– Пошли, Мальчик, – сказал он. – Пора в дорогу.
Его приглашение прозвучало совершенно естественно, будто они уже давно путешествовали вместе. Возможно, это было даже не просто приглашение, а отчасти команда. Ба-Ри был озадачен. Целых полминуты он стоял неподвижно и глядел, как Кэрвел уходит на север. Потом он вдруг весь содрогнулся, повернул голову в сторону Лак-Бэн, снова посмотрел на Кэрвела – и невольно заскулил, тихо-тихо, не громче выдоха. Кэрвел вот-вот должен был скрыться в густом сосняке. Он остановился и обернулся.
– Идешь, Мальчик?
Даже с этого расстояния Ба-Ри видел его дружескую улыбку, видел протянутую руку, и этот голос пробудил в нем новые ощущения. Он не был похож на голос Пьеро. Ба-Ри никогда не любил Пьеро. Не слышалось в этом голосе и той нежности и ласки, что у Нипизы. У Ба-Ри было мало знакомых мужчин, и ко всем он относился с недоверием. Но этот голос его обезоружил. Сопротивляться его обаянию было бесполезно. Ба-Ри захотелось ответить на зов. Его мгновенно охватило желание следовать за этим незнакомцем по пятам. Впервые в жизни он жаждал дружбы с человеком. Но пока Джим Кэрвел не скрылся в сосняке, Ба-Ри не двигался. А потом поспешил за ним.
На ночевку они остановились в густых зарослях можжевельника и кедров в десяти милях к северу от охотничьего пути Буша Мак-Таггарта. Уже два часа белыми хлопьями валил снег, и их следы исчезли. Снегопад был на редкость сильный, но сквозь густо переплетенные ветви и сучья не проникало ни снежинки. Кэрвел поставил маленькую шелковую палатку и развел костер; они поужинали, и Ба-Ри лег на живот так, чтобы бродяга при желании мог дотянуться до него рукой, и смотрел на своего друга. Кэрвел прислонился спиной к дереву и курил с самым что ни на есть довольным видом. Он скинул шапку и полушубок и в теплом свете костра казался совсем мальчишкой. Но даже в этом свете было заметно, что вид у него собранный, а глаза настороженно блестят.
– Как славно, когда есть с кем поговорить, – сказал Кэрвел Ба-Ри. – С тем, кто тебя поймет и будет держать язык за зубами. С тобой бывало такое, что так и подмывает завыть, а нельзя? Вот у меня сейчас так. Иногда кажется, что я сейчас лопну – так хочется поговорить с кем-то, а боязно.
Он потер руки и протянул к огню. Ба-Ри следил за его движениями и жадно ловил каждый звук, срывавшийся с его губ. В его глазах появилось туповатое благоговение, и этот взгляд согрел сердце Кэрвела и разогнал ночное одиночество и пустоту безлюдных просторов. Ба-Ри подполз поближе к ногам своего друга, и тот нагнулся и погладил его по голове.
– Знаешь, старина, а я ведь нехороший человек. – Он усмехнулся. – Зря ты мной восхищаешься, ох, зря. Хочешь, расскажу, как все было? – Он помолчал, а Ба-Ри глядел на него не мигая. Тогда Кэрвел продолжил, будто говорил с человеком: – А было это… было это пять лет назад, в декабре как раз пять лет исполнилось, перед самым Рождеством. У меня был отец. Славный старикан был мой отец. Матери не было, только отец, так что как ни крути получится один – и все. Понимаешь? И тут заявляется этот полосатый скунс по имени Харди и стреляет в отца, потому что отец перебежал ему дорожку в политике. Чистой воды убийство, с какой стороны ни возьми. А этого скунса даже не повесили! Нет, представь себе, не повесили. У него было столько денег и столько друзей среди важных шишек, что ему дали всего два года за решеткой. Но туда он не попал. Нет, помогай мне Господь, туда он не попал!
Кэрвел стиснул руки так, что захрустели костяшки. На его лице заиграла победная улыбка, глаза блеснули в свете костра. Ба-Ри глубоко вздохнул – по чистой случайности, но момент был напряженный.
– Нет, в тюрьму он не попал. – Кэрвел снова поглядел прямо на Ба-Ри. – Ты-то, конечно, понимаешь, старик, что это значит. Года бы не прошло, как его помиловали бы. А мой отец, моя половина, моя бо́льшая половина, лежит в могиле. Ну и тогда я подошел к этому полосатому скунсу прямо при судье, при адвокатах, при всех его близких, родных и друзьях – и убил его! И сбежал. Они опомниться не успели, как я выскочил в окошко, рванул в леса – и с тех пор в бегах. И думаю, Господь был на моей стороне, Мальчик. Ибо Он позапрошлым летом сотворил одну странную штуку, чтобы помочь мне, когда полиция шла у меня по пятам и все выглядело совсем мрачно. В Оленьем краю, как раз там, куда меня загнали, нашли утопленника, и добрый Боженька сделал так, что покойничек был вылитый я, и похоронили его под моим именем. Так что, старик, по закону я мертвый. Теперь мне бояться нечего, только надо еще годик-другой не слишком близко сходиться с людьми, и мне приятно думать в глубине души, что это Господь Бог все так устроил, чтобы помочь мне выкарабкаться из беды. А ты как считаешь? А?
Он подался вперед, словно ждал ответа. Ба-Ри все выслушал. И возможно, что-то понял. Но сейчас до его ушей донесся другой голос, не Кэрвела. Поскольку он положил голову на землю, то слышал его отчетливо. И заскулил, а потом зарычал так глухо, что Кэрвел еле уловил предостерегающую ноту. Он выпрямился. Затем встал и повернулся к югу. Ба-Ри встал рядом с ним, ноги у него напряглись, шерсть встала дыбом.
