниеносному и Светлячку нравилось охотиться у безымянной протоки с необычно широким для северных рек руслом и множеством песчаных отмелей. Живописные нетронутые берега сулили удачную охоту. Отлогие, как у озера, они были усыпаны песком, галькой и валунами. На этих берегах и отмелях за долгие годы скопились кучи выбеленного солнцем плавника, местами достигавшие десяти-пятнадцати футов в высоту. До паводка река была такой мелкой, что Молниеносный и Светлячок без труда переходили ее вброд или переплывали, перемещаясь с одной отмели на другую. Их привлекали огромные кучи плавника – им нравилось на них забираться и изучать их таинственное содержимое.
Там, где русло говорливой реки сужалось до одной восьмой мили, расположился Куаху. Так уже десятилетие кочующие охотники-индейцы называли огромный затор из плавника. Он прочно укрепился в песчаном наносе посреди реки, и за все эти годы потоком воды его не сдвинуло с места. Он протянулся на сто футов в длину и на двести в ширину, так что казалось, будто его возвела могучая плотничья артель в качестве насмешки над водной стихией. Его образовывали сотни переплетенных между собой стволов деревьев, белеющих, словно иссохшие скелеты в пустыне.
Как-то раз Молниеносный со Светлячком пришли к нему вечером в багряных лучах заката. В широкой своей части река сильно обмелела, так что, перебираясь на Куаху, они даже холки себе не намочили. Вершина затора, возвышавшаяся над водой на пять-шесть футов, привлекала их еще больше, чем та часть, которую было хорошо видно с берега. Вода так плотно пригнала гладкие белые бревна друг к другу, что получилось нечто вроде настила, который целый день вбирал в себя солнечное тепло. Часть бревен с одного края поднялась, воткнувшись комлями в ил и образовав самое уютное укрытие, которое Молниеносному со Светлячком доводилось находить.
Дотемна они бродили по белому настилу. В тот вечер солнце скрылось неожиданно. С запада тут же послышалось глухое ворчание грома, а вслед за ним сверкнула молния. Молниеносный принюхался и почуял приближение бури. При первых же раскатах грома Светлячок забилась в дальний конец «шалаша» на вершине Куаху. Она всегда боялась грозы, и Молниеносный раз шесть подбегал к ней, уговаривая ее спуститься на берег. Ее глаза ярко светились в сгущающейся темноте, но спуститься она отказывалась. Наконец Молниеносный забрался к ней сам и улегся рядом, тревожно поскуливая. Светлячок в ответ вздохнула с облегчением и положила морду ему на спину.
Буря стремительно налетела на лесной край. На Куаху обрушилась мощная стена дождя, озаряемая вспышками молний. Глядя на высвечиваемые ими белые «кости», Светлячок только крепче прижималась к своему защитнику и прятала голову за его спиной.
Гроза шла вверх по реке. Бесчисленные водные струйки, бегущие меж холмов, внезапно превратились в бурлящие потоки. Они переполняли узкие овражки и вливались в русла ручьев, а те резво перетекали в мелкие речушки, изливающие свои воды в безымянную протоку. Ливень бушевал целый час, потом пошел на спад и превратился в дождь, который лил всю ночь и продолжался наутро. Он был не сильным, но монотонным, а небо по-прежнему затягивали плотные серые тучи.
Рано утром Молниеносный со Светлячком вышли из укрытия под моросящий дождь и по скользкому настилу добрались до края Куаху. Теперь в воздухе слышался не тихий ропот воды, как днем раньше, а грозный гул вышедшей из берегов реки. Нагретые солнцем песчаные отмели, до которых можно было без труда добраться вчера, сегодня исчезли. Между Куаху и берегом ревел бушующий поток, и со всех четырех сторон картина была одинакова. Начался паводок, и спастись от него можно было только на запруде из плавника.
С каждым часом вода в реке стремительно и неуклонно прибывала. Ливень принимался идти еще дважды, и к полудню Куаху на два фута затопило водой. Все это сопровождалось оглушительным ревом бурного потока. Под его мощным напором Куаху качался и дрожал, но, как и много лет подряд, продолжал держаться за дно своим загадочным «якорем». С восхищением и пока что без страха Молниеносный и Светлячок наблюдали за этим грандиозным действом. Леса, болота и отмели отдавали реке весь свой плавучий мусор, и он несся по ней чудовищной разномастной кучей, то и дело налетая на Куаху. Гигантский завал сотрясался от ударов, но отбивал натиск мусора, отправляя мелкие древесные обломки дальше в поток.
