– Ой, упи-нао, да ты тяжеленек! – выдохнула она. – Но мне все равно придется взять тебя на руки, потому что надо удирать!
И Нипиза торопливо выскочила за порог. Пьеро еще не вернулся, и она бросилась в можжевельники за хижиной, а Ба-Ри висел у нее на руке, будто мешок, набитый с двух концов и перевязанный посередке. Да и чувствовал он себя как мешок. Однако вырываться ему совсем не хотелось. Нипиза бежала, пока у нее не заныли руки. Тогда она остановилась и опустила Ба-Ри на землю, взявшись за конец веревки из кожи карибу, которой он был привязан за шею. Она была готова к тому, что он рванется на свободу. И думала, что он обязательно попытается освободиться, и первые минуты не спускала с него глаз, пока Ба-Ри осматривался вокруг. Потом Ива тихонько заговорила с ним.
– Ба-Ри, ты только не убегай. Non, останься со мной, и мы убьем этого негодяя, если он только осмелится еще раз поступить со мной так.
Она отбросила выбившуюся прядь с раскрасневшегося лица и на миг забыла о Ба-Ри, вспомнив те полминуты на краю оврага. Когда она снова посмотрела на Ба-Ри, оказалось, что он глядит на нее.
– Non, не убегай, иди за мной! – шепнула она. – Пошли.
Она потянула за веревку-бабиче, чтобы стронуть его с места. Это было похоже на кроличий силок, и Ба-Ри уперся лапами и чуть-чуть показал зубы. Ива сразу ослабила веревку. И снова бесстрашно положила руку на голову Ба-Ри. Со стороны хижины послышался крик, и от этого Нипиза снова подхватила Ба-Ри на руки.
– Bête noir, bête noir! – насмешливо отозвалась она, но не слишком громко, чтобы слышно было только на несколько шагов, и не дальше. – Убирайся восвояси на Лак-Бэн, оуасис, бешеный!
И Нипиза быстро зашагала в лес. Деревья стояли все гуще, делалось все темнее, тропы пропали. Трижды за следующие полчаса она останавливалась, чтобы опустить Ба-Ри на землю и дать отдых рукам. Каждый раз она упрашивала его следовать за ней. На второй и третий раз Ба-Ри весь извивался и вилял хвостом, но это он лишь показывал, как доволен таким поворотом судьбы, а идти сам не желал. Когда веревка стягивалась у него на шее, он упирался, а один раз даже зарычал и сердито рванул веревку-бабиче зубами. Пришлось Нипизе и дальше нести его на руках.
Наконец они очутились на поляне. Это была крошечная лужайка в самой чаще, всего в три-четыре раза больше их хижины; она поросла мягкой зеленой травой с россыпью цветов. Этот маленький оазис точно посередине пересекал ручеек – Ива перепрыгнула его с Ба-Ри на руках, – а на его берегу стоял небольшой вигвам из свеженаломанных сосновых и можжевеловых ветвей. Ива сунула голову в маленький мекеуап, проверила, все ли там осталось на местах со вчерашнего дня. Потом с протяжным вздохом облегчения опустила на землю свою четвероногую ношу и привязала кончик веревки-бабиче к одному из срубленных сосновых сучьев.
Ба-Ри вжался в стену вигвама и, вскинув голову и широко раскрыв глаза, внимательно смотрел, что будет дальше. От него не ускользнуло ни одно движение Ивы. Она вся лучилась счастьем. Смех ее, нежный и вольный, как птичье пение, заставлял сердце Ба-Ри колотиться от жажды попрыгать среди цветов вместе с ней.
На некоторое время Нипиза даже забыла про Ба-Ри. Ее бросало в жар при мысли о победе над комиссионером со станции Лак-Бэн. Она представляла себе, как он неуклюже барахтается в воде, а потом, уже в хижине, мокрый и злой, требует, чтобы Пьеро сказал ему, где она. А Пьеро пожимает плечами и отвечает, что не знает, – наверное, убежала куда-то в лес. Нипизе и в голову не приходило, что дразнить Мак-Таггарта – все равно что играть с динамитом. Она не предвидела опасности, от которой краска мгновенно схлынула бы с ее лица, а кровь заледенела бы в жилах, не догадывалась, что пробудила в Мак-Таггарте смертельную ненависть.
Нипиза понимала, что он разозлился. Но чего ей бояться? Пьеро тоже разозлился бы, если бы она призналась ему, что произошло на краю оврага. Но она же не признается. А то он еще убьет это чудовище с Лак-Бэн. Комиссионер, конечно, силен. Но Пьеро, ее отец, сильнее. Нипиза впитала беззаветную веру в него с молоком матери. Наверное, уже сейчас Пьеро выпроваживает его восвояси на Лак-Бэн, говорит, что его место там, а не здесь. Но Нипиза не собиралась возвращаться в хижину и проверять, так ли это. Она подождет здесь. Отец все поймет – и он знает, где искать ее, когда чудовище уйдет. Но как было бы весело бросаться камешками в спину Мак-Таггарту, когда он будет уходить!
Через некоторое время Нипиза вспомнила о Ба-Ри. Принесла ему воды и дала кусок сырой рыбы. Они несколько часов оставались одни, и с каждым часом в Ба-Ри крепло желание повторять за этой девушкой каждое движение, подбираться поближе к ней, когда она сидела, ощущать прикосновение ее платья, ее руки, слышать ее голос. Но он не выдавал своих желаний. Он по-прежнему был маленьким лесным дикарем, четвероногим варваром, полусобакой, полуволком – и лежал неподвижно. С Умиском он бы поиграл. С Ухумисо – сразился бы. На Буша Мак-Таггарта он зарычал бы, а потом дождался удобного случая и загрыз бы его. Но с этой девушкой все было иначе. Он боготворил ее – как когда-то Казан свою хозяйку. Если бы Ива отвязала Ба-Ри, он не убежал бы. Если бы она бросила его, он, скорее всего, последовал бы за ней – на почтительном расстоянии. Он не сводил с нее глаз. Наблюдал, как она разводит костерок и поджаривает себе кусок рыбы. Наблюдал, как она ест. День уже клонился к вечеру, когда она подошла и села рядом с ним, положив на колени букет цветов, которые она вплетала в длинные блестящие косы. Затем она игриво похлопала Ба-Ри кончиком косы. Он сначала отпрянул от шуточных ударов, и тогда Нипиза с тихим грудным смехом притянула его голову к себе и положила к себе на колени, на рассыпанные цветы. И заговорила с Ба-Ри. Ее рука гладила его по голове. Потом замерла – так близко от морды, что Ба-Ри хотелось высунуть теплый красный язык и лизнуть ее. Он вдыхал цветочный аромат ее кожи и лежал неподвижно. То была дивная минута. Нипиза, глядя на него, не различала, дышит ли он.
Тут им помешали. Треснула сухая ветка. Из леса тихо, как кошка, вышел Пьеро, и когда Нипиза и Ба-Ри подняли головы, он уже стоял на краю поляны. Ба-Ри понял, что это не Буш Мак-Таггарт. Но это было то чудовище, которое гналось за ним в ущелье! Он тут же напрягся под рукой Нипизы. Медленно и осторожно поднял голову с ее колен и зарычал, когда Пьеро шагнул к ним. Миг – и Нипиза вскочила и подбежала к Пьеро. Ее испугало выражение его лица.
– Что случилось, mon père? – воскликнула она.
Пьеро пожал плечами:
– Ничего особенного, моя Нипиза, просто ты пробудила в сердце комиссионера с Лак-Бэн тысячу демонов, и теперь… – Увидев Ба-Ри, он остановился и указал на него. – Когда месье комиссионер вчера поймал его в силок, он прокусил руку месье. Рука у месье раздулась вдвое, и я заметил, что кровь его почернела. Это печипу.
– Печипу!.. – охнула Нипиза.
Она посмотрела в глаза Пьеро. Они были мрачны и зловеще поблескивали – Нипизе подумалось, что победоносно.
– Да, заражение крови, – кивнул Пьеро. Тут глаза у него лукаво блеснули, и он обернулся через плечо, а потом продолжил: – Я спрятал лекарства и сказал ему, что нельзя терять времени, надо срочно возвращаться в Лак-Бэн. И он испугался, этот дьявол! Он ждет меня. Рука у него чернеет, и он боится возвращаться один, так что я провожу его. И послушай, моя Нипиза. Мы уйдем на закате, и до того я должен кое-что сказать тебе.
Ба-Ри смотрел, как они стоят лицом к лицу в тени высоких сосен. Слышал их негромкие голоса – в основном говорил Пьеро – и, наконец, увидел, как Нипиза обнимает страшного человека за шею, а потом Пьеро уходит обратно в лес. Она долго стояла и глядела отцу вслед. Так долго, что Ба-Ри уже начал думать, что она никогда больше к нему не повернется. А когда Нипиза все же повернулась к Ба-Ри, вид у нее был совсем не тот, что у Нипизы, вплетавшей цветы в косы. Лицо и глаза у нее больше не смеялись. Она опустилась на колени возле Ба-Ри и с неожиданной страстью выпалила:
– Печипу, Ба-Ри! И это ты, ты впустил отраву ему в кровь. Надеюсь, теперь он умрет! Но мне страшно, страшно!
Она содрогнулась.
Быть может, в этот миг Великий Дух всего сущего решил, что Ба-Ри должен наконец осознать одну истину, – по крайней мере, он намекнул ему на это, – что настал его день и теперь восходы и закаты ничего не значат для него, и весь его мир – эта девушка, чья рука гладит его по голове. Ба-Ри тихонько заскулил и дюйм за дюймом пододвинулся к ней, и вот уже его голова снова легла ей на колени.
Глава XV
После ухода Пьеро Ива долго сидела, не шевелясь, рядом с Ба-Ри. Потом спустились сумерки, неподалеку послышался раскат грома, и Нипиза стряхнула страх перед всем тем, о чем говорил ей Пьеро. Она подняла глаза и увидела, что над поляной, над верхушками сосен, собираются черные тучи. Темнело. Шепоток ветра и мертвая тишина сгущавшейся мглы предвещали собиравшуюся грозу. Не будет сегодня великолепного заката. Не будет ни предвечернего часа, когда легко различать тропу, ни луны, ни звезд – и, если Пьеро с комиссионером еще не успели пуститься в путь, они никуда не пойдут: скоро все здешние края накроет беспросветная тьма.
Нипиза поежилась и встала. Ба-Ри тоже поднялся на ноги впервые за все время и встал рядом с ней. Молния, как огненный клинок, расколола над ними тучи, и тут же раздался страшный раскат грома. Ба-Ри отпрянул, будто от удара. Он бы вжался в стену вигвама в поисках укрытия, но поглядел на Иву, и что-то в ее облике придало ему храбрости. Снова раздался гром. Но теперь Ба-Ри остался на месте. Его взгляд был прикован к Нипизе.
Она стояла, прямая, стройная, в сгущавшейся тьме, раздираемой молниями, стояла, запрокинув красивую голову, и глаза ее сияли жадным предвкушением – скульптура богини, которая затаив дыхание ждет, когда разверзнутся карающие небеса. Возможно, все дело в том, что Нипиза и родилась в грозовую ночь. Пьеро и ее покойная принцесса-мать много раз говорили ей об этом – что в ночь, когда она явилась в мир, гром гремел и молнии сверкали часы напролет, будто в аду, реки выходили из берегов и десять тысяч сосен рухнули в лесу, а ливень хлестал по крыше хижины так, что заглушил и стоны матери, и первые крики новорожденной.