Когда Лебо подошёл ближе, Нанетта увидела, что он тащит за собой волокушу, сооружённую из четырёх жердей, и, разглядев прикрученный к этим жердям живой груз, она вскрикнула от ужаса.
Лапы Мики были растянуты между жердями и привязаны так крепко, что он не мог пошевелиться. Его шея была стянута верёвкой, также привязанной к поперечине, а его морду Лебо обмотал сыромятным ремнём, соорудив намордник, который не под силу было бы разорвать даже медведю. Лебо спеленал Мики таким образом, пока тот ещё не пришёл в себя после избиения. Нанетта глядела на окровавленную собаку, не в силах сказать ни слова. Она много раз видела, как Лебо избивал ездовых собак своей дубинкой, но такое зрелище ей представилось впервые. Голова и плечи Мики представляли собой смёрзшуюся кровавую массу. Потом Нанетта увидела его глаза. Их взгляд был устремлён прямо на неё, и она отвернулась, опасаясь, как бы муж не заметил выражения её лица.
Лебо втащил волокушу в хижину, распрямился и, потирая руки, с торжеством созерцал распростёртого на полу Мики. Нанетта поняла, что траппер в прекрасном настроении, и молча ждала какого-нибудь объяснения.
– Чёрт побери! Видела бы ты, как он совсем было загрыз Нете! – восторгался Лебо. – Да-да! Ты и глазом не успела бы моргнуть, как он уже схватил его за горло. И два раза чуть-чуть не прокусил горло и мне, да только я вовремя успел угостить его дубинкой. Господи! От собаки Дюрана только клочья полетят, когда они встретятся в Форте О’Год. Я побьюсь с кем-нибудь об заклад, что он покончит с хвалёным дюрановским бойцом прежде, чем секундная стрелка на часах фактора успеет два раза обежать циферблат. Такой зверюги я ещё не видывал! Пригляди за ним, Нанетта, а я пойду построю для него отдельную загородку. Если посадить его к другим собакам, он их всех растерзает.
Мики проводил Лебо взглядом до двери хижины, а потом сразу же опять посмотрел на Нанетту. Она подошла и нагнулась к нему. В её глазах блестели слёзы. Мики глухо зарычал, но рычание тут же замерло у него в горле. Он в первый раз видел перед собой женщину и тотчас почувствовал, что это существо разительно отличается от двуногого зверя, который избил его и связал. Сердце в его искалеченном, израненном теле вдруг замерло: Нанетта заговорила с ним! Он никогда ещё не слышал таких звуков – ласковых, тихих, сочувственных. А потом – чудо из чудес! – она опустилась рядом с ним на колени и погладила его по голове.
Это прикосновение пробудило в Мики древний забытый инстинкт, родившийся в те далёкие времена, когда собачьих пород ещё не существовало и другом первобытного человека была просто «собака», которая играла с его детьми и получала еду из рук женщины. В нём вновь проснулась собачья преданность всему человеческому роду.
А женщина подбежала к плите, вернулась с тазиком тёплой воды и мягкой тряпочкой и принялась смывать кровь с его головы, что-то приговаривая ласковым голосом, полным жалости и любви. Мики закрыл глаза. Он перестал бояться. Из его груди вырвался судорожный вздох. Ему хотелось высунуть язык и лизнуть худые нежные руки, которые облегчали его боль и дарили ему спокойствие. И тут случилось совсем непонятное: проснувшаяся малышка села в своей колыбели и принялась что-то весело лепетать. Мики растерянно слушал эти новые звуки, эту весеннюю песенку жизни. Она совсем покорила его: хотя он и не отдавал себе в этом отчёта, однако он открыл глаза и тихонько взвизгнул.
Женщина радостно засмеялась – этот смех был для неё самой почти так же нов и непривычен, как для Мики. Она подбежала к колыбели и вернулась к Мики; держа дочку на руках, снова опустилась на колени рядом с ним, а малышка при виде большой живой игрушки на полу протянула к ней ручонки и начала от восторга брыкать ножками в крохотных мокасинах, ворковать, смеяться и подпрыгивать. Мики весь напрягся, стараясь вырваться из своих уз, чтобы потыкаться носом в это удивительное маленькое существо. Он забыл про боль. Покрытое синяками и ранами тело как будто перестало ныть. Он уже не замечал, что задние лапы у него совсем отнялись – так туго они были стянуты ремнями. Эти два чудесных существа подчинили себе все его чувства и инстинкты.
Нанетта в эту минуту превратилась в настоящую красавицу. Она догадалась, что происходит с Мики, и её сердце радостно забилось. Она на мгновение забыла про Лебо. Её глаза блестели, как звёзды. Бледные щёки зарумянились. Посадив малышку на пол, она продолжала отмачивать тёплой водой запёкшуюся, смёрзшуюся корку крови на голове Мики. Если бы в Лебо сохранилась хоть искра человечности, то он не мог бы не растрогаться, увидев её сейчас, – такой материнской любовью, такой добротой светилось всё её существо, когда она ненадолго вырвалась из-под гнёта вечного страха. И Лебо действительно вошёл – так тихо, что она не сразу его заметила, и он почти минуту простоял, наблюдая за тем, как она разговаривает с Мики, полусмеясь, полуплача, а малышка болтает ножками, весело лепечет и всплёскивает ручонками от радости.