Потом Кэрвел сказал:
– Твоя родня, старина. Волки.
И ушел в палатку за винтовкой и патронами.
Глава XXIX
Когда Кэрвел показался из палатки, Ба-Ри был на ногах и застыл, будто каменное изваяние, и Кэрвел некоторое время постоял молча, пристально глядя на него. Ответит ли этот пес на зов стаи? Считает ли он их своими? А может быть, возьмет и убежит? Волки приближались. Они не ходили кругами, как ходили бы карибу или олени, а двигались прямо – прямиком к их стоянке. Кэрвел прекрасно понимал, как так получилось. Тем вечером ноги Ба-Ри оставили на тропе кровавый запах, а волки учуяли его в чащобе, где тропу не завалило глубоким снегом. Кэрвел ничуть не испугался. За пять лет скитаний между Арктикой и водоразделом ему не раз случалось играть в игры с волками. Однажды он едва не проиграл, но тогда дело было на безлесных Бесплодных землях. А сегодня у него был костер, а если вдруг кончится топливо, кругом полно деревьев, есть куда забраться. Сейчас его тревожил только Ба-Ри. Поэтому он произнес нарочито небрежным тоном:
– Ты ведь никуда не убежишь, правда, старина?
Если Ба-Ри и слышал его, то ничем этого не выдал. Однако Кэрвел, по-прежнему пристально глядевший на него, увидел, что шерсть у него на спине встала дыбом, будто щетка, а потом услышал, как глубоко-глубоко в горле Ба-Ри зарождается рык, полный лютой ненависти. Именно такой рык не подпустил к нему комиссионера с Лак-Бэн, и Кэрвел, открыв казенную часть своего ружья, чтобы проверить, все ли там в порядке, тихонько засмеялся от радости. Возможно, Ба-Ри слышал этот смех. Должно быть, это что-то для него значило, поскольку он вдруг повернул голову и посмотрел на своего спутника, прижав уши.
Волки умолкли. Кэрвел понимал, что из этого следует, и сосредоточенно ждал. В полной тишине резко прозвучал металлический щелчок затвора на его винтовке. Минуты текли, а они не слышали ничего, кроме потрескивания костра. Внезапно мускулы Ба-Ри распрямились, как пружины. Он отпрыгнул назад и встал за спиной у Кэрвела, мордой к лесу, пригнул голову, и его дюймовые клыки блеснули, когда он зарычал в черные глубины чащи за границей круга света. Кэрвел мгновенно развернулся. И едва не испугался увиденного. Пара глаз, полыхавших зеленоватым огнем, а за ними еще пара, а дальше столько, что и не сосчитать. Он резко втянул воздух. Глаза были будто кошачьи, только гораздо больше. Одни от прямого света костра стали красные, как уголья, другие пылали зеленым и голубым – живые и бестелесные. Кэрвел окинул взглядом черное кольцо леса. Они были и с другой стороны, окружили их отовсюду, но гуще всего огни сверкали там, где он увидел их первыми. В эти секунды он едва не забыл о Ба-Ри, затаив дыхание при виде этого смертельного кордона из чудовищных глаз. Волков было не менее полусотни, а может быть, и сотня, и в этом диком краю они не боялись ничего, кроме огня. Они подобрались к стоянке без единого звука – ни скрипа снега, ни хруста ветки под мягкими лапами. Будь это чуть позже, когда они с Ба-Ри уже легли бы спать, а костер погас…
Он поежился – на миг эта мысль едва не лишила его самообладания. Стрелять без крайней необходимости он не собирался, но приклад будто сам собой оказался у плеча, и Кэрвел несколько раз подряд выстрелил туда, где глаз было больше всего. Ба-Ри понимал, что означают ружейные выстрелы, и бросился в сторону стаи, обуреваемый безумным желанием вцепиться в горло кому-нибудь из своих врагов. Кэрвел испуганно вскрикнул ему вслед. Он увидел, как мелькнуло в воздухе тело Ба-Ри, увидел, как его поглотила тьма, и в тот же миг услышал смертоносный лязг челюстей и шум борьбы. Его охватила паника. Пес убежал к волкам один, и волки ждали его. Конец предрешен. Его четвероногий товарищ угодил прямо в зубы смерти!
Он слышал бешеный скрежет этих зубов в темноте. Слушать его было тошно. Рука Кэрвела потянулась к кольту сорок пятого калибра на поясе, а разряженную винтовку он бросил на снег. И ринулся во тьму, целясь перед собой из большого пистолета с таким диким боевым кличем, что его, должно быть, было слышно за милю. А вместе с кличем он полностью разрядил свой кольт в гущу дерущихся зверей. Пистолет был восьмизарядный, и Кэрвел умолк и вернулся в круг света от костра не раньше, чем раздался металлический щелчок опустевшего барабана. Кэрвел прислушался, тяжело дыша. Он больше не видел глаз в темноте и не слышал движения тел. Внезапность и ярость его нападения отогнали стаю. Но где же пес? Кэрвел затаил дыхание и напряг глаза. В круг света выползла какая-то тень. Это был Ба-Ри. Кэрвел кинулся к нему, обхватил под грудь и выволок к костру.
После этого с лица Кэрвела еще долго не сходило озадаченное выражение. Он перезарядил оружие, подбросил хвороста в костер и вытащил из рюкзака бинты, чтобы перевязать три-четыре самые глубокие раны на ногах Ба-Ри. И с десяток раз спрашивал в полнейшем недоумении: