Покончив с этим делом, он при сгустившихся сумерках зимнего вечера поспешил к себе в шалаш. Теперь уж он гордо поднимал голову. Неудачи быть не может. Он нарочно обобрал все свои ловушки, когда шел сюда из Лакбэна. Бари ничего не найдет ни в одной из них и волей-неволей должен будет сунуться в домик, оберегаемый двенадцатью волчьими капканами.
За ночь выпал глубокий снег, и весь мир казался одетым в белый саван. Точно в перьях стояли деревья и кусты, покрытые инеем. На камнях были белые шапки из снега, а на земле он был так рыхл, что оброненный ружейный патрон утопал сквозь него до самой земли. Бари вышел на охоту очень рано. В это утро он был более осторожен, потому что вовсе не чуял запаха лыж Мак-Таггарта, которым он мог бы руководствоваться. Он оглядел первую ловушку: в ней ничего не оказалось; затем вторую, третью и т. д., и все они тоже оказались вовсе без приманок. Он подозрительно понюхал воздух, стараясь уловить в нем следы дыма или человеческого запаха, но ни того ни другого в нем не оказалось. К полудню он подошел к домику с его двенадцатью предательскими капканами, приютившими свои разжатые челюсти под снегом, так что их вовсе не было видно. Целую минуту он простоял в нерешительности вне линии опасности и внюхивался в воздух и прислушивался. Он видел кролика и уже щелкал от голода зубами. Затем он придвинулся еще на один шаг вперед. Он все еще что-то подозревал, так как каким-то странным и необъяснимым образом чуял здесь опасность. С беспокойством он стал обнаруживать ее носом, глазами и ушами. Но все вокруг него было погружено в мертвую тишину и покоилось в глубоком мире. Он опять щелкнул зубами. Что же это было такое, что так беспокоило его? В чем состояла эта опасность, которой он не мог ни видеть, ни обонять?
Медленно он обошел вокруг домика. Затем сделал еще три круга, с каждым разом придвигаясь к нему все ближе и ближе, пока наконец его ноги не ощутили под собой чего-то твердого. Он постоял с минуту еще. Свесил уши. Несмотря на густой запах кролика, который так и бил ему прямо в ноздри, что-то так и оттягивало его назад. И он собирался уже убежать от домика совсем, как в эту самую минуту вдруг раздался внутри него писк, и в следующий затем момент он увидел в нем белого как снег горностая, который жадно впился кролику в тело. Бари забыл все предосторожности и всякую опасность. Он яростно на него заворчал, но его маленький соперник вовсе даже и не подумал отказываться от своей добычи.
Тогда Бари разгневался на него и, чтобы покончить с ним, бросился прямо в домик, который заготовил для него Мак-Таггарт.
Глава XXVIIМак-Таггарт торжествует
На следующее утро еще за целую четверть мили от домика Буш Мак-Таггарт услышал бряцание цепи. Кто бы это поймался? Рысь? Енот? Волк или лисица? А может быть, это и Бари? Остаток пути он пробежал бегом, и когда наконец достиг того места, откуда мог видеть все, то его сердце чуть не выскочило у него из груди от радости, что попался его злейший враг. Держа наготове ружье на случай, если бы Бари попытался освободиться, он подошел к нему поближе.
Бари лежал на боку, изнемогая от истощения и боли. Подойдя к нему совсем близко и поглядев на снег, Мак-Таггарт даже заржал от удовольствия. Там, где Бари бился за свою свободу, весь снег был плотно утоптан и густо залит кровью. Она текла главным образом у него изо рта, и когда он поднял голову, чтобы посмотреть на своего врага, то она так и заструилась каплями из его челюстей на землю. Железные клещи, скрытые под снегом, отлично выполнили свою безжалостную работу. Одна из его лап была крепко защемлена ими на первом суставе. Обе задние ноги тоже попались. А четвертый капкан сомкнулся у него как раз на боку и вырвал из него кусок кожи величиною с ладонь. Снег ясно отражал на себе всю историю отчаянной борьбы в продолжение всей ночи напролет. Окровавленные челюсти Бари доказывали, как тщетно он старался рызгрызть железо зубами. Он изнемогал. Глаза его были налиты кровью. Но даже и теперь, после стольких часов борьбы жизни со смертью, он все еще не терял присутствия духа. Голова и грудь его были приподняты, и он рычал на Мак-Таггарта со свирепостью тигра. Здесь, всего только в двух-трех футах от него находился наконец его самый злейший враг, которого он ненавидел больше всего на свете, даже более, чем волков. И тем не менее Бари был совершенно беспомощен, как и тогда, когда, точно висельник, болтался на силке, поставленном для кроликов его врагом.
Его злобное рычание нисколько не испугало Мак-Таггарта. Фактор отлично знал, что Бари был теперь полностью в его власти, и потому с торжествующим смехом прислонил ружье к дереву, снял с себя перчатки и стал набивать трубку. Он теперь смаковал мучения Бари. Он предвкушал их уже давно. Он так же ненавидел Бари, как и тот его; он питал к нему ненависть, как к человеку. Его так и подмывало размозжить ему пулей лоб. Но ему хотелось продлить наслаждение при виде, как Бари будет умирать постепенно, помучить его, как он мучил бы человека, ходить вокруг него и слышать, как будет бренчать сковывающая собаку цепь, и видеть, как капля за каплей будет вытекать у него из раненой ноги и из разорванного бока кровь. Это было его превосходной местью. Он так был увлечен ею, что даже и не слышал, как сзади к нему подошел на лыжах какой-то человек. Послышался голос – да, это действительно был человек, – и Мак-Таггарт тотчас же к нему обернулся.
Это был какой-то чужестранец, моложе Мак-Таггарта лет на десять. Он весело смотрел из-под козырька своей енотовой с ушами шапки и имел такой вид, что на него было приятно смотреть. На нем были полушубок из дубленой оленьей кожи, подпоясанный ремнем и подбитый изнутри мехом, прочные лосиные брюки и мокасины. Он путешествовал на длинных узких лыжах и имел за плечами маленький, но туго набитый ранец. Одним словом, с ног до головы он был одет как путешественник. Ружье было в чехле. С первого же взгляда Мак-Таггарт определил, что он находился в пути уже несколько недель и прошел не менее тысячи миль. Но не мысль об этом смутила его так, что какой-то странный холодок вдруг пробежал у него вдоль спины; его вдруг обуяло опасение, что каким-нибудь неразгаданным еще путем его тайна могла добраться до самого юга, та правда, которая была скрыта им у Серого омута и благодаря которой в этих местах вдруг появился этот молодой человек. Он был почти уверен, что под полушубком у него должна была находиться полицейская форма или что это был просто сыщик. На минуту им овладел такой ужас, что он не мог произнести ни слова.
До сих пор незнакомец его только окликнул. Теперь же, устремив глаза на Бари, он заговорил:
– Здравствуйте! Что, поймали его на месте преступления?
В его голосе оказалось что-то такое, что успокоило Мак-Таггарта; в нем не было ровно ничего подозрительного, и фактору показалось, что он заинтересовался собакой даже больше, чем им самим. Он глубоко и с облегчением воздохнул.
– Да, – ответил он. – Обворовывает ловушки.
Незнакомец еще пристальнее посмотрел на Бари. Он сбросил с себя ружье на снег и нагнулся к нему поближе.
– Гм… Собака! – воскликнул он.
Мак-Таггарт осматривал его сзади, как хорек.
– Да, собака!.. – ответил он небрежно. – Дикая с примесью волка. За эту зиму он испортил мне мехов на тысячу долларов.
Незнакомец присел перед Бари на корточки, опершись ладонями о колени, и вдруг так улыбнулся, что обнаружил все свои белые зубы.
– Ах ты несчастный! – ласково обратился он к собаке. – Так ты, значит, воришка? Беззаконник? И не побоялся даже полиции? Теперь тебе достанется на орехи!
Он поднялся и посмотрел Мак-Таггарту в лицо. Под взглядом голубых глаз незнакомца фактор слегка покраснел. К нему вдруг вернулась вся его злость.
– Пускай его околевает здесь! Собаке собачья и смерть! За все то, что он для меня сделал, я заморю его голодом, сгною его тут же, в этих цепях!
Он взял ружье, взвел курок и гордо посмотрел на незнакомца.
– Я Буш Мак-Таггарт, фактор из Лакбэна, – сказал он. – Вы отправляетесь туда же?
– Как вам сказать… Я иду далее, по ту сторону Баррена.
Мак-Таггарт снова почувствовал странную дрожь.
– Значит, удираете? – спросил он. – Не поладили с правительством?
Незнакомец утвердительно кивнул головой.
– Может быть, даже и с полицией? – допытывался Мак-Таггарт.
– Как вам сказать… Пожалуй, что и с полицией, – ответил незнакомец, глядя на него. – А теперь, месье, перед тем как нам уйти отсюда, давайте отнесемся с уважением к закону, который приказывает не причинять животным бесполезных страданий. Будьте любезны застрелить эту собаку! Или разрешите мне!
– У нас здесь свои законы, – ответил Мак-Таггарт. – Тот, кто обкрадывает ловушки, должен и околевать в ловушках. А это не собака, а сам черт. Выслушайте меня…
И быстро, не упуская ни малейшей подробности, он рассказал ему, как целые недели и месяцы бился с Бари и как все его ухищрения хоть как-нибудь обмануть его и заманить в ловушку, благодаря чисто бесовской хитрости собаки, оставались до сих пор тщетными.
– Это черт, а не пес! – воскликнул он со злобой, закончив свой рассказ. – И после этого вы будете настаивать, чтобы я его пристрелил? Так нет же, пусть этот дьявол околевает постепенно, час за часом, минута за минутой, пока не издохнет совсем!
Незнакомец посмотрел на Бари. Собака лежала, отвернувшись от Мак-Таггарта. Затем он сказал:
– Вы правы. Пусть этот дьявол постепенно околевает. Если вы, месье, идете отсюда на Лакбэн, то я пройдусь немножко вместе с вами. Мне надо забрать в сторону мили на две, чтобы выправить свой путь по компасу.
Он поднял с земли свое ружье. Мак-Таггарт пошел впереди, чтобы указывать ему дорогу. Через полчаса незнакомец остановился и указал на север.
– Теперь мне нужно идти по прямой линии отсюда целых пятьсот миль к северу, – сказал он таким тоном, точно сегодня же вечером собирался прийти к себе домой. – До свидания!
Он не пожал ему руки. Но, уходя, сказал: