«Я ХОЖУ К „ДЖО-ДЖО“!»
— Ну как тебе? — спросил я.
— По-моему, какая-то банальщина, — ответил Ричи и серьезно посмотрел на меня.
— По-моему, тоже, однако он лежал в довольно небанальном месте. С ходу придумаешь банальную причину, по которой он тут очутился?
— Его спрятал кто-то из детей. Некоторые дети обожают прятать все подряд.
— Возможно. — Я перевернул значок в ладони. На булавке виднелись две тонкие полоски ржавчины — там, где она долго была воткнута в один и тот же кусок ткани. — А все-таки интересно, что это такое. Название «Джо-Джо» тебе ни о чем не говорит?
Он покачал головой:
— Коктейль-бар? Ресторан? Детский сад?
— Может быть. Никогда о нем не слышал, но значок не выглядит новым, так что заведение могло давным-давно закрыться. Или оно на Мальдивах или в другом месте, где они отдыхали. Не ясно только, зачем Дженни Спейн понадобилось его прятать. Что-нибудь подороже я бы принял за подарок от любовника, но значок?
— Если она очнется…
— Мы спросим ее, в чем тут дело. Правда, не факт, что она нам расскажет.
Я снова завернул значок в салфетку и нашел пакет для вещдоков. С комода мне улыбалась Дженни, умостившаяся в объятиях Патрика. Даже с этой мудреной прической и под слоями макияжа она выглядела невероятно молодой. Лицо, светящееся ликованием, говорило, что замужняя жизнь для нее была подернута золотистой дымкой. И жили они долго и счастливо.
Настроение у Купера улучшилось — видимо, потому, что в деле открывались новые глубины чернухи. Он позвонил мне из больницы, как только осмотрел Дженни Спейн. К тому времени мы с Ричи перешли к гардеробу, где нас ждало примерно то же самое: множество вещей, в большинстве своем не дизайнерских, но модных — например, у Дженни три пары уггов. Никаких наркотиков, денег и мрачных секретов. На верхней полке гардероба Патрика мы нашли старую жестяную коробку из-под печенья, внутри несколько сухих стебельков, обглоданная морем деревяшка со следами зеленой краски, горстка камушков и выбеленных ракушек — подарки от детей, собранные на берегу моря.
— Детектив Кеннеди, вам будет приятно узнать, что оставшаяся в живых жертва по-прежнему остается в живых.
— Доктор Купер. — Я включил громкую связь и вытянул руку с телефоном в направлении Ричи; он опустил пригоршню галстуков Hugo Boss и стал слушать. — Спасибо, что позвонили. Как она?
— По-прежнему в критическом состоянии, но, по мнению ее врача, у нее отличные шансы выжить.
«Ура!» — сказал я Ричи одними губами. Тот скорчил какую-то неопределенную гримасу: хорошая новость для нас, а для Дженни Спейн — не очень.
— Я с ним согласен, хотя живые пациенты и не являются моей специальностью.
— Можете рассказать нам о полученных ею повреждениях?
Повисла пауза: Купер раздумывал, не заставить ли меня дожидаться официального отчета, но хорошее настроение победило.
— Ей было нанесено множество ранений, некоторые правомерно охарактеризовать как значительные. Резаная рана от правой скулы до правого угла рта. Колотая рана: лезвие наткнулось на грудину и полоснуло по правой груди. Колотая рана пониже правой лопатки. Колотая рана в живот, справа от пупка. Кроме того, небольшие порезы на лице, шее, груди и руках — все они будут подробно описаны и отмечены на схеме в моем отчете. Орудием послужил однолезвийный клинок или клинки — весьма вероятно, те же, которыми были нанесены ранения Патрику Спейну.
Когда кто-то уродует лицо женщине, особенно молодой и хорошенькой, это почти всегда личное. Краем глаза я снова увидел улыбку и букет розовых роз — и отвернулся.
— Кроме того, травма левой затылочной части головы предположительно тупым тяжелым предметом, ударная поверхность которого примерно соответствует по форме и размерам мячу для гольфа. На обоих запястьях и предплечьях свежие синяки, форма и расположение которых указывают на то, что потерпевшую удерживали за руки. Следов сексуального насилия нет, и в последние сутки она не имела половых контактов.
Кто-то оторвался на Дженни Спейн по полной.
— Насколько сильным должен был быть нападавший или нападавшие? — спросил я.
— Судя по краям ран, оружие было чрезвычайно острым, а это означает, что для нанесения колотых и резаных ран не требовалось особой силы. Что касается тупой травмы головы, то тут все зависит от оружия — например, если она действительно была бы нанесена мячом для гольфа, который нападавший держал в руке, ему потребовалось бы вложить в удар значительную силу. Если же мяч был бы помещен, скажем, в длинный носок, то силу заменило бы ускорение, и такой удар мог бы нанести даже ребенок. Впрочем, синяки на запястьях свидетельствуют о том, что действовал не ребенок, — в ходе борьбы пальцы нападавшего соскальзывали, поэтому точно определить размеры его ладоней невозможно, но я могу вас уверить, что на миссис Спейн напал взрослый человек.
— Могла ли потерпевшая сама нанести себе эти повреждения?
