Ба-Ри медленно двинулся по снегу и в четверти мили от хижины нашел первую ловушку. Бока у него ввалились от голода, он стал похож на оголодавшего волка. В первую ловушку Мак-Таггарт зарядил приманку из заячьего окорока. Ба-Ри осторожно приблизился. На охотничьих путях Пьеро он многому научился – понимал, для чего служит защелка ловушки, помнил жестокую боль от сжимающегося стального капкана, лучше самой хитрой лисы знал, что делает силок, если спустить пружину, и сама Нипиза приучила его никогда, ни за что не прикасаться к отравленным приманкам. Так что Ба-Ри аккуратно взял зубами кусок зайчатины и вытащил ее очень ловко – не хуже самого Мак-Таггарта. До темноты он обошел пять ловушек и съел пять приманок, не спустив ни одной пружины. Шестая была западня. Он кружил вокруг, пока не протоптал в снегу тропинку. Потом отправился в теплые заросли можжевельника и устроился там на ночлег.
Следующий день стал началом долгого противостояния звериной хитрости и человеческого разума. Для Ба-Ри грабеж ловушек Мак-Таггарта был вовсе не объявлением войны, а насущной необходимостью. Они снабжали его пищей, точно так же как снабжали его пищей ловушки Пьеро. Но Ба-Ри смутно ощущал, что в данном случае он нарушает закон и что у него есть враг, которого надо перехитрить. Если бы стояла хорошая погода для охоты, он двинулся бы дальше, ибо незримая рука, направляющая его странствия, медленно, но верно тянула его обратно к бобровой колонии и Грей-Лун. Но сейчас, когда снег был глубокий и мягкий – такой глубокий, что временами Ба-Ри проваливался в него с головой, – ловушки Мак-Таггарта были словно дорожка, выложенная манной небесной нарочно для Ба-Ри.
Он последовал по следам снегоступов комиссионера и в третьей ловушке убил зайца. Когда он его доел, на снегу не осталось ничего, кроме клочков шерсти и багровых пятен крови. Ба-Ри уже несколько дней голодал, и его обуял волчий голод, так что еще до вечера он стащил приманку из доброй дюжины ловушек Мак-Таггарта. Трижды ему попадалась отрава – оленина или жир карибу, в которые была запрятана доза стрихнина, – и каждый раз его острый нюх распознал опасность. Пьеро не раз отмечал, как это удивительно, что Ба-Ри всегда унюхает отраву, даже если ее самым что ни на есть искусным образом ввести в замороженную оленью тушу. Лисы и волки ели мясо, от которого сверхъестественное чутье отпугивало Ба-Ри.
Поэтому он обошел все отравленные лакомства, которые разложил Мак-Таггарт, лишь мимоходом обнюхав их и запечатлев историю своих подозрений в виде следов на снегу. Вот и там, где Мак-Таггарт в полдень сделал привал, чтобы приготовить себе обед, Ба-Ри оставил те же предостерегающие знаки в виде вытоптанных кругов.
На второй день Ба-Ри немного утолил голод и стал острее ощущать ненавистный запах врага, поэтому ел меньше, зато причинил больше разрушений. Мак-Таггарт ставил ловушки не так умело, как Пьер Юсташ, поэтому на силках и западнях оставался запах его рук, и этот запах то и дело ударял Ба-Ри в нос. Это вызвало у Ба-Ри мгновенное и мощное отвращение, упорно нараставшую ненависть к человеку, о котором он два дня назад почти не вспоминал.
Видимо, в мозгу животного тоже идет процесс простых рассуждений, которому недостает логической отчетливости, но это уже и не совсем инстинкт, а результаты, которые он приносит, можно приписать и логике, и инстинкту. Ба-Ри не складывал два и два, чтобы получить четыре, не возвращался в прошлое шаг за шагом, чтобы доказать себе, что человек, владеющий этими ловушками, был причиной всех его горестей и бед, и тем не менее он ощущал в себе глубокую ненависть и жажду мщения. Кроме волков, Мак-Таггарт был единственным живым существом, которое он ненавидел: это Мак-Таггарт избил и ранил его, Мак-Таггарт убил Пьеро, Мак-Таггарт отнял у него, Ба-Ри, любимую Нипизу – и Мак-Таггарт был здесь, на этом охотничьем пути! Раньше Ба-Ри бродил просто так, без цели и какого-либо плана, теперь у него появилась задача. Нужно было держаться поближе к ловушкам. Чтобы прокормиться и выжить. И чтобы, выжив, дать волю ненависти и мести.
На второй день посреди озера он набрел на труп волка, отравившегося ядовитой приманкой. И полчаса терзал мертвое тело, пока не порвал всю шкуру на полосы. Мяса он не тронул. Оно было ему отвратительно. Это была месть всему волчьему племени. В полудюжине миль от Лак-Бэн Ба-Ри остановился и повернул обратно. В этой точке охотничий путь пересекался с замерзшим ручьем, за которым лежало просторное поле, а из-за поля при попутном ветре доносился дым и запахи со станции. Вторую ночь сытый Ба-Ри провел в зарослях сосны Банкса, а на третий день снова пустился в путь на запад по охотничьей тропе.
Рано утром Буш Мак-Таггарт отправился собирать добычу и в шести милях от Лак-Бэн, переходя ручей, впервые заметил следы Ба-Ри. Остановился их изучить с неожиданным и необычным для него интересом и даже встал на колени, сорвал с правой руки рукавицу и подобрал шерстинку.
– Черный волк!