Толстые губы Лебо растянулись в насмешливой и злой ухмылке. Он свирепо выругался. Нанетта вздрогнула, словно её ударили.
– Вставай, дурища! – рявкнул он.
Она послушно встала и попятилась, прижимая девочку к груди. Мики заметил эту перемену, и в его глазах, снова устремлённых на Лебо, зажёгся зеленоватый огонь. Он злобно, по-волчьи, зарычал.
Лебо повернулся к Нанетте, которая стояла у окошка, по-прежнему держа ребёнка на руках. Румянец ещё не исчез с её щёк, глаза не погасли, а перекинутая через плечо толстая коса отливала шёлком в лучах заходящего солнца. Это была прелестная картина, но она не успокоила злобы Лебо.
– Если ты попробуешь и из этого пса сделать котёночка, как тогда из Мину, то я с тобой…
Он не договорил и только погрозил огромным кулаком, а его лицо исказилось от бешенства. Но Нанетта и без слов поняла, что он имеет в виду. Он избивал её постоянно, но память об одном ударе не оставляла её ни днём ни ночью. И она думала о том дне, когда у неё хватит сил и мужества добраться до фактории Форт О’Год и рассказать фактору об этом ударе – о том, как два года назад Жак Лебо ударил её по груди, когда она кормила своего первенца; у неё тогда пропало молоко, и малютка захирел и умер. Да, она расскажет об этом, когда найдёт безопасное убежище для себя и для дочки, а в этих краях только фактор в Форте О’Год в сотне миль от их хижины имел достаточно власти, чтобы оградить её от мести мужа.
К счастью, Лебо не мог догадаться, о чём она думала в эту минуту. Удовлетворившись одним только грозным предупреждением, он нагнулся над Мики и поволок его из хижины во двор, к сколоченной из жердей большой клетке, в которой он прошлой зимой держал двух живых лисиц. Он надел на шею Мики цепь длиной в десять футов и прикрепил другой её конец к одной из жердей. Только после этого он втащил своего пленника в клетку и освободил его от ремней, перерезав их ножом.
Но Мики и после этого продолжал лежать неподвижно, пока в его онемевших, полуобмороженных лапах медленно восстанавливалось кровообращение. Наконец он, шатаясь, поднялся на ноги, и только тогда Лебо, удовлетворённо усмехнувшись, ушёл в хижину.
Теперь для Мики начались мучительные дни – дни неравной борьбы с человеком-зверем, который во что бы то ни стало хотел превратить его в своего послушного раба.
– Я сломлю твой норов, вот увидишь! – говорил Лебо, подходя к его клетке с хлыстом и дубинкой. – Ты ещё будешь ползать передо мной на брюхе, а когда я велю тебе драться, ты будешь драться, как сам дьявол!
Клетка была маленькой – такой маленькой, что Мики не удавалось увёртываться от ударов хлыстом и дубинкой. Они доводили его до исступления, и злобная душонка Лебо ликовала, когда Мики бросался на жерди, не дававшие ему добраться до его мучителя, и яростно грыз их, брызгая кровавой пеной, как взбесившийся волк.
Лебо уже двадцать лет занимался подготовкой псов для призовых драк, и таков был его метод дрессировки. Именно так он воспитывал Нете, пока не сломил его дух, и мы видели, чего он этим добился.
Три раза Нанетта смотрела в окошко на эту беспощадную неравную схватку между человеком и собакой. И на третий раз она разрыдалась, спрятав лицо в ладонях. Когда Лебо вошёл и увидел, что Нанетта плачет, он подтащил её к окну и заставил посмотреть на Мики, который весь в крови валялся замертво на полу клетки. Обычно Лебо занимался дрессировкой Мики по утрам, перед тем как отправиться обходить свои капканы. Из этих обходов он возвращался только к вечеру следующего дня. Не успевал он скрыться из виду, как Нанетта выбегала из дома, бросалась к клетке и бесстрашно просовывала руки между жердями. И Мики забывал про своего мучителя. Как бы ни был он избит – а иногда у него не хватало сил встать и он почти ничего не видел, – он подползал к решётке и нежно лизал эти ласковые руки. Вскоре Нанетта начала приносить с собой малышку, закутанную в меха, точно маленький эскимос, и Мики повизгивал от радости, вилял хвостом и не знал, как ещё выразить свою любовь к ним обеим.
Шла вторая неделя его плена, когда случилось нечто чудесное. Лебо отправился осматривать капканы, но на дворе бушевала метель, и Нанетта побоялась выйти к Мики с девочкой. Но она всё-таки подошла к клетке, отодвинула засов на дверце, преодолевая страх, и… отвела Мики в хижину! Она старалась не думать о том, что произойдёт, если Лебо догадается о её проделке.
При одной мысли об этом её била дрожь.
И всё-таки Нанетта продолжала забирать Мики в хижину при каждом удобном случае. Как-то раз Лебо заметил на полу кровь, и у неё сердце оборвалось, когда он уставился ей в глаза подозрительным взглядом. Однако у неё хватило присутствия духа придумать правдоподобную ложь.
– Я порезала палец, – сказала она и, отойдя к плите, незаметно для мужа действительно поранила ножом палец.
Когда она отошла от плиты, Лебо, недоверчиво поглядевший на её руки, увидел, что один из пальцев обмотан окровавленной тряпицей.
После этого Нанетта, уведя Мики в клетку, всегда внимательно осматривала комнату.