Первой он увидел именно Нипизу. Если бы это оказался Пьеро, Ба-Ри просто убежал бы. Но тут кровь его предков снова пробудила в нем незнакомый трепет. Не то ли почувствовал Казан, когда впервые увидел женщину?
Ба-Ри замер. Нипиза была от него не больше чем в двадцати футах. Она сидела на камне, грелась на первом утреннем солнышке и расчесывала чудесные волосы. Губы у нее приоткрылись. Глаза вмиг вспыхнули, как звезды. Одна рука замерла, поддерживая тяжелые пряди цвета воронова крыла. Нипиза узнала Ба-Ри. Она увидела крошечную отметинку у него на груди и белый кончик уха – и еле слышно прошептала:
– Учи музис! Щеночек!
Это был тот самый дикий пес, которого она подстрелила – и была уверена, что он погиб!
Накануне вечером Пьеро с Нипизой выстроили за скалой шалаш из можжевеловых веток, и теперь Пьеро, присев на островке белого песка, готовил на костре завтрак, пока Ива причесывалась. Он хотел ей что-то сказать, поднял голову – и увидел Ба-Ри. В тот же миг чары рассеялись. Ба-Ри увидел, как перед ним встает на ноги чудовище-человек. И стрелой умчался прочь.
Однако Нипиза тоже была проворна.
– Dépêchez vous, mon père![28] – воскликнула она. – Это тот щенок! Скорее!
И бросилась за Ба-Ри, как ветер, окруженная летящим облаком волос. Пьеро последовал за ней и на ходу нацелился из винтовки. Но ему было трудно поспеть за Ивой. Она была словно дух диких земель, и маленькие ножки в мокасинах едва касались земли, когда она пробежала по длинной полосе песка. Можно было залюбоваться ее легкостью и быстротой, ее чудесными волосами, развевавшимися на солнце. И как бы ни был Пьеро увлечен погоней, он вспомнил, глядя на дочь, что сказал ему накануне Мак-Таггарт, комиссионер Компании Гудзонова залива, там, на станции Лак-Бэн. Пьеро полночи не спал и скрежетал зубами, думая над этим, и утром, до того как на них вышел Ба-Ри, присматривался к Нипизе как никогда пристально. Она была красива. Даже прелестнее Уайолы, своей покойной матери-принцессы. Одни волосы чего стоят – люди таращатся на них, будто не верят, что они настоящие! А глаза? Будто озера, полные дивного звездного света! А тоненькая, что твой цветочек! И вот Мак-Таггарт сказал…
До Пьеро донесся взволнованный голос дочери:
– Скорее, Нуто! Он свернул в ущелье, в тупик. Теперь ему от нас не скрыться.
Пьеро нагнал Нипизу, и она показала ему, куда побежал Ба-Ри. Французская кровь залила ее щеки и губы густым багрянцем. Белые зубы сверкали, будто молоко.
– Вот там! – Она снова показала.
Они вошли в ущелье.
Ба-Ри впереди них мчался со всех ног. Он почуял, что эти чудесные двуногие существа, которых он видел, всесильны. И они гнались за ним! Он их слышал. Нипиза бегала почти так же быстро, как он. Ба-Ри свернул в расщелину между двумя огромными валунами. Промчался двадцать футов, но дальше ходу не было, и он повернул назад. Когда он выскочил из расщелины и кинулся дальше по ущелью, их с Нипизой не разделяло и десяти ярдов, и Ба-Ри видел, что Пьеро уже догонял дочь. Ива воскликнула:
– Мана! Мана! Вот он!
Она перевела дыхание и юркнула в заросли молодого можжевельника, где исчез Ба-Ри. Но распущенные волосы запутались в кустах, будто огромная сеть, и Нипиза крикнула Пьеро, чтобы тот бежал дальше, а сама остановилась подобрать волосы и перебросить через плечо. Она упустила секунду-две, не больше, и побежала следом за отцом. Пьеро в пятидесяти ярдах впереди крикнул, что Ба-Ри повернул назад. Ба-Ри помчался прямо на Иву с той же скоростью, что и раньше. И поздно заметил ее – было уже не остановиться и не свернуть, – а Нипиза бросилась на тропу ему под ноги. Миг они барахтались на земле. Ее волосы лезли Ба-Ри в нос, руки обхватили его. Потом он вывернулся и снова ринулся к тупиковому концу ущелья.
Нипиза пружинисто вскочила. Она задыхалась и хохотала. Пьеро бросился к ней, и Ива замахала руками куда-то ему за спину.
– Я его схватила, и он меня не укусил! – Она едва дышала. Снова показала в конец ущелья и повторила: – Я схватила его, Нуто, а он меня не укусил!
Да, это было чудо. Нипиза повела себя неосмотрительно, а Ба-Ри ее не укусил!
Именно тогда, когда она глядела на Пьеро сияющими глазами, а улыбка на ее губах медленно гасла, произнесла она слово «Ба-Ри», что на ее языке означает «дикий пес», младший брат волка.
– Бежим! – воскликнул Пьеро. – А то упустим его!
Пьеро был уверен в успехе. Ущелье сузилось. Ба-Ри не прошел бы мимо них незамеченным. Через три минуты Ба-Ри добежал до конца ущелья, стены которого уходили отвесно вверх, словно край чашки. Ба-Ри уже несколько дней отъедался рыбой и подолгу спал, так что слегка разжирел, к тому же одурел от тщетных поисков выхода. Он был на открытом участке ущелья под самой стеной – ни куста, ни кочки, – когда Пьеро и Нипиза снова его увидели. Нипиза бросилась прямо к нему. Пьеро, понимая, куда сейчас метнется Ба-Ри, поспешил влево, ему наперерез.
Ба-Ри заметался среди камней, но пути к спасению не было. Еще минута – и он очутился в самом тупике ущелья. Там между скалами была относительно небольшая брешь шириной пятьдесят-шестьдесят футов, выходившая в естественный загон площадью около акра. Это было прелестное местечко. Со всех сторон, кроме выхода в ущелье, его окружали скалы. В дальнем конце чередой мерцающих каскадов лился водопад. Трава под ногами была густая, вся в цветах. В эту ловушку Пьеро не раз и не два загонял превосходных оленей. Деваться отсюда было некуда – только прямо под дуло винтовки. Когда Пьеро увидел, что Ба-Ри бежит туда, то кликнул Нипизу, и они вдвоем принялись подниматься ко входу в ловушку.
Ба-Ри был уже на самом краю этой небольшой лужайки-западни, как вдруг остановился, да так резко, что невольно сел, и сердце у него екнуло.
Путь ему преградил Уакайю, огромный черный медведь.
С полминуты Ба-Ри не знал, как быть, – он очутился между двух огней. До него доносились голоса Пьеро и Нипизы. Он слышал, как хрустят мелкие камешки у них под ногами. И его охватил ужас. Потом Ба-Ри посмотрел на Уакайю. Огромный медведь не сдвинулся ни на дюйм. Он тоже прислушивался. Но кое-что тревожило его даже сильнее, чем шаги и голоса. Это был запах, который уловил он в воздухе, запах человека.
Ба-Ри смотрел на медведя и видел, как его голова медленно поворачивается в сторону, откуда все отчетливее доносились шаги Пьеро и Нипизы. В первый раз очутился Ба-Ри нос к носу с большим медведем. Он смотрел, как тот ловит рыбу, он разжирел благодаря мастерству Уакайю – и до сих пор глядел на него в полнейшем восхищении. А теперь увидел в медведе что-то такое, что прогнало страх, и ему на смену пришла будоражащая уверенность. Уакайю большой и сильный, он не побежит от этих двуногих созданий, которые преследуют Ба-Ри! Если бы только ему удалось обойти Уакайю, он спасен!
Ба-Ри метнулся в сторону и помчался на лужайку. Уакайю не пошевелился, когда Ба-Ри прошмыгнул мимо, как будто это была птица или заяц. Тут снова повеяло ветерком с густым запахом человека. От этого медведь наконец ожил. Он повернулся и затопал на лужайку-ловушку следом за Ба-Ри. Ба-Ри обернулся, увидел его – и решил, что медведь гонится за ним. Нипиза с Пьеро поднялись ко входу и в тот же миг увидели и Уакайю, и Ба-Ри.
В том месте, где они вошли в травянистую выемку, окруженную скальными стенами, Ба-Ри резко свернул влево. Там был огромный валун, с одного конца приподнятый над землей. Ба-Ри решил, что лучше убежища не найти, и забрался под него.
А Уакайю все шел себе прямиком на лужайку.
Ба-Ри из своего укрытия видел, что произошло. Едва он забился под валун, как в проходе между скалами показались Пьеро и Нипиза – и остановились. Остановились! Ба-Ри возликовал. Они испугались Уакайю! Огромный медведь прошел лужайку на две трети. Солнечный свет падал на него, и шерсть его блестела, как черный атлас. Пьеро некоторое время смотрел на медведя. Он не любил убивать ради убийства. Нужда сделала его рачительным. Но он увидел, что шуба у Уакайю прекрасная, хотя сезон уже миновал, и поднял ружье.
Ба-Ри увидел это движение. И миг спустя увидел, как из конца ружья вдруг что-то вырвалось, а затем услышал оглушительный грохот, тот самый, что и тогда, когда его самого ранило – когда пуля Ивы прожгла его плоть. Он тут же поглядел на Уакайю. Огромный медведь пошатнулся, упал, потом с трудом поднялся и тяжело шагнул вперед.
Винтовка снова загремела, и Уакайю рухнул второй раз. С такого расстояния Пьеро не мог промахнуться. Уакайю был превосходной мишенью. Это было убийство, но для Пьеро и Нипизы это была просто работа – работа, которая обеспечивала им хлеб насущный.
Ба-Ри весь трясся. Скорее от волнения, чем от страха, поскольку собственный его страх отступил перед трагизмом минуты. Из груди у него вырвалось тихое поскуливание, когда он поглядел на Уакайю, который снова поднялся и двинулся на врагов – пасть у него приоткрылась, голова медленно покачивалась из стороны в сторону, ноги слабели и подкашивались – из растерзанных легких хлестала кровь. Ба-Ри заплакал – ведь Уакайю ловил ему рыбу, ведь он, Ба-Ри, стал считать медведя своим другом, а теперь понимал, что Уакайю смотрит в лицо смерти. Раздался третий выстрел, последний. Уакайю обмяк на месте. Огромная голова рухнула на передние лапы. До Ба-Ри донесся сиплый кашель – раз, еще раз. И настала тишина.
Это было убийство – но и работа тоже.
Минуту спустя Пьеро, стоя над Уакайю, сказал Нипизе:
– Mon Dieu[29], что за отменная шкура, сакахет! На станции Лак-Бэн за нее дадут долларов двадцать!
Он вытащил нож и начал точить его на оселке, который носил в кармане. В это время Ба-Ри мог бы выбраться из-под валуна и удрать в ущелье: о нем пока забыли. Но потом Нипиза вспомнила о нем и повторила тем же странным, задумчивым голосом:
– Ба-Ри.
Пьеро, стоявший на коленях, поглядел на нее снизу вверх.