Охотничьи пути Пьеро тянулись на запад и на север в общей сложности миль на пятьдесят, и на каждую милю в среднем приходилось два капкана, одна западня и одна отравленная приманка. Пути вились среди троп, по которым ходили норки, выдры и куницы, сворачивали в самую чащобу, где водились хорьки и рыси, пересекали озера и полосы бурелома, где можно было ставить отравленные приманки на волка и лису. На полдороге Пьеро выстроил бревенчатую хижину, а в конце пути еще одну, так что за день можно было пройти двадцать пять миль. Для Пьеро это было нетрудно, да и Нипиза вскоре вполне привыкала к такому расстоянию.
Весь октябрь и ноябрь они регулярно обходили свои угодья и делали полный круг раз в шесть дней, что давало им один день отдыха дома, на Грей-Лун, и еще один день в хижине в конце пути. Для Пьеро это была обычная зимняя работа, так трудились его предки уже несколько поколений, а для Нипизы и Ба-Ри – увлекательные веселые приключения, вовсе не прискучившие из-за постоянного повторения. Их пыл оказался заразителен даже для Пьеро. Охотник впервые был так счастлив с тех пор, как зашло солнце в день смерти его жены-принцессы.
То были чудесные месяцы. Мех у добычи был густой, погода стояла морозная, но безветренная. Нипиза не только несла часть поклажи, чтобы Пьеро было не так тяжело, но и приучила Ба-Ри таскать на спине сумки, которые сама смастерила. В сумках Ба-Ри носил приманку. По меньшей мере в трети из общего числа ловушек всегда оказывался «мусор», как называл его Пьеро: зайцы, совы, кукши, сойки и белки. С них обдирали шкуру или перья, а тушки шли на приманку для остальных ловушек.
Но вот однажды в начале декабря, когда они возвращались на Грей-Лун, Пьеро вдруг остановился в десятке шагов впереди Нипизы и уставился на снег. Он увидел следы чужих снегоступов, которые соединялись с их следами и вели к хижине. С полминуты Пьеро молчал и только смотрел, не шевеля ни единым мускулом. Следы вели прямо с севера, а на севере была станция Лак-Бэн. И еще это были следы очень больших снегоступов, а по ширине шага было видно, что оставил их человек высокого роста. Не успел Пьеро подать голос, как Нипиза догадалась, кому они принадлежат.
– Месье комиссионер с Лак-Бэн! – сказала она.
Ба-Ри недоверчиво понюхал незнакомый след. Послышался глухой рык, и плечи Пьеро напряглись.
– Да, это месье комиссионер, – сказал он.
Они двинулись дальше, и сердце у Ивы заколотилось быстрее. Она не боялась Мак-Таггарта, то есть не боялась его физически, и все же при мысли о том, что он ждет их на Грей-Лун, у нее в груди что-то вздымалось и душило ее. Зачем он здесь? Даже если бы она вслух задала этот вопрос, Пьеро не обязательно было бы отвечать. Она и так знала. У комиссионера со станции Лак-Бэн не было здесь никаких дел, кроме одного: увидеть Нипизу. Алая кровь прилила к ее щекам, когда она в очередной раз вспомнила, как он в ту минуту на краю обрыва едва не раздавил ее в своих объятиях. Интересно, попробует ли он снова…
Пьеро, погруженный в свои невеселые мысли, едва различил вырвавшийся у нее странный смешок. Тут Ба-Ри снова зарычал. Нипиза прислушалась. Рык был тихий, но страшный. Когда до хижины осталось полмили, она сняла у Ба-Ри со спины сумки и понесла их сама. Через десять минут к ним навстречу вышел человек.
Это был не Мак-Таггарт. Пьеро узнал его – и с громким вздохом облегчения помахал рукой. Это был Дебар, зверолов, которому принадлежали Бесплодные земли к северу от Лак-Бэн. Пьеро хорошо его знал. Они делились друг с другом лисьим ядом и вообще дружили – и пожали друг другу руки с явным удовольствием. Потом Дебар поглядел на Нипизу.