Эти слова он выговорил странным жестким голосом и невольно бросил взгляд в направлении Грей-Лун. После этого он еще внимательнее изучил отчетливый отпечаток лапы в снегу. Когда он поднялся на ноги, на лице его было выражение человека, сделавшего неприятное открытие.
– Черный волк! – повторил он и передернул плечами. – Пф! Леру дурак. Это собака. – И миг спустя добавил еле слышно: – Ее собака.
Мак-Таггарт двинулся дальше по следам собаки. Он был взбудоражен, но не так, как обычно на охоте, а даже сильнее. Поскольку он был человек, то обладал привилегией складывать два и два, и получилось у него, что два и два равняется Ба-Ри. Он почти не сомневался. Эта мысль мелькнула у него сразу, как только Леру упомянул черного волка. А теперь, изучив следы, он укрепился в своих подозрениях. Это были следы собаки, и собака была черная. Потом он подошел к первой ловушке, из которой стянули приманку.
И выругался вполголоса. Приманки нет, а пружина не сработала. Острый штырек, на который была насажена приманка, аккуратно выдернут.
Весь тот день Буш Мак-Таггарт шел по красноречивому следу, который оставил на его тропе Ба-Ри. Комиссионер обнаруживал все больше и больше разоренных ловушек. На озере он натолкнулся на растерзанный труп волка. Когда Мак-Таггарт только обнаружил присутствие Ба-Ри, его охватило неприятное волнение, но теперь оно понемногу сменилось иным чувством – яростью, и чем ближе к вечеру, тем сильнее эта ярость разгоралась. Четвероногие грабители ловушек были ему знакомы, но обычно волк, лисица или собака, научившиеся воровать, тревожили только отдельные западни. А в этом случае Ба-Ри целенаправленно шел от одной ловушки к другой, и его следы в снегу показывали, что он ни одной не пропустил. Мак-Таггарту почудилась в этом едва ли не человеческая злоба, будто хитроумный вор нарочно хотел пустить насмарку его работу. Отравленных приманок Ба-Ри не трогал. Ни разу ни лапой, ни головой не попал в опасную зону ловушки. Словно бы вовсе без причины располосовал прекрасную норку, и теперь ее лоснящаяся шкурка валялась на снегу никчемными клочками. К вечеру Мак-Таггарт дошел до западни, где погибла рысь. Ба-Ри разодрал серебристый бок жертвы, так что теперь шкура подешевела больше чем вдвое. Мак-Таггарт выругался вслух, он весь полыхал от злости.
На закате он дошел до хижины, которую выстроил на половине своей тропы Пьер Юсташ, и произвел смотр добытой пушнины. На продажу годилось не больше трети шкур – от рысьего меха осталась всего половина, а одну норку Ба-Ри разорвал надвое. На второй день ущерб оказался еще больше, разоренные ловушки попадались еще чаще. Мак-Таггарт бесновался. Когда он дошел до второй хижины – это было уже под самый вечер, – то увидел, что Ба-Ри оставил следы в снегу не больше часа назад. За ночь он трижды слышал собачий вой.
На третий день Мак-Таггарт не стал возвращаться на Лак-Бэн, а затаился и стал выслеживать Ба-Ри. Выпало дюйма два свежего снега, и Ба-Ри, будто решив спровоцировать своего врага-человека на еще более жестокую месть, беспорядочно истоптал все пространство на сотню футов от хижины. Мак-Таггарт различил прямой след лишь через полчаса, два часа шел по нему и очутился в густых зарослях сосны Банкса. Ба-Ри держал нос по ветру. То и дело он ловил запах своего преследователя, дюжину раз подпускал его так, что было слышно хруст подлеска или металлический звон, когда ветки задевали за дуло винтовки. А потом с внезапным вдохновением, заставлявшим Мак-Таггарта изобретать новые ругательства, Ба-Ри закладывал широкий полукруг и возвращался на охотничью тропу. Когда комиссионер дошел до своих ловушек – время шло к полудню, – Ба-Ри уже взялся за дело. Он убил и съел зайца, разорил три ловушки на расстоянии в милю и теперь направлялся по тропе прямиком на станцию Лак-Бэн.
Буш Мак-Таггарт вернулся на станцию лишь на пятый день. Настроение у него было премерзкое. Из четырех французов он застал на месте только Валенса, и это Валенсу пришлось сначала выслушать его жалобы, а потом – как он бранит Мари. Некоторое время спустя она пришла в лавку; глаза у нее от испуга казались еще больше, а одна щека полыхала алым от пощечины Мак-Таггарта. Пока лавочник отпускал ей консервы из лосося, которые Мак-Таггарт потребовал на ужин, Валенс воспользовался случаем и шепнул ей на ухо со сдержанным торжеством:
– Месье Леру добыл чернобурую лису. Он любит тебя, Mon ami[40], и к весне раздобудет вдоволь мехов, а сейчас он в своей хижине на Бесхвостом Черном Медвежонке и велел передать тебе такие слова: «Будь готова бежать с первым мягким снегом!»
Мари на него даже не посмотрела, но все слышала, и, когда молоденький лавочник вручил ей покупку, глаза у нее вспыхнули – да так похоже на звезды, что лавочник сказал Валенсу, когда она ушла:
– Ух, холера, как хороша она иногда бывает, а, Валенс?
На что Валенс кивнул с лукавой улыбкой.
Глава XXVI
К середине января война между Ба-Ри и Бушем Мак-Таггартом перестала быть делом случая – это было уже не просто мимолетное развлечение для зверя и не просто досадное происшествие для человека. В сущности, на время это стало для обеих сторон