– Oui[30], сакахет. Он родился диким. А теперь сбежал…
Ива покачала головой.
– Non[31], он здесь. – Ее темные глаза внимательно оглядели залитую солнцем лужайку.
Глава VIII
Пока Нипиза осматривала тупик в конце ущелья, обнесенный каменными стенами, западню, в которую они загнали Уакайю и Ба-Ри, Пьеро, снимавший шкуру с огромного черного медведя, снова поднял голову и что-то еле слышно пробормотал себе под нос. «Non, это невозможно», – заметил он только что, однако Нипиза считала, что возможно, и именно об этом и размышляла сейчас. Это были приятные мысли. Они будоражили самые глубины дикой прекрасной души Нипизы. От этих мыслей глаза у нее засияли, а на щеках и губах от волнения проступила густая краска.
Пока она высматривала в камнях по краям лужайки следы щенка, мысли у нее унеслись в прошлое. Два года назад они похоронили ее мать-принцессу под высокой сосной у хижины. В тот день солнце для Пьеро зашло навсегда, а в жизни самой Нипизы настала пора горького одиночества. Тем вечером, на закате, у могилы их было трое: Пьеро, Нипиза и пес – огромный мощный хаски с белой звездочкой на груди и белым кончиком уха. Покойная мать Нипизы взяла его еще щенком, и он был ее телохранителем, повсюду следовал за ней, а когда она умирала, сидел рядом, положив голову к ней на постель. Той же ночью – ночью после похорон – пес исчез. Он исчез так же бесшумно и окончательно, как и ее душа. С тех пор его больше никто не видел. Это было удивительно, а по мнению Пьеро, даже сверхъестественно. В нем поселилась утешительная уверенность, что пес отправился на небеса следом за его возлюбленной Уайолой.
Но Нипиза три зимы провела в миссионерской школе Нельсон-Хаус. Она много знала о белых людях и о настоящем Боге и понимала, что мечты Пьеро – это только мечты. Нипиза считала, что пес ее матери либо погиб, либо сбежал с волками. Скорее всего, сбежал. А тогда… как не поверить, что этот щенок, за которым погнались они с отцом, – плоть от плоти и кровь от крови любимца ее матери? Такое вполне возможно. Белая звездочка на груди, белый кончик уха – и к тому же он не укусил ее, хотя вполне мог вонзить клыки в ее мягкие руки! Нипиза была уверена в своей правоте. И пока Пьеро свежевал медведя, она пошла искать Ба-Ри.
Ба-Ри так и прятался под валуном и не сдвинулся ни на дюйм. Лежал, будто оглушенный, не сводя глаз с трагической сцены на лужайке. Он никогда не забудет, что видел, как никогда не забудет свою мать, Казана и старый валежник. Он видел, как погибло существо, которое он считал бессмертным. Уакайю, огромный медведь, даже не успел дать бой. Пьеро и Нипиза убили его, даже не прикоснувшись, а теперь Пьеро резал его ножом, рассыпавшим ослепительные серебряные отблески на солнце, и Уакайю не шевелился. От этого Ба-Ри пробрала дрожь, и он вжался еще глубже под камень, где и так накрепко застрял, словно его туда заклинили.
Он видел Нипизу. Она зашагала прямиком обратно к проходу в скалах, в который Ба-Ри вбежал, спасаясь от погони, и наконец остановилась не больше чем в двадцати футах от его укрытия. Встав так, чтобы лишить Ба-Ри возможности убежать, Нипиза принялась заплетать свои блестящие волосы в две толстые косы. Ба-Ри оторвал взгляд от Пьеро и стал с любопытством наблюдать за ней. Ему больше не было страшно. Все его нервы звенели. Неведомая сила вздымалась в нем, стремясь разгадать великую тайну – почему ему так хочется выбраться из-под скалы и прильнуть к этому восхитительному созданию с сияющими глазами и прекрасными волосами?
Ба-Ри хотел подойти к ней. Его будто тянула невидимая нить, привязанная к самому сердцу. Это Казан, а не Серая Волчица, взывал к нему сквозь века, и зов его был древнее египетских пирамид – возможно, на десять тысяч лет древнее. Но Серая Волчица из глубин вековечного леса тянула его обратно. Волк заставлял Ба-Ри лежать тихо и неподвижно.
Нипиза обвела взглядом лужайку. Она улыбалась. На миг ее лицо обратилось к Ба-Ри, и он увидел ее белые сверкающие зубы, а свет прекрасных глаз, казалось, упал прямо на него.
И тут она вдруг опустилась на колени и заглянула под валун.
Глаза их встретились. С полминуты не слышалось ни звука. Нипиза не шелохнулась, а дышала она так тихо, что Ба-Ри не слышал ее. А потом проговорила полушепотом:
– Ба-Ри! Ба-Ри! Упи Ба-Ри!
Так Ба-Ри впервые услышал собственное имя, и в этих звуках было столько нежности и успокоения, что он забылся и позволил своей собачьей половине ответить поскуливанием, едва достигшим слуха Нипизы. Она медленно протянула к нему руку. Рука была голая, округлая, мягкая. Ба-Ри без труда мог бы выпрыгнуть из-под валуна на длину своего тела и вонзить в нее зубы. Но что-то ему мешало. Он понимал, что перед ним не враг, понимал, что в темных глазах, сияющих так чудно, вовсе нет желания обидеть его, а голос, который донесся до него, был словно незнакомая, тихая и чарующая музыка.
– Ба-Ри! Ба-Ри! Упи Ба-Ри!
