волнения он не испытывал, потому что утратил ощущение времени. Он спустился с этого холма вчера, а сегодня возвращается туда, что здесь особенного?
Мики направился прямо к пещере, вход в которую уже освободился от снега, сунул голову в отверстие и понюхал воздух. Ну и лежебока же этот чёрный лентяй! Подумать только – он всё ещё спит! Мики чувствовал запах Неевы, а прислушавшись, уловил даже звук его дыхания.
Перебравшись через снежный вал, который намело в устье прохода, Мики уверенно прыгнул в темноту пещеры. Он услышал негромкое сонное фырканье, а потом глубокий вдох и тут же чуть было не споткнулся о Нееву, который, как оказалось, за зиму сменил постель. Неева снова фыркнул, и Мики взвизгнул. Он ткнулся мордой в новый весенний мех Неевы и ощупью добрался до его уха. Всего-то один день прошёл! И он прекрасно помнил всё, что было накануне! Поэтому он укусил Нееву за ухо и негромко залаял – Неева всегда прекрасно понимал этот басистый отрывистый лай.
«Проснись же, Неева! – словно говорил он. – Проснись! Снег растаял, и погода прекрасная. Ну, проснись же!»
И Неева сладко потянулся и широко, от всей души зевнул.
Глава XXIV
Меше́ба, старый индеец кри, сидел на залитом солнцем камне на южном склоне холма, откуда была хорошо видна вся долина. Мешеба, которого когда-то, в давние-давние дни, соплеменники прозвали Великаном, был очень стар. Он родился так давно, что в книгах факторий Компании Гудзонова залива год его рождения не значился.
Его лицо сморщилось и побурело, как старая оленья кожа, а прямые волосы, обрамлявшие смуглые впалые щёки, достигали плеч и были белы как снег. Руки у него были худые, и даже нос казался худым – это была худоба глубокой старости. Но его глаза всё ещё блестели, как два тёмных драгоценных камня, и зоркость их оставалась прежней, нисколько не уменьшившись за без малого девяносто лет.
Сидя на тёплом камне, Мешеба внимательно оглядывал долину. В четверти мили за его спиной стояла старая хижина, в которой он жил один. Зима была долгой и холодной, а потому, радуясь наступлению весны, старый Мешеба взобрался на холм, чтобы погреться на солнышке и посмотреть на пробуждающиеся леса. Уже около часа его взгляд блуждал по долине, словно взгляд старого, умудрённого опытом сокола. В дальнем конце долины темнел старый лес из елей и кедров, между ним и холмистой грядой простирались ровные луга, ещё покрытые тающим снегом, среди которого проглядывали ширящиеся пятна буровато-зелёной прошлогодней травы. С того места, где сидел Мешеба, ему был хорошо виден крутой холм, далеко вдававшийся в равнину в ста ярдах от него. Холм этот сам по себе не интересовал старого индейца, но он заслонял от его взгляда значительную часть долины.
Весь этот час Мешеба просидел неподвижно, посасывая чёрную трубку, из которой вился еле заметный сизый дымок. За это время он успел увидеть немало всякого зверья. В полумиле от его холма из леса вышло небольшое стадо карибу, а потом скрылось в кустарнике совсем неподалёку от него. Но старый индеец не почувствовал былого охотничьего азарта, а к тому же в хижине у него хранился достаточный запас свежего мяса. Затем он заметил вдалеке безрогого лося, такого нескладного и забавного в своём весеннем безобразии, что пергаментные губы Мешебы на мгновение раздвинулись в весёлой улыбке, и он негромко и одобрительно хмыкнул, – несмотря на свой возраст, Мешеба полностью сохранил чувство юмора. Потом он увидел волка и два раза лисицу, а теперь его взгляд был устремлён на орла, парившего высоко над его головой. Орёл представлял собой лёгкую мишень, но старый индеец ни за что на свете не стал бы стрелять в гордую птицу: они были давними знакомыми, и из года в год, когда наступала весна, Мешеба видел этого орла в солнечном небе. Поэтому он одобрительно хмыкнул, радуясь, что Уписк не погиб во время зимних холодов.
– Мы оба прожили долгую жизнь, Уписк, – пробормотал он, – и, наверное, нам суждено умереть вместе. Мы много раз встречали весну, и скоро для нас должна навеки настать чёрная, непроглядная зима.
Индеец медленно отвёл глаза от орла, и его взгляд случайно упал на крутой холм, заслонявший от него часть долины. Внезапно его сердце сильно забилось, он вынул трубку изо рта и уставился на холм неподвижным взглядом каменной статуи.
На плоском уступе, залитом солнечным светом, не более чем в ста шагах от него, стоял молодой чёрный медведь. В ласковых лучах полуденного солнца весенний мех медведя блестел как полированное чёрное дерево. Но ошеломило Мешебу вовсе не внезапное появление медведя. Нет, старый индеец с изумлением уставился на другого зверя, который стоял рядом с Вака́йо, – это был не другой медведь, а… огромный волк. Медленным движением старик поднял худую руку и протёр глаза в полной уверенности, что они его обманывают. За восемьдесят с лишним лет, которые он прожил в лесах, Мешеба ни разу не видел, чтобы волк и медведь дружили. Природа создала их заклятыми врагами, и они с рождения питают друг к другу неутолимую ненависть. Вот почему Мешеба некоторое время думал, что у него мутится в глазах. Но потом он убедился, что действительно стал свидетелем чуда: второй зверь повернулся к нему боком, и у старика не осталось никаких сомнений – это и в самом деле был волк! Широкогрудый, крупнокостный, он доставал Вакайо, медведю, до плеча. Огромный волк, лобастый и…
Сердце Мешебы снова забилось сильнее – он посмотрел на хвост таинственного зверя. У волка весной хвост бывает большим и пушистым, а у этого зверя шерсть на хвосте была короткой и плотно прилегала к коже!
