Тут на них всем весом навалился Грауз Пьет и тоже начал нащупывать горло Чэллонера. Его толстые пальцы сначала было запутались в бороде Дюрана, но потом нашли то, чего искали. Силач мог бы задушить Чэллонера за десять секунд, но его пальцы так и не сомкнулись. Неожиданно Грауз Пьет громко закричал. В этот крик, закончившийся почти стоном, вплёлся лязг больших клыков и треск рвущейся куртки. Дюран услышал всё это и, отчаянным усилием вырвавшись из хватки Чэллонера, вскочил на ноги. Чэллонер с быстротой молнии кинулся к нарам и тотчас повернулся к своим врагам, сжимая в руке револьвер.
Всё произошло удивительно быстро – с того момента, когда опрокинулся стол, прошло не более минуты. Но теперь, когда опасность миновала, Чэллонера охватил ужас – он вспомнил, какое зрелище открылось ему, когда он днём подошёл к большой клетке, в которой дрались Мики и Таао… Неужели сейчас, в тёмной хижине…
Он услышал стон и шум падения тяжёлого тела.
– Мики! – закричал он. – Сюда, Мики! Сюда!
Уронив револьвер, Чэллонер бросился к двери и широко её распахнул.
– Ради бога, уходите! – крикнул он. – Убирайтесь отсюда, пока целы!
Мимо него в темноте метнулась грузная фигура. Он догадался, что это Дюран.
Тогда он прыгнул назад во мрак хижины, на ощупь нашёл загривок Мики и начал оттаскивать пса от его жертвы, хрипло повторяя:
– Мики! Мики! Мики!
Затем Чэллонер увидел, как Грауз Пьет подполз к двери, с трудом поднялся на ноги – его фигура чётко вырисовывалась на фоне звёздного неба – и, пошатываясь, побрёл прочь. Тут напряжённые мышцы Мики под руками Чэллонера расслабились, и пёс растянулся на полу. Выждав ещё минуту-другую, Чэллонер закрыл дверь и зажёг запасную лампу. Он поднял перевёрнутый стол, поставил на него лампу и поглядел на Мики. Пёс лежал неподвижно, опустив голову на передние лапы. Он смотрел на Чэллонера виноватыми, молящими глазами.
Чэллонер протянул к нему руки:
– Мики!
В одно мгновение Мики вскочил, и его лапы очутились на груди хозяина. Обняв его за шею, Чэллонер оглядел пол, на котором валялись обрывки меховой куртки.
– Мики, старина! Спасибо за своевременную помощь, – сказал он весело.
Глава 22
На следующее утро Чэллонер отправил трое саней с четырьмя своими помощниками на северо-запад, туда, где на Оленьем озере, в устье Кокрана, находилась его новая фактория, а сам час спустя покинул факторию Макдоннелла и с одними лёгкими санями, запряжёнными пятью собаками, повернул прямо на запад, к хребту Джонсона. Вместе с ним отправился один из индейцев, служивших у Макдоннелла, – ему было поручено отвезти Нанетту Лебо в Форт О’Год. Ни Дюрана, ни Грауза Пьета он больше не видел и согласился с Макдоннеллом, который высказал предположение, что негодяи, несомненно, поспешили убраться восвояси после того, как их попытка отнять Мики силой окончилась столь неудачно для них. Вероятно, поспешность, с какой они покинули Форт О’Год, объяснялась ещё и тем обстоятельством, что в этот день туда должен был прибыть отряд северо-западной королевской конной полиции, направлявшийся на йоркскую факторию.
Только в самую последнюю минуту перед отъездом Чэллонер вывел Мики из хижины и привязал его к своим саням. Когда Мики увидел пятерых упряжных собак, сидевших на снегу, он весь напрягся и свирепо заворчал. Однако, услышав спокойный голос Чэллонера, он быстро понял, что перед ним не враги, и проникся к ним презрительной снисходительностью, которая затем сменилась даже благожелательным интересом. Собаки эти отличались большим добродушием – их привезли с юга, и в них не было ни капли волчьей крови.
В течение прошедших суток на долю Мики выпало столько необыкновенных и неожиданных событий, что он не мог прийти в себя ещё долго после того, как они покинули Форт О’Год. В его мозгу вертелась карусель странных, волнующих картин. Всё, что происходило до того, как он попал в руки Жака Лебо, отодвинулось куда-то далеко-далеко. И даже воспоминание о Нееве было почти вытеснено впечатлениями от событий в хижине Нанетты и в Форте О’Год. Его сознание было переполнено образами людей, собак и множества новых непонятных вещей. Лесной мир, к которому он привык, внезапно сменился миром Жака Лебо, Анри Дюрана и Грауза Пьета – миром двуногих зверей, которые били его дубинками и заставляли драться не на жизнь, а на смерть. Он отплатил им как мог. И теперь он был всё время настороже, опасаясь, как бы они не накинулись на него из засады. Образы в его мозгу предупреждали его, что эти двуногие звери прячутся повсюду. Ему казалось, что их не меньше, чем волков в лесу, – ведь он видел, как они толпились вокруг большой клетки, в которой он дрался с Таао. В этом враждебном, пугающем мире был только один Чэллонер, одна Нанетта, одна малышка. А всё остальное сливалось в хаос смутной неуверенности и неясных угроз. Дважды, когда помощник Макдоннелла нагонял их, Мики оборачивался со свирепым рычанием. Чэллонер, который всё время внимательно следил за ним, прекрасно понимал его душевное состояние.