– Разрази меня гром, да она стала совсем взрослая женщина! – воскликнул он, а Нипиза, совсем как взрослая женщина, прямо взглянула на него, хотя щеки у нее залились краской, и он поклонился ей с галантностью, уходившей в прошлое лет на двести раньше охотничьих путей.
Дебар сразу перешел к делу, и не успели они войти в хижину, как Пьеро и Нипиза уже знали, зачем он здесь. Месье комиссионер с Лак-Бэн через пять дней должен был отправиться в поездку и поручил Дебару передать Пьеро просьбу приехать в его отсутствие помочь конторщику и индейцу-полукровке, который заведовал у него складом. Поначалу Пьеро ничего не сказал. Но задумался. Зачем это Буш Мак-Таггарт послал за ним? Почему было не выбрать кого-нибудь поближе? Однако он задал эти вопросы охотнику на лис не раньше, чем в железной печке в хижине затрещал огонь и Нипиза занялась приготовлением ужина.
Дебар только пожал плечами:
– Он сначала спросил меня, не побуду ли я на станции. Но у меня жена, Пьеро, и у нее слабые легкие. Прошлой зимой ее прохватило, и я побаиваюсь оставлять ее надолго одну. А он тебе очень доверяет. Кроме того, ты знаешь всех звероловов из книг Компании на Лак-Бэн. Вот и послал за тобой и просит не беспокоиться за ловушки, потому что за время на станции заплатит тебе вдвое больше, чем ты успел бы наловить.
– А… а Нипиза? – спросил Пьеро. – Месье предполагает, что я возьму ее с собой?
Ива у плиты склонила голову, чтобы лучше слышать, и от ответа Дебара сердце у нее так и забилось.
– Об этом он ничего не сказал. Но для маленькой мадемуазель это будет большое развлечение.
Пьеро кивнул.
– Возможно, Нетоотам.
Больше они тем вечером не возвращались к этому вопросу. Но Пьеро часами молчал и думал и сотни раз задавал себе один и тот же вопрос: зачем Мак-Таггарт вызывает именно его? Не он один был хорошо знаком всем звероловам из реестров Компании. Вот, скажем, Вассон, скандинав-полукровка, чья хижина стояла меньше чем в четырех часах пути от станции, или Барош, седобородый старик-француз, который жил еще ближе и чье слово было для всех законом не хуже Библии. Должно быть, сказал он себе наконец, месье послал именно за ним, Пьеро, поскольку хочет завоевать симпатию отца Нипизы и заручиться дружбой ее самой. Несомненно, комиссионер оказывает ему большую честь. Однако в глубине души Пьеро был полон подозрений.
Когда наутро Дебар собрался уходить, Пьеро сказал:
– Передай месье, что я отправлюсь на Лак-Бэн послезавтра.
Проводив Дебара, он сказал Нипизе:
– А ты, ma chérie, оставайся здесь. Я не возьму тебя на Лак-Бэн. Мне снилось, что месье никуда не поехал, а нам солгал и, когда я приеду, будет дома и скажется больным. Впрочем, если тебе так уж хочется поехать…
Нипиза внезапно выпрямилась, будто тростинка под порывом ветра.
– Non!
Прозвучало это с таким пылом, что Пьеро усмехнулся и потер руки.
Так и вышло, что на второй день после визита охотника на лис Пьеро отправился на Лак-Бэн, а Нипиза махала ему вслед с порога, покуда он не скрылся из виду.
* * *
Утром того же самого дня Буш Мак-Таггарт поднялся с постели затемно. Пора. Он не решился на убийство – на убийство Пьеро – и в результате придумал способ еще лучше. Нипизе от него будет не скрыться.