Снова стемнело, и всю ночь непрестанно шел дождь. Стихия буйствовала все сильнее, поток ревел громче и громче, так что Молниеносный и Светлячок всю ночь не смыкали глаз. Из своего укрытия они смотрели, как беснуется буря, и ждали нового дня. Наконец рассвело, и они вышли на потрепанную поверхность Куаху. Часть его снесло потоком, но массивное основание – квадрат со стороною сто футов – устояло.
На дальний его край река набросала новую кучу лесного мусора, и Светлячок с Молниеносным принялись его исследовать. Уже почти сорок часов они ничего не ели, и голод настойчиво давал о себе знать. Рядом с кучей распласталось пушистое зеленоглазое существо и взирало на них снизу вверх. В этих лесах Молниеносный уже не раз видел рысей, но такой огромной дикой кошки, как та, что спасалась сейчас от наводнения на Куаху, еще не встречал. Вид у Пайсью, рыси, тоже был оголодавший. Она не ела еще дольше, чем они. Молниеносный осторожно обошел ее, угрожающе рыча, но рысь в ответ только приоткрыла пасть, встопорщив усы. Светлячок заскулила и побежала за другом, словно уговаривая его вернуться.
А затем так быстро, что никто не успел пошевельнуться, произошло нечто удивительное. Грохочущий поток вынес на стремнину самый хрупкий предмет из всех, что когда-либо разбивался о гигантский завал: каноэ из березовой коры. В нем сидели мужчина и женщина, крепко прижавшая к себе ребенка. Лицо женщины было мертвенно-белым, особенно по контрасту с густой копной блестящих черных волос, мокрые пряди которых липли к ее лицу и плечам. Если бы лицо ее мужа, Гастона Руже, частично не скрывала борода, то оно казалось бы таким же бескровным. Смерть грозила им каждую минуту с тех пор, как полчаса назад они спаслись на каноэ из затопленной хижины. Тщетно Гастон пытался приблизиться к берегу, самое большее, что ему удавалось сделать, – удерживать лодку носом вперед.
И теперь прямо на их пути высился Куаху.
– Жанна, ma chérie[55], не бойся! – ободряюще прокричал Гастон сидящей перед ним жене. – Вон Куаху, его край под водой, там и проскочим! Держи малютку Жанну покрепче!
Каноэ мчалось к затопленному краю Куаху. От удара лодочка развернулась боком, и женщину, сжимающую в объятиях малышку, выбросило на Куаху. Стремительно, будто у него выросла лишняя пара рук и ног, Гастон Руже перебрался к жене и дочери и отчаянно прижал их к своей груди, а разом полегчавшее каноэ нырнуло в поток, унося с собой запас провизии, ружье и одеяла.
Глядя на уплывающую лодку, Гастон еще крепче сжал в объятиях Жанну и малышку, и тут его поразила ужасная догадка: там, где они оказались, им придется просидеть много дней, а вместе с каноэ уплыли хлеб и мясо, без которых не выжить. Он вскочил на ноги и неожиданно увидел огромную лесную кошку, прижавшуюся к торчащему бревну, а за ней на куче плавника – настороженно застывших Светлячка и Молниеносного. Его рука сама потянулась к единственному оставшемуся у него оружию – ножу на поясе, и леденящая душу тревога отступила, ибо в этих трех существах он увидел то, что считал безвозвратно утерянным, – многодневный запас пищи.
– Слава богу! – воскликнул он, опытным охотничьим взглядом продолжая следить за рысью, собакой и волком. – Какое счастье, что нас выбросило на Куаху, моя милая Жанна, какое счастье!
Глава XV
По прихоти капризной судьбы волнующее приключение за несколько минут обернулось надвигающейся катастрофой. Молниеносный и Светлячок сразу же почувствовали в рыси смертельного врага. Большую же кошку, следящую за ними со своего наблюдательного поста, трясло от желания вцепиться в горло колли.
В основе побуждений всех троих лежал голод. Требовательнее всего он говорил в исхудавшей рыси. Молниеносному же он еще не подсказал, что Пайсью – добыча, которую можно убить и съесть, и все же бесстрашие и не до конца оформившееся желание утолить голод удерживали его на месте, в то время как Светлячок настойчиво звала его обратно. Он готов был сразиться с любым существом из плоти и крови, за исключением человека, а припавшая к бревну Пайсью только и выжидала, когда между ними сократится расстояние. Но это ожидание нарушил человек.