Но вот по ночам стало чувствоваться холодное дыхание осени, и ее приближение взбодрило все живое, словно пробудив его после долгих месяцев праздной сытости. Леса сначала робко, но потом все смелее и смелее проявляли свое живописное мастерство, чтобы вскоре запылать яркими красками и триумфально приветствовать приход сентября – «месяца, когда олень чешет рога». И даже сейчас, когда август еще не сдал окончательно своих позиций, на зелено-багряном полотне лесов и болот с каждым днем все ярче проявлялись золотые и желтые узоры.
Сидя у бревенчатой хижины в один из вечеров, Гастон Руже и его темноволосая Жанна услыхали крики пролетающей стаи диких гусей. Гастон перебирал струны старой скрипки и напевал песню, которая по удивительному стечению обстоятельств пришла в далекий северный край с озер Темискаминг и Тимагами. Уносясь мечтами на свою родину, Жанна вторила ему тихим голосом:
По озеру опять везут пушнину,
Взмывает над водой упругое весло,
Хмельной пирушкой выпроводить зиму
Спешит артель в ближайшее село.
А мой удел – остаться здесь с волками,
Не рассекать озерной мне волны,
В краю, где гуси серые, взмахнув крылами,
На миг закроют красный лик луны[59].
И вдруг, словно в ответ, из леса, простирающегося далеко на юг, раздался протяжный вой, исполненный одиночества. Гастон накрыл руку Жанны своей ладонью и произнес с нотками благоговения в голосе:
– Это тот волкопес, милая. Лето почти закончилось, и очень скоро он уйдет насовсем и вернется к своим диким собратьям. И, tonnere, мне будет жаль!
То в двух милях от хижины провыл Молниеносный. Обратив морду к звездам, он пропел о своем одиночестве. А после долго сидел на краю пожелтевшей равнины, к чему-то приглядываясь и прислушиваясь, охваченный чувством, которое в эти последние дни лета мучило его все сильнее.
Нет, он не тосковал по дикому краю волчьих стай, унылой тундре и Бесплодным Землям. Месяцы, проведенные в изобильных южных лесах, заставили его позабыть о многом, что произошло с ним на Севере. Воспоминания о днях, неделях, месяцах голода и борьбы за существование сгладились. Природа по-своему милосердна ко всякому зверю – она не стирает события прошлого из его памяти, но притупляет воспоминания о них, пока что-нибудь не пробудит их вновь, порою лишь годы спустя.
И теперь в душе Молниеносного поселилось некое чувство, которое подтачивало его силы изнутри, подобно хвори. Светлячок – собака белого мужчины и белой женщины, верная подруга маленьких белых детей – все больше времени проводила в хижине Гастона Руже. Там были Трезор и Вэпс, а еще смех и песни. Все это доставляло Светлячку радость, ведь она снова чувствовала ласковые прикосновения хозяйской ладони и делила радости и печали детства с маленьким ребенком.
Молниеносный, в котором голос волчьей крови в последнем отчаянном усилии звал его обратно, к диким просторам, всего этого не понимал.
В хижине был человек. Человек, отравляющий жизнь зверям. Человек-разрушитель. Всемогущий господин, которого боится все живое. И все же люди притягивали Молниеносного к себе, ибо по воле природы, оставившей в нем непокорную и набирающую силу каплю собачьей крови, он оказался меж двух огней. Он не забыл ничего из того, что когда-либо происходило между ним и человеком. Волчья кровь заставляла его бояться этого всесильного божества, но дух Скагена будил в нем страстное желание подружиться с ним.
Именно это желание влекло его к хижине на краю ледниковой расселины, где О’Коннор пальнул в него из ружья. Это же самое желание не раз приводило его к человеку, но тот всегда встречал его враждебно. Именно человек обжег ему плечо огнем выстрела, ранил его копьем и натравил на него свору собак.
Много недель подряд Светлячок усиленно пыталась привести Молниеносного к хижине Руже, но он ни разу не переступил края опушки. И уже столько раз мужчина и женщина, стоя на пороге, ждали, произойдет ли чудо, подойдет ли к ним Молниеносный, поскольку благодаря удивительному супружеству Светлячка они полюбили этого серого лесного зверя.
Ночью и днем Светлячок приходила к нему вместе с Трезором и Вэпс, и вчетвером они бродили по лесным дебрям или мчались под звездами. Но затем три собаки неизменно возвращались в хижину, а Молниеносный оставался один. И в эти одинокие часы непонятная тоска, усилившаяся с приходом осени, все сильнее подтачивала его жизненные силы. Наконец в нем отчаянно и мощно заговорила волчья кровь, и он стал жадно, как никогда прежде, прислушиваться, не раздастся ли знакомый вой стаи. Ночи становились прохладнее, а дни – короче. Все пронзительнее кричали гагары, лоси устраивали бои за самок, волки собирались в стаи, а Молниеносный пребывал в нерешительности и был почти готов бросить все, что приобрел.
Этой ночью он встал на краю лесной опушки и завыл. Светлячок, по обыкновению спешившая к нему через густой лес, замерла. В этом диком вое слышалось нечто, заставившее ее жалобно заскулить и поселившее в ее душе новый страх и новое, пугающее соображение.