Из всех образов, теснившихся в памяти Мики, один был удивительно ясным и заслонял все остальные – даже самого Чэллонера. Это был образ Нанетты. Мики как будто чувствовал прикосновение её ласковых рук, слышал её тихий, задушевный голос, чуял запах её волос и одежды, запах женщины, заботливой, доброй хозяйки. Малышка же казалась ему неотъемлемой частью Нанетты и словно сливалась с ней в одно. Конечно, Чэллонер не мог догадаться об этих мыслях Мики, и потому что-то в поведении собаки оставалось ему непонятным и сбивало его с толку. Вечером, когда они остановились на ночлег, Чэллонер долго сидел у костра, стараясь воскресить беззаветную дружбу тех дней, когда Мики был щенком. Но это удалось ему только отчасти. Мики как будто что-то тревожило. Он всё время беспокойно отходил от костра, поворачивал голову на запад и нюхал воздух. И каждый раз при этом тихонько и жалобно повизгивал.
Чэллонер не мог понять, в чём дело, и поэтому, ложась спать, на всякий случай привязал Мики возле палатки крепким сыромятным ремнём. После того как Чэллонер ушёл в палатку, Мики ещё долго сидел насторожившись под ёлкой, к которой его привязали. Было часов десять, и в лесу стояла такая тишина, что треск рассыпающихся в костре угольков казался Мики щёлканьем хлыста. Его глаза были широко открыты, уши стояли торчком. Чуть в стороне от костра он различал тёмное пятно – это, закутавшись на индейский манер в толстые одеяла, спал помощник Макдоннелла. Поодаль, свернувшись калачиком, в снегу спокойно спали ездовые собаки. Луна почти достигла зенита, и милях в двух от стоянки выл волк, задрав морду к золотистому диску. Этот вой, словно отдалённый зов, окончательно взбудоражил Мики. Он повернулся в ту сторону, откуда доносился протяжный клич. Ему хотелось ответить. Ему хотелось запрокинуть голову и воззвать к лесу, к луне, к звёздному небу. Но он только щёлкнул зубами и посмотрел на палатку, в которой спал Чэллонер. Наконец Мики растянулся на снегу, но тотчас же приподнял голову и продолжал прислушиваться.
Луна начала спускаться к западному горизонту. Костёр совсем догорел, и во мгле лишь тускло поблёскивали гаснущие угли. На часах Чэллонера стрелки миновали полночь, но Мики по-прежнему бодрствовал, и владевшее им волнение становилось всё более непреодолимым. Наконец он почувствовал, что не может больше противиться властному зову, звучавшему в ночи, и перегрыз ремень. Его звала Нанетта, Нанетта вместе с малышкой.
Отойдя от ёлки, Мики обнюхал угол палатки Чэллонера. Его спина виновато выгнулась, хвост уныло повис. Он чувствовал, что предаёт хозяина, которого ждал так долго, которого постоянно видел во сне. Конечно, он не отдавал себе ясного отчёта в том, что собирался сделать, но им вдруг овладела глубокая тоска. Он вернётся. Где-то в глубине его мозга пряталось смутное убеждение, что он обязательно вернётся. Но сейчас… сейчас он должен ответить на этот зов.
Мики крадучись скользнул в лес, припадая к земле и с осторожностью лисицы обходя спящих собак. Только когда стоянка осталась далеко позади, он выпрямился и серой стремительной тенью в голубоватых лучах луны понёсся на запад. В движениях Мики не было ни нерешительности, ни колебаний. Его раны не болели, и он бежал ровной, размашистой рысью, словно молодой, полный сил волк. Вспугнутые кролики бросались в сторону, но он не замедлял бега, и даже пронзительный запах пекана не заставил его свернуть с пути. Безошибочное чувство направления вело его через болота и густые чащи, через замёрзшие озёра и речки, через открытые равнины и лесные пожарища. Один раз он остановился, чтобы напиться из полыньи там, где быстрый ручей не замерзал и в самые лютые морозы, но через несколько секунд уже бежал дальше. Луна спускалась всё ниже и ниже и наконец исчезла за горизонтом. Звёзды начали бледнеть и гаснуть – маленькие растворялись в молочной дымке, большие тускнели. Лесной мир окутала призрачная снежная мгла.
За шесть часов – от полуночи до рассвета – Мики пробежал тридцать шесть миль. Потом он остановился. Улёгшись в снегу рядом с большим камнем на вершине холмистой гряды, он смотрел, как рождается день. Открыв пасть, он старался отдышаться, пока по восточному краю неба разливалось тусклое золото зимней зари. Затем из-за зубчатой кромки леса, точно отблеск пушечного залпа над крепостной стеной, вырвались первые яркие солнечные лучи. Тогда Мики поднялся на ноги и оглядел свой мир, облачающийся в чудесный утренний наряд. Позади него, в пятидесяти милях от этой гряды, лежал Форт О’Год, впереди, в двадцати милях, – хижина Нанетты. И он начал спускаться по склону в сторону хижины.
По мере того как расстояние между ним и хижиной сокращалось, им вновь начинала овладевать беспокойная тоска, похожая на ту, которая томила его накануне возле палатки Чэллонера. Но в чём-то она была иной. Он бежал всю ночь напролёт. Он покорился властному зову. А теперь, когда цель была уже совсем близка, его охватил страх. Он не знал, какой приём ждёт его в хижине. Ведь Нанетта позволила увести его… Может быть, он ей больше не нужен?