Нанетта в эту минуту превратилась в настоящую красавицу. Она догадалась, что происходит с Мики, и её сердце радостно забилось. Она на мгновение забыла про Лебо. Её глаза блестели, как звёзды. Бледные щёки зарумянились. Посадив малышку на пол, она продолжала отмачивать тёплой водой запёкшуюся, смёрзшуюся корку крови на голове Мики. Если бы в Лебо сохранилась хоть искра человечности, то он не мог бы не растрогаться, увидев её сейчас, – такой материнской любовью, такой добротой светилось всё её существо, когда она ненадолго вырвалась из-под гнёта вечного страха. И Лебо действительно вошёл – так тихо, что она не сразу его заметила, и он почти минуту простоял, наблюдая за тем, как она разговаривает с Мики полусмеясь-полуплача, а малышка болтает ножками, весело лепечет и всплёскивает ручонками от радости.
Толстые губы Лебо растянулись в насмешливой и злой ухмылке. Он свирепо выругался. Нанетта вздрогнула, словно её ударили.
– Вставай, дурища! – рявкнул он.
Она послушно встала и попятилась, прижимая девочку к груди. Мики заметил эту перемену, и в его глазах, снова устремлённых на Лебо, зажёгся зеленоватый огонь. Он злобно, по-волчьи, зарычал.
Лебо повернулся к Нанетте, которая стояла у окошка, по-прежнему держа ребёнка на руках. Румянец ещё не исчез с её щек, глаза не погасли, а перекинутая через плечо толстая коса отливала шёлком в лучах заходящего солнца. Это была прелестная картина, но она не успокоила злобы Лебо.
– Если ты попробуешь и из этого пса сделать котёночка, как тогда из Мину, то я с тобой…
Он не договорил и только погрозил огромным кулаком, а его лицо исказилось от бешенства. Но Нанетта и без слов поняла, что он имеет в виду. Он избивал её постоянно, но память об одном ударе не оставляла её ни днём, ни ночью. И она думала о том дне, когда у неё хватит сил и мужества добраться до фактории Форт О’Год и рассказать фактору об этом ударе – о том, как два года назад Жак Лебо ударил её по груди, когда она кормила своего первенца; у неё тогда пропало молоко, и малютка захирел и умер. Да, она расскажет об этом, когда найдёт безопасное убежище для себя и для дочки, а в этих краях только фактор в Форте О’Год в сотне миль от их хижины имел достаточно власти, чтобы оградить её от мести мужа.
К счастью, Лебо не мог догадаться, о чём она думала в эту минуту. Удовлетворившись одним только грозным предупреждением, он нагнулся над Мики и поволок его из хижины во двор, к сколоченной из жердей большой клетке, в которой он прошлой зимой держал двух живых лисиц. Он надел на шею Мики цепь длиной в десять футов и прикрепил другой её конец к одной из жердей. Только после этого он втащил своего пленника в клетку и освободил его от ремней, перерезав их ножом.
Но Мики и после этого продолжал лежать неподвижно, пока в его онемевших, полуобмороженных лапах медленно восстанавливалось кровообращение. Наконец он, шатаясь, поднялся на ноги, и только тогда Лебо, удовлетворённо усмехнувшись, ушёл в хижину.
Теперь для Мики начались мучительные дни – дни неравной борьбы с человеком-зверем, который во что бы то ни стало хотел превратить его в своего послушного раба.
– Я сломлю твой норов, вот увидишь! – говорил Лебо, подходя к его клетке с хлыстом и дубинкой. – Ты ещё будешь ползать передо мной на брюхе, а когда я велю тебе драться, ты будешь драться, как сам дьявол!
Клетка была маленькой – такой маленькой, что Мики не удавалось увёртываться от ударов хлыстом и дубинкой. Они доводили его до исступления, и злобная душонка Лебо ликовала, когда Мики бросался на жерди, не дававшие ему добраться до его мучителя, и яростно грыз их, брызгая кровавой пеной, как взбесившийся волк. Лебо уже двадцать лет занимался подготовкой псов для призовых драк, и таков был его метод дрессировки. Именно так он воспитывал Нете, пока не сломил его дух, и мы видели, чего он этим добился.
Три раза Нанетта смотрела в окошко на эту беспощадную неравную схватку между человеком и собакой. И на третий раз она разрыдалась, спрятав лицо в ладонях. Когда Лебо вошёл и увидел, что Нанетта плачет, он подтащил её к окну и заставил посмотреть на Мики, который весь в крови валялся замертво на полу клетки. Обычно Лебо занимался дрессировкой Мики по утрам, перед тем как отправиться обходить свои капканы. Из этих обходов он возвращался только к вечеру следующего дня. Не успевал он скрыться из виду, как Нанетта выбегала из дома, бросалась к клетке и бесстрашно просовывала руки между жердями. И Мики забывал про своего мучителя. Как бы ни был он избит – а иногда у него не хватало сил встать, и он почти ничего не видел, – он подползал к решётке и нежно лизал эти ласковые руки. Вскоре Нанетта начала приносить с собой малышку, закутанную в меха, точно маленький эскимос, и Мики повизгивал от радости, вилял хвостом и не знал, как ещё выразить свою любовь к ним обеим.
Шла вторая неделя его плена, когда случилось нечто чудесное. Лебо отправился осматривать капканы, но на дворе бушевала метель, и Нанетта побоялась выйти к Мики с девочкой. Но она всё-таки подошла к клетке, отодвинула засов на дверце, преодолевая страх, и… отвела Мики в хижину! Она старалась не думать о том, что произойдёт, если Лебо догадается о её проделке.