Она пришла к нему одна, убежав от Трезора и его маленькой кудрявой подружки. Убедившись, что с ней никого нет, Молниеносный провел носом по ее загривку и радостно заскулил. Но когда он зарылся мордой в густую шерсть подруги, в его ноздри вновь ударил ненавистный запах, положивший конец счастливой поре, которая у них была до паводка и знакомства с хижиной Руже. В этот день женщина гладила Светлячка, малютка с ней играла, а Гастон, куря свою черную трубку, после ужина вычесывал у нее из шерсти болотные колючки.
Ненавистный запах окутывал Светлячка, словно фимиам. Для Молниеносного он стал худшим из зол, настоящим проклятием. Его, который не был полностью ни волком, ни собакой, он одновременно привлекал и отталкивал. Уже столько раз он приходил на этот запах, и ему всегда причиняли или пытались причинить боль. А теперь лишали подруги.
Обнюхивая золотистую шерсть Светлячка, он глухо зарычал. Нет, на нее он не злился, и она знала об этом, а потому спокойно лежала, распластавшись перед ним, и лишь украдкой поглядывала на него с тревогой. Не только Молниеносный знал, что хижина неотвратимо изменила подругу, но и Светлячок чувствовала его готовность к серьезным переменам.
Уже много недель он не уходил далеко в лес. Всякий раз, когда она искала его, он тут же оказывался поблизости, но ради того, чтобы быть с ней, ему приходилось постоянно бороться со всем, что было в нем от волка. А теперь красный огонь все ярче разгорался в его глазах, и он все чаще устремлял взгляд куда-то в дальние дали. Светлячок не понимала, что все это из-за хижины и что соперничество с мужчиной, женщиной и ребенком гонит его обратно, в ту дикую жизнь, что вели двадцать поколений его предков. Но в душе ее постоянно рос страх, что вот-вот она потеряет друга, который все это время сражался, побеждал и жил ради нее.
Этой ночью она вела себя как-то по-другому. Уже неделю она не прыгала и не резвилась вокруг Молниеносного, но по-прежнему, день то был или вечер, возвращалась в хижину и звала его за собой. Сегодня он смотрел не на нее, а в темноту, пронизанную звездным светом, и вдруг где-то далеко раздался волчий вой, и Молниеносный напрягся всем телом. Осознав, что тот далекий зов – ее соперник, Светлячок подползла к нему, и он как-то сразу расслабился и на мгновение игриво и радостно, как в прежние времена, сунул нос в ее шерсть, забыв о ненавистном запахе человека и хижины.
Сегодня он вел Светлячка по лесу, а не она его, и шли они прочь от хижины. Раньше она всегда останавливалась на краю опушки и отказывалась идти дальше. Однако сегодня почему-то последовала за ним в самую чащу. Каким-то странным образом он почувствовал, что Светлячок перестала быть прежней. В ней будто появилась некая тайна – тайна, которая заставляла его замедлять бег и останавливаться, когда останавливалась она. Увидев, что она идет за ним туда, куда прежде не ходила, Молниеносный гордо вскинул свою великолепную голову, как в старые добрые времена, когда Светлячок принадлежала только ему. И сколько бы раз ни раздавался волчий вой в ту ночь, он не обращал на него внимания. Светлячок то и дело садилась, чтобы передохнуть, а к концу второго часа без сил легла возле гигантской кучи бурелома, и Молниеносный не понуждал ее продолжить путь.
За всю оставшуюся ночь она не сдвинулась с места, а на следующий день дошла только до ручейка неподалеку, а затем снова улеглась у бурелома. Молниеносного это озадачило. Ему стало не по себе. Загадочное поведение Светлячка его волновало, но к нему вернулась радость прежних дней.
Светлячок снова была его и только его. На следующую ночь она тоже не пошла к хижине, а на волчий вой Молниеносный обратил не больше внимания, чем если бы он раздавался на сотню миль дальше. Охотился Молниеносный один. Он принес двух зайцев и положил их подле Светлячка.
На третий день в серой пелене рассвета он, как обычно, возвращался с охоты из ближайшего леска. Отсутствовал он недолго, но еще издали почувствовал, что под грудой бурелома свершилась какая-то важная перемена. Он приблизился к ней, сверкая глазами, дрожа от охватившего его незнакомого чувства, ибо тайна исчезла, и на него снизошло понимание. Из серого предрассветного сумрака ему навстречу ласково сияли глаза Светлячка, а в ее голосе слышались новые радостные нотки. И перед этим свидетельством свершившегося чуда он замер, словно вырезанная из дерева фигура.
Светлячок вступила в счастливую пору материнства, и дети, которых она произвела на свет, были детьми Молниеносного!
Глава XIX
В лесных чащобах ветер, ласкающий верхушки деревьев, пропоет о том, что в царстве зверей стало одной матерью больше; его ликование подхватят весело журчащие ручейки, и, наконец, сама земля невидимым хором голосов исполнит торжественный гимн. Когда на заре родились детеныши Молниеносного, мир вокруг уже знал об этом. Прямо над входом в логово лесной дрозд так рьяно воспевал рождение новой жизни, что чуть не лопнул от радости. По нависшему над головой Светлячка стволу дерева пробежала в поисках завтрака рыжая белка и остановилась поприветствовать наступающий день; а на востоке со