План был восхитительный – проще простого, вернее верного. А Пьеро все это время будет думать, что Мак-Таггарт уехал по делам на восток!
Он позавтракал до рассвета и с первыми лучами зари был уже в пути. Комиссионер нарочно двинулся строго на восток, чтобы Пьеро, который должен был прийти с юго-запада, не набрел на следы его саней. Он твердо решил, что Пьеро ничего не узнает и даже не заподозрит, пусть ради этого и придется сделать такой крюк на много миль и в итоге попасть на Грей-Лун только на второй день. В конце концов, лучше приехать на день позже – вдруг что-то стряслось и Пьеро замешкался. Так что Мак-Таггарт ничуть не спешил.
Он с животным удовольствием предвкушал, что его ждет, и вполне насладился своим предвкушением. Осечки быть не может. Мак-Таггарт не сомневался, что Нипиза не поехала с отцом на Лак-Бэн. Она осталась в хижине на Грей-Лун. Одна.
Самой Нипизе и в голову не приходило, что оставаться одной опасно. В последнее время она иногда думала, что побыть одной даже приятно: можно помечтать, представить себе что-нибудь такое таинственное, в чем она не признается даже Пьеро. Нипиза взрослела, в ней зарождалась женственность, пусть эта женственность и была пока лишь прелестным закрытым бутоном, а Нипиза оставалась юной девушкой с девически-бархатными глазами, однако тайна женщины уже трепетала в ее душе, словно высшие силы колебались, пробудить ее сейчас или дать ей подремать еще немного. В такие моменты, когда Нипизе удавалось несколько часов побыть наедине с собой, она надевала красное платье и убирала свои чудесные волосы точь-в-точь как на картинках в журналах, которые Пьеро дважды в год получал по подписке через Нельсон-Хаус.
На второй день после отъезда Пьеро Нипиза так и нарядилась, но сегодня она решила распустить волосы во всей их красе блестящим каскадом, а на лоб повязать красную ленту. Предстояло много работы. У нее были на сегодня большие планы. На стену возле зеркала она пристроила страницу из женского журнала, а на этой странице красовалась прелестная головка, вся в кудрях. И вот Нипиза, надув красные губы и наморщив лоб, в полутора тысячах миль от студии в солнечной Калифорнии, где сделали этот снимок, изо всех сил пыталась разгадать загадку кудряшек незнакомой девушки.
Она смотрела в зеркало, раскрасневшись, с блестящими от волнения глазами, и пыталась покрасивее закрутить в вожделенные колечки пряди, ниспадавшие ниже бедер, когда позади открылась дверь и вошел Буш Мак-Таггарт.
Глава XX
Когда комиссионер со станции Лак-Бэн вошел в хижину, Ива сидела спиной ко входу; от неожиданности она вздрогнула, но обернулась не сразу. Сначала она решила было, что это Пьеро – что он почему-то вернулся. Но тут до нее донесся глухой рык Ба-Ри, и она разом вскочила на ноги и развернулась к двери.
Мак-Таггарт вошел подготовленным. Поклажу, ружье и тяжелую шубу он оставил снаружи. И теперь стоял, прислонясь спиной к двери, и несколько мгновений глядел на Нипизу в ее чудесном платье и облаке волос, словно окаменев от этого зрелища. То ли судьба, то ли случай обернулись сейчас против Нипизы. Если в душе Мак-Таггарта и сохранились крупицы благородства и милосердия, то, что он увидел, заставило его напрочь забыть о них. Еще никогда не была Нипиза такой красивой, даже в тот день, когда картограф Макдональд сделал ее портрет. Солнце, хлынувшее в окно, подсветило ее восхитительные волосы, раскрасневшееся лицо в окружении этого роскошного ореола было словно подкрашенная камея. Мак-Таггарт много мечтал о ней, но и представить себе не мог ничего похожего на эту женщину, стоявшую перед ним, – глаза у нее были огромные от ужаса, а краска медленно сходила со щек.