При одной мысли об этом её била дрожь.
И всё-таки Нанетта продолжала забирать Мики в хижину при каждом удобном случае. Как-то раз Лебо заметил на полу кровь, и у неё сердце оборвалось, когда он уставился ей в глаза подозрительным взглядом. Однако у неё хватило присутствия духа придумать правдоподобную ложь.
– Я порезала палец, – сказала она и, отойдя к плите, незаметно для мужа действительно поранила ножом палец.
Когда она отошла от плиты, Лебо, недоверчиво поглядевший на её руки, увидел, что один из пальцев обмотан окровавленной тряпицей. После этого Нанетта, уведя Мики в клетку, всегда внимательно осматривала комнату.
Часы, которые Мики проводил в хижине с Нанеттой и малышкой, были для него часами ничем не омрачённого счастья. Осмелев, Нанетта как-то оставила его в комнате на всю ночь, и, лёжа рядом с колыбелью маленькой Нанетты, Мики не спускал глаз с её матери. Было уже очень поздно, когда Нанетта наконец кончила хлопотать у плиты и приготовилась лечь спать. Надев длинную мягкую ночную рубашку, она села возле Мики, распустила свои чудесные волосы и принялась расчёсывать их на ночь. Волосы рассыпались по её плечам, почти касаясь пола, и Мики, приняв их за какую-то странную одежду, даже тявкнул от изумления. Затем Нанетта кончила расчёсывать волосы, и Мики с любопытством следил, как её ловкие пальцы быстро заплетают их в две толстые косы.
После этого Нанетта вынула дочку из колыбели, положила её на свою сколоченную из жердей кровать, задула свечку и тоже улеглась в постель, и Мики всю ночь пролежал без движения, чтобы не разбудить их.
Утром, когда Нанетта открыла глаза, она увидела, что Мики задремал на полу около кровати, положив голову на одеяло возле спящей малютки.
Нанетта затопила плиту и вдруг, сама не зная почему, начала тихонько напевать. Лебо должен был вернуться только поздно вечером, и он никогда не узнает, какой праздник она решила тайком от него устроить для себя, девочки и собаки. Ведь нынче был день её рождения! Ей исполнилось двадцать шесть лет, но у неё было ощущение, будто она прожила целый век. Восемь лет из этих двадцати шести она была женой Лебо! Но сегодня он ушёл, и они втроём на славу отпразднуют этот день. Вот почему всё утро в хижине царило радостное настроение, и все трое были очень счастливы.
Давным-давно, когда Нанетта ещё не была даже знакома с Лебо, индейцы, жившие по соседству с её родителями, дали ей за её звонкий и мелодичный голос имя Тента Пенаш, что значит «Певчая Птичка». И в это утро, занимаясь приготовлениями к праздничному пиру, Нанетта пела не умолкая, а в окно светило солнце, Мики весело повизгивал и стучал хвостом по полу, малышка ворковала и смеялась, и никто из них не вспоминал про Лебо. Вечная тревога и страх исчезли из души Нанетты, и она снова превратилась в ту милую и хорошенькую девушку, про которую Высокий Кедр, старик индеец из племени кри, говорил, что она сплетена из цветов. Наконец великолепный обед был готов, и, к великому удовольствию малышки, Нанетта заставила Мики сесть на стул, придвинутый к столу. Мики чувствовал себя в этом положении очень неловко, и вид у него был такой растерянный, что Нанетта смеялась до тех пор, пока на её длинных тёмных ресницах не повисли слёзы. Тут Мики, обидевшись, спрыгнул на пол, а она подбежала к нему, обняла его за шею и так упрашивала, что он скрепя сердце опять взгромоздился на стул.
После обеда Нанетта тщательно уничтожила все следы весёлого пиршества и заперла Мики в клетке. Она сделала это немного раньше, чем собиралась вначале, и к счастью. Потому что едва она привела всё в порядок, как из леса вышел Лебо в сопровождении Дюрана, своего давнего приятеля и соперника, который жил в ста милях севернее, почти на краю Голых Земель. Дюран уже отослал свои шкуры и собак в Форт О’Год со знакомым индейцем, а сам на санях, запряжённых двумя собаками, поехал навестить родственника, жившего на юго-западе от хребта Джексона. Погостив там, он отправился в Форт О’Год и повстречал Лебо на его охотничьей тропе.
Всё это Лебо сообщил Нанетте, пока она растерянно смотрела на Дюрана, – его можно было бы принять за близнеца её мужа, только он был намного старше. Она давно свыклась с тупой жестокостью, написанной на лице Лебо, и всё-таки Дюран показался ей чудовищем. Ей даже стало страшно, и она обрадовалась, когда Лебо увёл гостя из хижины.
– Сейчас я покажу тебе зверя, который запросто разделается с твоими собачками. Вот как нынче твой вожак задавил кролика, – хвастал Жак Лебо. – Я тебе уже рассказывал о нём, а теперь посмотри своими глазами.
И он захватил с собой хлыст и дубинку.
В этот день Мики кидался на хлыст и дубинку, как тигр, так что Дюран, не сумев сдержаться, воскликнул вполголоса:
– Господи! Настоящий дьявол!
Нанетта, увидев в окошко, что происходит, застонала. Но тут же в её груди вспыхнуло пламя гнева. В ней пробудилось всё то, что Лебо старался уничтожить побоями и издевательствами, – смелость, гордость, сила воли. Словно оковы спали с её души.