Ива звала его снова и снова, а потом легла на землю и попыталась протиснуться на несколько дюймов под валун. Она не дотянулась до Ба-Ри. Между ее рукой и Ба-Ри оставался еще добрый фут, а Нипиза не могла пробраться дальше ни на дюйм. И тут она увидела, что по другую сторону валуна есть ямка, закрытая небольшим камнем. Если вытащить оттуда камень и подобраться с той стороны…
Она вылезла и снова встала на солнце в полный рост. Сердце ее трепетало. Пьеро все возился с медвежьей шкурой, так что звать его она не стала. Попыталась вытащить камень, закрывавший выемку под большим валуном, но тот сидел крепко. Тогда Нипиза решила подкопать его палкой. Будь здесь Пьеро, его острые глаза сразу приметили бы, зачем тут этот камень размером не больше ведра для воды. Камень пролежал здесь, наверное, сотни лет, и только он не давал огромному валуну повалиться, как иногда грузик весом в унцию держит на месте жернов весом в тонну.
Пять минут – и Нипиза уже смогла сдвинуть маленький камень с места. Она потянула за него. Вытаскивала его дюйм за дюймом – и вот наконец он уже лежал у ее ног. Теперь Ива вполне могла пролезть в выемку под валуном. Она снова поглядела на Пьеро. Тот был еще занят, и тогда Нипиза тихонько рассмеялась и развязала наброшенный на плечи большой красный с белым платок, купленный в Компании Гудзонова залива. Платком она собиралась усмирить Ба-Ри. Нипиза опустилась на четвереньки, потом легла на землю и заползла в выемку под валуном.
Ба-Ри пошевелился. Он лежал, прижавшись затылком к камню, и чуял то, чего не чуяла Нипиза: валун медленно наваливался на него, и Ба-Ри медленно выбирался из-под этого давления, но оно не отставало. Валун проседал всей своей тяжестью. Нипиза этого не видела, не слышала и не понимала. Она все настойчивее звала:
– Ба-Ри, Ба-Ри, Ба-Ри!
Вот уже под камнем скрылись ее голова, плечи и обе руки. Сияющие глаза были совсем рядом с Ба-Ри. Он заскулил. Кровь у него похолодела от ощущения страшной неминуемой опасности. И тут…
В этот миг Нипиза ощутила, как валун давит на плечо, и в глазах, нежно глядевших на Ба-Ри, вспыхнул дикий ужас. С губ ее сорвался крик, каких Ба-Ри никогда не слышал в лесах, – дикий, пронзительный, полный жгучего страха. Этого первого крика Пьеро не слышал. Но слышал второй и третий – а потом крики уже не смолкали: оседающий валун медленно давил нежное тело Нипизы. Пьеро бросился к ней как ветер. Крики стали слабее и затихли. Пьеро заметил, как Ба-Ри вылез из-под валуна и бросился в ущелье, и в тот же миг увидел подол платья Нипизы и ее ноги в мокасинах. Все остальное оказалось в смертельной ловушке. Пьеро принялся рыть как безумный. Когда несколько минут спустя он выволок Нипизу из-под валуна, она была бледна как смерть и не шевелилась. Глаза у нее были закрыты. Пьеро не мог нащупать в ней биение жизни, и из самого сердца у него вырвался страшный стон, полный муки. Но Пьеро умел бороться за жизнь. Он разорвал на Нипизе платье и, к своему облегчению, обнаружил, что кости у нее целы. Тогда он бросился за водой. Когда он вернулся, Ива уже открыла глаза и пыталась отдышаться.
– Хвала всем святым и блаженным! – Пьеро всхлипнул и упал на колени рядом с ней. – Нипиза, моя Нипиза!
Она улыбнулась, прикрыв руками обнаженную грудь, и Пьеро обнял ее, забыв о воде, ради которой так старался.
Потом, когда он опустился на четвереньки и заглянул под валун, лицо у него побелело, и он сказал:
– Mon Dieu, Нипиза, если бы там не было выемки в земле…
Он содрогнулся и умолк. Но Нипиза, счастливая, что так легко отделалась, улыбнулась отцу и махнула рукой:
– Тогда бы меня… вот так. Ах, mon père, надеюсь, никакой возлюбленный не стиснет меня в объятиях так крепко, как этот валун!
Пьеро помрачнел и склонился над ней.
– Non! – яростно выпалил он. – Ни за что!
Ему снова вспомнился Мак-Таггарт, торговый комиссионер с почтовой станции Лак-Бэн, и, когда губы Пьеро нежно прикоснулись к волосам Нипизы, руки его сжались в кулаки.
Глава IX
Ба-Ри так испугался дикого ужаса в страшных криках Нипизы и вида Пьеро, который выскочил на него из-за трупа Уакайю, что бежал и бежал, пока не запыхался окончательно. Остановился он лишь очень далеко от ущелья, на полпути к бобровому озеру. Ба-Ри не бывал там уже больше недели. Он не забыл ни Сломанного Зуба, ни Умиска и остальных бобрят, но Уакайю с его ежедневным уловом свежей рыбы стал для Ба-Ри непреодолимым искушением. А теперь Уакайю не стало. Ба-Ри нутром понимал, что черный медведь больше не будет рыбачить в тихих заводях и на мерцающих отмелях и что там, где так долго царил мир и изобилие, теперь таится великая опасность, и если в другом краю он кинулся бы под защиту старого валежника, то теперь помчался в отчаянии к бобровому озеру.
Чего, собственно, так боялся Ба-Ри, трудно сказать, но уж точно дело было не в Нипизе. Ива гналась за ним