Перепроверяй все, даже то, что кажется очевидным, иначе за тебя это сделает адвокат защиты.
— Только в высшей степени талантливый потециальный самоубийца, — Купер снова заговорил голосом заклинателя недоумков, — мог бы пырнуть себя под лопатку, ударить себя по затылку, а затем, за долю секунды до потери сознания, спрятать оба орудия так тщательно, чтобы их не нашли по крайней мере в течение нескольких часов. За отсутствием доказательств того, что миссис Спейн — высококлассная гимнастка и фокусница, нанесение повреждений самой себе, вероятно, можно исключить.
— Вероятно? Или точно?
— Если вы мне не верите, детектив Кеннеди, — любезно сказал Купер, — не стесняйтесь, попробуйте осуществить это чудо ловкости сами. — И отключился.
Пока я говорил, Ричи напряженно размышлял, размеренно почесывая за ухом.
— Итак, Дженни исключается, — сказал он.
Я убрал телефон в карман пиджака.
— Но не Фиона: если она по какой-то причине напала на Дженни, то вполне могла изуродовать ей лицо. Возможно, ей осточертело всю жизнь считаться сестрой-дурнушкой. Пока-пока, старшая сестра, похоронят тебя в закрытом гробу, и больше ты не первая красавица в семье.
Ричи задумчиво взглянул на свадебное фото.
— На самом деле Дженни не красивее Фионы. Просто более ухоженная.
— А это одно и то же. Если они вместе ходили по клубам, я могу точно сказать, кому из них доставалось все мужское внимание, а кто был утешительным призом.
— Но это же свадьба. Не каждый же день Дженни так расфуфыривается.
— Ставлю что угодно, что каждый. Тут, в ящике, косметики больше, чем Фиона за всю жизнь использовала. Каждая шмотка в гардеробе Дженни Спейн стоит дороже, чем весь прикид ее младшей сестры, и Фионе это прекрасно известно — помнишь ее замечание про дорогую одежду Дженни? Все просто: Дженни — красотка, Фиона — нет. И, раз уж речь зашла о мужском внимании, вспомни, как горячо Фиона заступалась за Патрика. По ее словам, они трое давно знакомы, и я бы хотел поподробнее узнать, что там за предыстория. Я видел и не такие любовные треугольники.
Ричи кивнул, продолжая разглядывать фото.
— Фиона маленькая. По-вашему, она могла прикончить такого здоровяка, как Патрик?
— С помощью острого ножа и элемента неожиданности? Да, думаю, что могла. Я не говорю, что она главная подозреваемая, но и вычеркивать ее из списка еще рано.
Когда мы вернулись к обыску, Фиона поднялась еще на пару строчек в списке: в глубине гардероба Патрика, за полкой для обуви, обнаружился клад — крепкая серая коробка для хранения документов. С глаз долой — она не сочеталась с интерьером, — но из сердца не вон: Спейны хранили в идеальном порядке все документы за последние три года. Я готов был расцеловать коробку. Если бы пришлось выбирать один-единственный способ изучить жизнь жертвы, я бы без колебаний выбрал финансовую информацию. В электронной переписке, дружеских разговорах и даже в дневниках люди постоянно втирают очки, но выписки по их кредиткам не врут никогда.
Позже, когда все это добро приедет в отдел, мы успеем с ним тщательно ознакомиться, однако общее представление я хотел получить уже сейчас. Мы сели на кровать — Ричи на секунду замялся, словно боясь ее испачкать или испачкаться сам, — и разложили вокруг себя бумажки.
Сверху лежало самое важное: четыре свидетельства о рождении, четыре паспорта, свидетельство о браке. У Спейнов была страховка — действующая, — по которой в случае смерти одного из супругов погашалась ипотека. Еще один полис — двести штук на Патрика и сто на Дженни, — но срок его действия истек летом. По завещанию они оставляли все друг другу; если бы умерли оба, всё, включая опеку над детьми, досталось бы Фионе. На свете полно людей, которые весьма обрадовались бы нескольким сотням тысяч и новому дому, особенно если бы к этой благодати не прилагалась пара детей.
А затем мы перешли к финансовым документам, и Фиона Рафферти упала в списке подозреваемых так низко, что почти скрылась из виду. У Спейнов все было просто — один совместный счет для всех доходов и расходов, что для нас было очень кстати. Как мы и предполагали, они сидели на мели. Бывшие работодатели Патрика отстегнули ему немаленькую компенсацию при сокращении, но с тех пор единственными поступлениями были пособие по безработице и выплаты на детей. А траты не прекращались. В феврале, марте, апреле деньги утекали со счета с той же скоростью, что и раньше. В мае Спейны начали урезать расходы. К августу вся семья уже тратила меньше, чем я один.
Слишком поздно. Ипотека была уже на три месяца просрочена, и Спейны получили два письма от кредиторов — каких-то ковбоев под названием «Пора домой», — причем второе было гораздо менее любезным, чем первое. В июне они оба перешли на другой мобильный тарифный план — без абонентской платы — и практически перестали кому-то звонить. Телефонные счета за четыре месяца соединены скрепкой — их общей суммы девочке-подростку едва хватило бы на неделю разговоров. В конце июля внедорожник вернулся туда, откуда пр