– О-о! – пробормотал Мешеба еле слышно. – Это собака!
Он начал тихонько отодвигаться назад – со стороны могло бы показаться, будто он съёживается, сохраняя полную неподвижность. Его ружьё было прислонено к камню сзади, так, что он не мог до него сразу дотянуться.
А в ста шагах от старого индейца на уступе стояли Неева и Мики и щурились от яркого солнца. Позади них темнело входное отверстие пещеры, в которой Неева проспал все зимние месяцы. Мики никак не мог разрешить одну непонятную загадку. Ему казалось, что он оставил лентяя Нееву спать в пещере только вчера, – долгая, тяжкая зима, которая принесла ему столько испытаний, отодвинулась куда-то вдаль, словно её и вовсе не было. И вдруг оказалось, что Неева за это короткое время ужасно вырос. Дело в том, что все четыре месяца, которые Неева проспал, он продолжал расти и был теперь в полтора раза больше, чем осенью. Если бы Мики умел говорить на языке кри и если бы Мешеба дал ему время изложить свои сомнения, он, вероятно, произнёс бы примерно такую речь.
«Видите ли, мистер индеец, – сказал бы он, – этот медвежонок и я подружились, ещё когда мы были совсем малышами. Человек по фамилии Чэллонер связал нас одной верёвкой, когда Неева – вот этот самый медведь – был не больше вашей головы… Как мы царапались и кусались, пока не узнали друг друга по-настоящему! Ну а потом мы свалились в реку и с тех пор бродили по лесу вместе, как братья. За лето у нас было много разных приключений, и смешных, и опасных, а когда настали холода, Неева отыскал вон ту дыру в земле и проспал, бездельник, всю зиму! Про то, что мне довелось пережить за эту зиму, я говорить не стану, хотя много всякого было! Ну а как потеплело, я почувствовал, что Неева, пожалуй, выспался и пора бы ему, лежебоке, продрать глаза. Вот я и вернулся сюда. Теперь мы опять вместе. Только… объясните мне, пожалуйста, одно: почему Неева такой большой?»
Возможно, Мики изложил бы свои мысли как-нибудь иначе, но, во всяком случае, в этот момент они были заняты именно неожиданным превращением Неевы из маленького медвежонка в большого медведя. Впрочем, Мешеба, вместо того чтобы выслушивать его объяснения, всё равно потянулся бы за ружьём. А Неева тем временем, подняв коричневый нос, нюхал ветер и вскоре уловил в нём какой-то неизвестный ему запах. Из всех троих только Неева в эту минуту ничему не удивлялся. Когда он четыре с половиной месяца назад погрузился в спячку, Мики был рядом с ним, и сегодня, когда он проснулся, Мики по-прежнему был рядом с ним. А они с Мики и до этого много раз засыпали бок о бок и, просыпаясь, вместе встречали новый день. Ведь Неева и не подозревал, что они не виделись четыре с половиной месяца: ему представлялось, что с того времени, как он заснул, прошла всего одна ночь.
И Нееву теперь тревожил только непонятный запах, который доносил до него тёплый ветерок. Инстинктивно он почувствовал в этом запахе какую-то угрозу и решил, что на всякий случай им будет полезнее убраться куда-нибудь подальше от этого подозрительного места. Поэтому он затрусил прочь, предупредив Мики тревожным «уф!». И когда Мешеба выглянул из-за камня, рассчитывая на лёгкий выстрел, он увидел, что странная пара исчезает среди деревьев. Почти не целясь, он поспешно выстрелил им вслед.
Грохот выстрела и зловещий свист пули вызвали как у Неевы, так и у Мики множество страшных воспоминаний. Неева, прижав уши и выгнув спину, припустил своим особым галопом, и почти милю Мики приходилось всерьёз напрягать силы, чтобы не отстать от приятеля. Затем Неева остановился, тяжело переводя дух. Он ведь ничего не ел почти треть года, а кроме того, ослабел от долгой неподвижности, и такая пробежка чуть было не прикончила его. Прошло несколько минут, прежде чем он оправился настолько, что сумел фыркнуть. Мики использовал эти минуты на то, чтобы тщательно обнюхать Нееву от морды до хвоста. По-видимому, результат этого осмотра вполне его удовлетворил: кончив его, он заливисто затявкал и, забыв про то, что он уже совсем взрослый, принялся в неуёмном восторге прыгать вокруг Неевы.
«Зимой мне было очень трудно и грустно одному, и я страшно рад, что мы опять вместе, – говорили его прыжки. – Ну, чем мы сейчас займёмся? Пойдём поохотимся?»
Видимо, Неева думал о том же самом, так как он повернулся, деловито спустился в долину прямо к небольшому болотцу и начал разыскивать съедобные корни и траву. Роясь в земле, он добродушно похрюкивал, совсем как тогда, когда был маленьким медвежонком. И Мики, рыскавший поблизости, почувствовал, что долгие месяцы одиночества и правда остались позади.